Наш уход был словно побег. Мать отвечала невпопад, не соглашалась, говорила, что она передумала, что это слишком дешево, почти вырвалась, когда Соловьева, уговаривая, взяла ее за локоть.
Когда мы возвращались, было совсем темно и шел дождь. Я не разбирал дороги, то и дело попадал в крапиву, но молчал. Мать шла рядом, я слышал шлепанье ее ног по лужам и шорох кустов, которые она задевала в темноте. Вдруг я услышал всхлипывания. Я замер, потом, стараясь ступать бесшумно, стал прислушиваться, вглядываться в темноту, но ничего не было слышно.
В то далекое довоенное утро я проснулся от счастья. В окна бил праздничный свет. Солнце, пронзительно вспыхнув, капризно преломлялось в граненом флаконе и радугой разбрасывалось по белизне фаянсового умывальника, стоявшего в углу. За открытой дверью никого не было. Я сел на кровать и свесил ноги. Прислушался. Звонкий отзвук железной дужки о ведро, плеснувшаяся на закачавшуюся лавку вода, свежий глуховатый шум с улицы, доносящийся через открытое окно, сквозь кружевные занавески и кусты с домашним жа
21
смином на подоконнике. Я посмотрел сквозь раскрытую дверь в соседнюю комнату и на полу, около дивана, увидел туфли. Туфли с тонкими перемычками и белыми пуговками. Рядом стоял чемодан. Я мгновенно все понял, бросился к дверям и, обалдев от радости, остановился на пороге. Около зеркала, освещенная белым солнцем, стояла моя мама. Она, наверное, приехала ночью, а теперь стояла у зеркала и примеряла серьги, поблескивающие золотыми искрами и матово сияющей бирюзой.
Вы когда-нибудь голодали? Вы и Ваша семья? Вы гордились своими успехами на работе? Были ли у вас друзья на работе, близкие с которыми Вы и сейчас считаете необходимым и естественным делиться своими заботами и радостями? Что Вы ощутили, когда уходили на пенсию и последний раз выходили из здания типографии? Скажите, когда было слишком трудно, Вы находили силы жить дальше только из-за того, что у Вас на руках двое детей? И старая мать? Почти у всех людей вид проходящих поездов вызывает грусть... А у Вас? Почему? Вам никогда не казалось, что Вы честолюбивы? Вы никогда не думали: "Если бы я была главой государства, я бы сделала..."? Что бы Вы хотели сделать? Или Вы считаете, что это свойственно только мужчинам?
Квартира автора. Наталья и Игнат собирают рассыпанные на полу вещи из ее сумки. Наталья. О господи! Вечная история, вот спешишь... Да ты не складывай, давай прямо так, некогда. Игнат (отдергивая руку от сумки). Ой, током... Наталья. Что? Игнат. Током что-то бьет. Наталья. Каким током? Игнат. Как будто это уже было все когда-то. Тоже деньги собирал. А я вообще тут первый раз. Наталья. Давай сюда деньги и перестань фантазировать, я тебя очень прошу. Ну лад
но, слушай, собери тут, чтобы грязи не было, ладно? Ты здесь, пожалуйста, ничего не трогай. И потом, если придет Мария Николаевна, скажи ей, чтобы она никуда не уходила. Хорошо? Наталья уходит. Неожиданно Игнат слышит звяканье посуды и поворачивается. В комнате - две женщины. Одна из них сидит за столом и пьет чай. Кто они и как сюда попали - неизвестно. Незнакомка. Входи, входи. Здравствуй. (Второй незнакомке.) Евгения Дмитриевна! Еще одну чашечку для молодого человека, хорошо? (Евгения Дмитриевна выходит.) Достань-ка, пожалуйста, тетрадь, там, из шкафа (Игнату), на третьей полке с края. Да, да. Спасибо. Ну-ка, прочти мне страницу, которая лентой заложена. Игнат (читает). "Руссо в Дижонской диссертации на вопрос, как влияют науки и искусства на нравы людей, ответил - отрицательно". Незнакомка. Нет, нет. Читай только то, что подчеркнуто красным карандашом. У нас мало времени. Игнат. "Несмотря на то.." - ой, нет. "Нет сомнения, что схизма (разделение церквей) отъединила нас от остальной Европы и что мы не принимали участия ни в одном из великих событий, которые ее потрясали, но у нас было свое особое предназначение. Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена. Для достижения этой цели мы должны были вести совершенно особое существование, которое, оставив нас христианами, сделало нас, однако, совершенно чуждыми христианскому миру... ...Вы говорите, что источник, откуда мы черпали христианство, был нечист, что Византия была достойна презрения и презираема и т. п. Ах, мой друг, разве сам Иисус Христос не родился евреем и разве Иерусалим не был притчею во языцех? Евангелие от этого разве менее изумительно?.. Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться... ...И (положа руку на сердце) разве не находите вы чего-то значительного в тепе
решнем положении России, чего-то такого, что поразит будущего историка? .. Хотя лично я сердечно привязан к госу
Кадр из фильма. Незнакомка - Тамара Огородиикова. (иллюстрация)
дарю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора - меня раздражают, как человека с предрассудками - я оскорблен, - но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог ее дал". Из письма А. С. Пушкина П. Я. Чаадаеву. 19 октября 1836 года. Звонок в дверь. Незнакомка. Иди, иди, открой. Игнат открывает дверь. На пороге стоит Мария Николаевна. Мария Николаевна. Я, кажется, не сюда попала. Игнат захлопывает дверь и возвращается в комнату. В ней никого нет. Игнат испуган. Звонит телефон. Игнат снимает трубку. Игнат. Да? Автор. Игнат? Ну как ты там? Все в порядке?
