Ребята остановились было, но Генька крикнул:
— Чего стали?.. Нечего стоять.
— Это что они? — спросил Миша.
— Ничего они… Рубят и все.
— Зачем? — спросил Алеша.
— Во-от — «зачем»?.. Уголь палят.
— У-голь?.. Какой уголь?
И девочкам куда больше, чем мальчикам, хотелось посмотреть на старика и парня, которые делают уголь, но уже нырял впереди Генька, и они побежали за ним, боясь отстать.
На корову с медным колокольчиком наткнулись в лесу — пеструю, рыжую с белым, брюхатую, один рог обломан… Водила длинным хвостом, как веером.
— Ко-ро-ва! — сказали враз обе девочки, очень удивясь.
— Смотри-и!.. И коло-кольчик! — пропел Алеша.
— Это лесникова, — объяснил Федька, а Генька обернулся презрительно:
— Что? Коровы никогда не видали?
Пахло сырой травой, сверкало солнце на толстых листьях, вякал колокольчик.
— Грып! — удовлетворенно сказал вдруг Генька, сорвал розовую сыроежку, разломил и бросил. — Червивая!.. Вали дальше! Сейчас они пойдут!
Брошенный гриб поднял Миша, к нему подскочили девочки и смотрели на первую в их жизни сыроежку во все глаза: каждой хотелось разломить ее и разглядеть червяков.
— Откуда они, червяки? — спросила Таня Мишу.
— А я знаю? — отозвался сурово Миша.
И Генька кричал спереди:
— Вы итить так иди, когда вас взяли!
Вот и лес… Тот лес — настоящий, который видели только издали, который издали — синий… Наконец, лес, и дубы нельзя обхватить руками, и вверху только кое-где кусочками, клочочками небо, и так высоко оно, что больно шее.
Здесь девочки уже боялись отставать, здесь они держались как можно ближе к Геньке, который то и дело говорил однообразно, но зато чрезвычайно деловито:
— Грып!.. А вон еще грып!
Каждый гриб он разламывал тут же и червивые бросал и даже на Алешу, наиболее нехозяйственного из всех, действовал заразительно.
Толстые рыжие масленки выпячивали желто-зеленые рыхлые животы; хорошенькие сыроежки в розовых платочках выглядывали из-под палых листьев; аспидные свинухи со впадиной на спинке сами просились в руки, но Генька с Федькой искали только груздей, которые были хитрее и глубже закапывались в лесной сор.
Алеша, и Миша, и девочки пытались и сами разглядеть где-нибудь груздевый бугор, но мешало все что-то. То необыкновенно пестрая птица пролетит низко мимо, сядет на дуб и застучит носом.
— Какая это? Вон, эта!
— Дятел, — отзовется Генька презрительно.
Или еще заворкует, как голубь, над головою какая-то с пушистым хохлом, сизая с голубизною, большая, совсем чрезвычайная.
— А эта?
— Горлинка, — скажет Федька.
Но Генька вступит начальственно:
— Ан вовсе не горлинка, а витютень!
— Тю-тю-тя, — пытаются повторить девочки, и им смешно.
Но разноцветные глаза Геньки строги и тонкие губы надменны.
— Вы зачем сюда шли? За грыбами?.. Вот и занимайся грыбами, а то домой нечего будет несть.
Раздавил Федька груздёвую семью: как-то нечаянно наступил обеими ногами и раздавил, а Генька это заметил.
— Эх, чертушко!.. Вот уж чертушко растет! — и толкнул он Федьку.
— Чего дерешься? — уставился тот.
— Еще хочешь? На! — ударил его Генька в плечо.
Федька поплевал на руки и сжал кулаки, однако Генька напал на него так стремительно, что сразу сшиб его с ног.
Федька сидел на земле и глядел на него с недоумением больше, чем с обидой, а Генька, отходя, говорил:
— Еще захочешь — еще получишь!
И тощие вихры его торчали, как петуший гребень.
Уже часа три прошло, как вышли из дому ребятишки, и уж проголодались младшие и потихоньку отламывали и жевали хлеб, но мало все-таки болталось нечервивых грибов в их корзинках, а Генька набил уже почти полную кошелку груздями.
И уж устали девочки, и Алеша с Мишей уже поглядывали кругом, нет ли где ручья, чтобы сесть и вволю напиться горстью, а Генька все вел их куда-то дальше, туда, где уж не видно было ни витютней, ни дятлов.
В лесу стало темнее вдруг.
— Что это? Затмение солнца? — пропел Алеша.
— Туча нашла, — ответил Федька.
— Ого! Туча! — крикнул Миша.
И тут же на него Генька свирепо:
— Чего кричишь? Тут тебе дом, что ли?.. Тут лес!
— До-ождь! — пропел Алеша.
Действительно, несколько капель дождя упало.
— Этот пройдет сейчас, — объяснил Генька и приказал: — Расходись туда, ищи!.. Вози ногами!
