знакомых им лично людей. Местный алкоголик Петрович неоднократно приходил к отцу жаловаться в сопровождении вздорной, склонной к регулярной истерике жены Клавки.
Как-то, в конце лета, в районе полудня мы с отцом выбежали на истошные крики. Петрович лежал в пыли, а поросёнок с собакой кусали его старый пиджак, к счастью, не добравшись до тела. Клавка верещала, что гадские звери лишают её водки и мужа. Алкоголик был спасён, но Клавка не унималась:
— Что делается?! В прошлый раз, Сергей, твоё зверьё мало того, что почти обглодало Толю (Петровича), оставив его без штанов, но они ещё и бутылку разбили. Возмещай убытки, а то…
Её остановил взгляд Чёрного. Тот, как будто понимая человеческую речь и желая пресечь мошеннический обман, свирепо зарычал и напрягся, как для прыжка. Жена алкоголика перестала махать руками и замерла в ужасе. Петрович поднялся, пощупал карман — бутылка была цела и жизнерадостно, незлобливо отряхнулся:
— Целая, не разбилась. Я-то боялся, что кабан горлышко перекусит. Вон у него зубья какие!
Подошли любопытствующие соседи. Среди них тётка отца Надежда Романовна, сын директора подсобного хозяйства, мой друг Виталий Королёв и два уличных кренделя — Пират Степанович и его приятель Стрекач. Весть о целости бутылки воодушевила двоих последних, а ещё, к сожалению — моего отца, слабого на алкоголь. Клавка с напором застрочила, как из пулемёта:
— Режь поросёнка на закуску, а собаку на цепь сажай, проходу никому нет.
Отец задумался. Я возмутился и заявил, что не позволю этого сделать. Стрекач вызвался сбегать за ножом, а отцова тётка стала стыдить племянника прилюдно:
— Не вздумай! Пусть идут куда хотят. Никогда не меняй животных на водку. А уж если приспичило и терпежу нет — есть у меня бутылка «Агдама».
Расстроенный было отец отмяк душой и Яшка избежал печальной участи быть съеденным под бутылку паршивой водки.
Пират со Стрекачем приняли охотничью, высчитывая, как на арифмометре, где шансы выпить выше. У Стрекача всё разрешилось блестящим образом: Петрович, доводящийся ему Шуриным, увёл мужа своей сестры в весёлое алкогольное гнёздышко. Пирату повезло меньше. Отцова тётка его ненавидела, а Клавка тоже не питала к нему добрых чувств, припоминая, как он не довёл её, пьяную в стельку, до дома, бросив в кустах около детского сада.
… Осенью, когда я вернулся из командировки в город Центральной Азии Джалал-Абад, нашего любимца Яшки уже не было в живых. Пёс лежал около собственной конуры и глядел на всех тоскливыми глазами — как преданный товарищ, скучая по приятелю.
Кроме отца, никто кабанятину есть не решился, а папаня, чувствуя неловкость, злился:
— Зажрались совсем! Голода не видели!
Голода, в настоящем смысле, мы и вправду не видели, но Яшку от этого было не менее жаль…
Вскоре я переехал в другое жилище, но связь с родным домом старался не терять, регулярно наведываясь в прежнее гнездышко.
Пёс Чёрный пережил своего друга Яшку ненадолго. Обстоятельства сложились таким образом: живущий неподалёку фельдшер Слава, тот самый перебежавший некогда от жены к тёще, стал прилично закладывать за воротник и по этой причине случилась взаимная нелюбовь его и нашей собаки. Он неоднократно и крикливо жаловался, грозя прибить пса дубиной, с которой и принялся расхаживать мимо нашего дома по улице. К несчастью, он стал подпаивать спиртом нашего отца, внушая пристрелить Чёрного. Накануне смерти Брежнева, девятого ноября, подловатый фельдшер раза три прогуливался у нашего забора, размахивая увесистой берёзовой палкой, подзуживая пса. Тот сорвался с цепи и мне с трудом удалось отбить лекаря у собаки. Пёс настолько озверел, что не обращал внимания на команды и пинки ногой. Кое-как5 я его утихомирил. Палка, потерянная в первые секунды битвы, валялась в пожухлой траве у дороги. Слава плакал пьяными слезами:
— Сергей, (меня он демонстративно игнорировал) видишь, что творится! Больше ко мне за спиртом не приходи!
Десятого ноября мне было необходимо отправляться в командировку в Алма-Ату, но я выбрал время заглянуть в старый дом и узнать, как там дела.
Впереди меня вышагивала, метрах в двадцати, обильная женскими выпуклостями Света Сёмина. Она прожила в бараке довольно много лет, не меньше тридцати и теперь решила поглядеть на его останки. Барак ещё не был разобран, а лишь ощипан с двух сторон местными мародёрами. Навстречу ей ехал на велосипеде Стрекач, а он ездил очень редко, только в экстренных случаях. Руль велосипеда этот мошенник-сантехник держал одной правой рукой, второй же рукой ловко достал папиросину из пачки и сунул в рот. Оставалось только чиркнуть спичкой.
Стрекач к женскому полу был довольно равнодушен, но Свету он обожал. Приблизясь к ней, желая произвести впечатление, велосипедист-сантехник достал спичечный коробок, окончательно отпустил руль и чиркнул на ходу, зажигая спичку. Спичка загорелась, но прикурить он не успел сходу врезавшись в опору электролинии. Подбородок и нос горе-велосипедиста грубо прочертили по нижнему слою проволоки-катанки, которой, методом скручивания крепят деревянный столб к пасынку из железобетона.
На лбу образовалась впечатляющая шишка, а изрядно ободранная проволокой физиономия оптимизма не внушала. Стрекач оглядел улицу чумным взором, уселся на выцветшую серо-коричневую траву и произнёс наиболее употребляемую им в трудных случаях фразу:
— Эх, природина!
Мне довелось слышать от него это выражение сотни раз. Произносил он его всегда с горечью, досадуя на очередную неудачу или сорвавшийся сюрреалистический план.
Света относилась к Володе Стрекачу с презрительный пренебрежением, но в глубине души была добра, а ей ещё льстили знаки внимания даже от такой ничтожной личности. Она очень хотела замуж, но кандидатов не находила. Точнее, потенциальные женихи её обходили стороной, а стукнуло уже тридцать с небольшим.
Забегая вперёд, замечу, что дело с замужеством затянулось до абсурда. Света рискнула вступить в соперничество с собственной тёткой и… проиграла. Дело было так: когда тунеядец и раздолбай Гоша, склонный к дармовой выпивке, вернулся из армии, то не обнаружил поблизости потенциальных невест, или, хотя бы, постельных соратниц (народ из деревни разъехался) и мутным взглядом выделил Свету. А что? Она была всего на тринадцать лет старше него, а выглядела, так просто обольстительно. Света стыдливо-благосклонно приняла ухаживания балбеса и рискнула привести потенциального мужа к тётке на смотрины. Итог визита ошеломил не только престарелую невесту, но и всю округу: недалёкий болван заделался третьим мужем Марии Петровны, а племянница оказалась не у дел. Через какое-то время народ попривык и уже не обращал внимания на сорокалетнюю разницу в возрасте между Гошей и Петровной…
Света торопливо подошла к Стрекачу:
— Как же так получилось? Володя, тебе плохо?
Ой какая огромная опухоль на лбу —