Игнат. Ага. Автор. Мария Николаевна не приходила? Игнат. Да нет... Приходила какая-то, не в ту квартиру попала. Автор. Ты бы там занялся чем-нибудь. Только хаоса не устраивай. Или позови когонибудь в гости... У тебя есть знакомые: ребята, девочки? Игнат. Из класса?.. Они.. Да ну их... Автор. Ну что же ты? А я в твоем возрасте уже влюблялся. Что ты хмыкаешь? Во время войны. За ней еще наш военрук "бегал", контуженый. Такая рыжая-рыжая... И губы у нее все время трескались... До сих пор помню... Ты меня слышишь? Игнат!
Наш четвертый класс "Б" маршировал в сторону городского сада, где находился осоавиахимовский тир. Командовал нами деревенский парень, тяжело раненный на войне. Он был нашим военруком. У него не хватало куска черепа, и поэтому он носил на голове розовую целлулоидную чаплашку с
23
дырочками, похожую на дуршлаг. И мы, конечно, дали ему прозвище - простое и незамысловатое - "Контуженый". Класс наш делился на две группы - местных и эвакуированных из Москвы и Ленинграда. - Левой! Левой! - командовал Контуженый, помахивая полевой дерматиновой сумкой. Одет он был всегда одинаково - в кирзовые сапоги, вылинявшую гимнастерку и длинную солдатскую шинель, видавшую виды. На голове у него была надета ушанка из искусственного меха. - Запевай! - вдруг крикнул он. Это относилось ко мне. У меня тогда был пронзительный дискант.
До свида-анья, го-рода и ха-аты! Нас доро-ога дальняя зове-от! Молодые и смелые ребя-ата, На заре уходим мы в похо-од!.. - завизжал я что было мочи. Остальные подхватили:
Мы разве-ем вражеские ту-учи, Размете-ом преграды на пути-и! И врагу-у от смерти немину-учей, О-от своей могилы не уйти-и! .. 24
Контуженый улыбался. Прохожие с умилением глядели нам вслед. Навстречу, во главе с учительницей физкультуры Ниной Петровной, с лыжами на плечах, шли ребята из четвертого "А". Нина Петровна была высокая тучная блондинка с широко расставленными серыми глазами и вздернутым носом. Пока мы входили в калитку открытого тира с земляной насыпью позади дощатой стенки, на которую наклеивали мишени, Контуженый с невыразимой тоской, вызывающей издевательское хихиканье учеников, смотрел вслед Нине Петровне. Почувствовав на себе его взгляд, она обернулась, пожала плечами и, усмехнувшись, пошла дальше. - Контуженый! - крикнули из четвертого "А". - Тили-тили тесто! - присовокупил ктото из наших. - На месте-е! Стой! Раз, два! - зло скомандовал Контуженый. Все приставили ногу, кроме ленинградца Асафьева, дистрофичного длиннолицего подростка. Стоя на месте, он продолжал топать по
снегу огромными валенками. Валенки у него были разного цвета - один черный, а другой серый. Мы захохотали. Контуженый оскалился, махнул рукой и крикнул: - Стой! Стой, была команда. Оглох, что ли?! Асафьев перестал топать и посмотрел на военрука своими прозрачными глазами. На снегу лежало несколько матов. Старик в защитного цвета ватнике положил на каждый из них по мелкокалиберной винтовке и протянул военруку коробочку с патронами. Группа из пяти человек выстроилась спиной к матам, и Контуженый крикнул: - Кру... гом! Раз, два! Все повернулись лицом к расклеенным в пятидесяти метрах мишеням. Только Асафьев повернулся вокруг собственной оси и, вернувшись в прежнее положение, посмотрел в глаза военруку. - Кругом была команда! - сказал тот. - Я и повернулся кругом, - тихо ответил Асафьев. - Устав строевой службы проходил? Проходил или нет?! Асафьев пожал плечами и сказал: - Кругом по-русски означает кругом, именно то, что я и сделал. Поворот кругом, как мне кажется, означает поворот на 360 градусов... - Каких еще градусов?! Кажется ему! Крру... гом!!! Асафьев повернулся вокруг себя и снова оказался лицом к лицу с Контуженым. Снова все захохотали. Военрук побледнел, сжал кулаки и опустил голову. - На огневые позиции - марш! - сказал он тихо. Ребята стали укладываться на маты. Асафьев не трогался с места. - Я тебя за родителями отправлю... подойдя к нему вплотную, сказал Контуженый. - За какими родителями? - у мальчишки показались слезы. - За такими, какими надо! - Что за огневая позиция? Не понимаю... - еле слышно сказал Асафьев. - А ну, ложись на мат! - вдруг дернув шеей и побагровев заорал военрук. - Огневая позиция - это... это огневая позиция, понял?!