Но стало еще темнее, потом дождь посыпался тяжелый и шумный, как град. Залопотали листья вверху и кругом, сверкнуло вдруг, и тут же гром ударил.
Ребятишки переглянулись испуганно и поглядели на Геньку.
Но тот прикрикнул:
— Чего стали?.. Я сказал — сейчас пройдет, значит, пройдет.
— Намокнем! — испугалась Таня.
— От такого дождя намокнешь?.. Иди знай! Теперь не зима: высохнешь!
Гром еще догрохатывал, а Генька — волосы ершом и в разных глазах презрение и к дождю и к грому — двинулся, ногой разгребая сухолист; ребята за ним.
Только Таня шепнула Рае:
— Я боюсь… а ты?
Но Рая ответила:
— А дождь уж не капает.
И Федька впереди:
— Дождь и вовсе на город подался.
А Алеша наткнулся на стройный подорешник и радостно вскрикнул: «Грып!» — совсем как Генька.
Ребята вышли на полянку: направо и налево по большому дубу, посредине трава, но только вышли, зачастил вдруг снова дождь.
— На-мо-чит! — басом предположила Таня.
— Ого! Вот он! Дождь! — крикнул Миша и, вывернув голову, посмотрел на всех с большим любопытством. (Он любил дождь и вообще всякую воду.)
— Бежим под дуб! — крикнул Федька и вдруг ударился со всех ног к правому дубу.
За ним тут же Алеша, за Алешей обе девочки, а Миша смотрел, как прикованный, на Геньку преданными черными глазами.
— Куда?.. Куда бежите?.. — кричал Генька, сам бросаясь к левому дубу.
Миша бежал за ним самозабвенно, следя за его пятками.
Когда он добежал до дуба, синяя рубашка его почернела от дождя, а между лопаток текло холодное.
— А они там! — сказал он чрезвычайно удивленно и показал Геньке рукой на Федьку и остальных, уже сидевших под своим дубом.
Но Генька сам это видел. Генька крикнул туда командным своим голосом:
— Беги сюда!
— Дожжь! — через поляну отозвался Федька и стал смотреть вверх, ища глазами, где ветки гуще.
— Ну, подожди, черт! — показал брату кулак Генька и снова крикнул: — Тебе говорят, беги сюда!
— Не побе-жим! — отозвался Федька за себя и за всех своих.
Миша видел, что Генька серчал. Не дождь тревожил Геньку, не гром, который опять зарокотал, — зло было на Федьку, да и на всех около него: как это побежали они, не дождавшись, куда побежит он… Миша это видел и смотрел на Геньку вывернутым лицом очень преданно, а о тех четырех — и о сестре своей — сказал возмущенно:
— Их избить надо, чтобы знали!
Дождь как будто поредел, но блеснула розовая молния, так что заломило глаза, и ударил гром над головою, тут же за молнией.
Миша испугался такого сильного грома и посмотрел на Раю под тем дубом: Рая и Таня крестились.
— Крестятся! — прошептал про себя Миша и потом погромче Геньке: — А там уж крестятся! Гы!..
— Все сейчас же беги сюда! — приказал Генька, привстав и сделав из ладоней рупор.
— Не по-бе-гём! — раздельно за всех своих отозвался Федька.
— Ой, и бить буду! — крикнул Генька свирепея.
Дождь между тем переставал, сочились тонкие струйки.
— Как бить будешь?.. Хлыстом?.. — пропел тонко Алеша.
Шагов пятнадцать была полянка. Зеленая трава на ней теперь обвисла, тяжелая от капель. Вдруг Миша увидел, что Генька закатывает штаны до колен; и бормотал при этом Генька:
— А, так?!. Я тебе счас, постой!
И вот вскочил он со стиснутыми губами и кинулся по мокрой траве к правому дубу, сжав кулаки, оставив и кошелку свою и хлыст. Миша рванулся за ним, тоже с кулаками, воображая, как с налету накинется он на Алешу и собьет его с ног.
И они уже добегали, когда осияло их вдруг и ослепило, и тут же раскололось небо с таким грохотом, что оба они упали, едва добежав, упали ничком, и Миша не успел ничего понять, ослепленный и оглушенный.
Первое, что увидал Миша, очнувшись, были мокрые грязные пальцы Генькиной ноги около самых его глаз. Пальцы эти сжались и разжались — значит, Генька был жив.
Потом очень несмело чуть повел глазами Миша подальше и увидел, что Рая лежит ничком, раскинув ноги, и рядом с нею Таня лицом кверху, а глаза закрыты, как мертвая.
На остальных он побоялся глядеть, но перевел глаза с грязных пальцев Генькиных ног выше и заметил, что так же несмело, как он, не совсем раскрытыми глазами на него глядит Генька.
— Гень! — шепнул он.
— А? — отозвался тот тихо.
Холодно было. В ушах шум. Пахло паленым.
