а потом движок ее смолк и она остановилась, покачиваясь в окружении стай дельфинов и фонтанирующих китов.
– Не дай бог, столкнется с всплывающим китом, – проговорила Пия. – Кашалот или даже финвал вмиг ее опрокинет.
Она медленно повела биноклем, всматриваясь в людей на палубе лодки.
– Лица различаете? – спросил я.
– Да вроде как…
– Типу не видно?
– Пока нет…
Но тут раздался крик Рафи:
– Я вижу его! Вон он, рядом с дымовой трубой!
Рафи прыгал и вопил как сумасшедший, они с Пией обнялись, плача и смеясь.
Сцена эта привлекла внимание немецкого телерепортера, и он спросил Гизу:
– А что, у них кто-то знакомый на той лодке?
– Да! Там приемный сын этой женщины и друг парня с загипсованной рукой, они вместе бежали из Бангладеш. История удивительная!
– Ох ты! Как думаете, эта пара согласится на интервью?
– Наверное. Вы сами их спросите.
Вскоре ко мне подошла Пия:
– Как вы считаете, нам стоит говорить с корреспондентом?
– Несомненно, – сказал я, а Гиза добавила:
– Расскажи все: кем тебе доводится Типу, о его отношениях с Рафи. Сделай так, чтобы в беженцах увидели живых людей. Этим ты окажешь им неоценимую услугу.
Заметив, что Пия все еще колеблется, я присовокупил:
– Получится история, весьма интересная обывателю.
– Думаете? – рассмеялась Пия. – Вот уж обрадуются ребята из университетского отдела по связям с прессой. – Она сунула мне в руки бинокль: – Подержите пока, ладно?
Мои попытки навести резкость окончились неудачей, водяные фонтаны, исторгаемые китами, превращали людей на палубе в нечеткие пятна. Однако малиновый отсвет заходящего солнца, размыв контуры лодки и вспененной воды, придал всей картине неожиданную живописность. Казалось, я уже где-то видел нечто подобное.
Пейзаж этот кое-что напомнил и Чинте.
– Тебе знакомо полотно Тернера “Невольничий корабль”? – спросила она.
– Точно! Я как раз об этом подумал. А еще припомнил картины с кораблями, перевозящими кули.
Мне пришла мысль, что воспоминание это отнюдь не случайно, ибо участь беженцев и впрямь была схожа с долей подневольных рабочих, которых вывозили с индийского субконтинента в дальние края земного шара для рабского труда на плантациях. Кули тоже были молоды и преимущественно мужского пола, а дуффадары и махаджаны, вербовщики и посредники, служили важной деталью транспортировочного механизма, работавшего на смазке кабальных авансов. Спокон веку контрабанда живого товара была невероятно доходной торговой статьей.
Сходство отмечалось и в условиях перевозки беженцев и кули: строгий пригляд койотов-надсмотрщиков, до отказа набитые трюмы, скудная кормежка. Побои и смерть товарищей – все это было знакомо пассажирам невольничьих кораблей.
Однако имелось и существенное различие: системой подневольного труда, как прежде рабством, всегда управляли европейские имперские державы. Зачастую кули не ведали, куда их везут, что их ждет, какие правила и законы властвуют над ними.
А вот колониальные хозяева знали о них все, дотошно фиксируя принадлежность к племенам и кастам, внимательно изучая даже тела на предмет шрамов и других особых примет. Именно колониальное государство решало, когда и куда отправить невольников, а потом распределяло их между владельцами плантаций.
Теперь же все было с точностью до наоборот.
Рафи, Типу и спутники их по своей воле, как некогда я сам, пустились в дорогу, используя собственные связи, и были прекрасно осведомлены о правилах и законах страны, в которую направлялись. А вот западные государства почти ничего не знали о людях, потоками хлынувших в их пределы.
Меня и других молодых мигрантов никто не увозил за тридевять земель, уготовив нам роль винтиков в гигантском механизме по исполнению чужих прихотей. Рабы и кули трудились на плантациях, выращивая для стран-колонизаторов сахарный тростник, табак, кофе, хлопок, чай и добывая каучук. Ненасытный аппетит метрополий перебрасывал людей с одного континента на другой, дабы не обмелела полноводная река ходовых товаров. При таком раскладе рабы и кули были не потребителями, но производителями благ, кои им никогда не достанутся.
Однако сейчас молодежь вроде Рафи, Типу и Билала хотела иметь такие же смартфоны, компьютеры и машины, как их заокеанские ровесники. И чему удивляться, если с самого детства их заманивали не картинами родных полей и рек, но рекламными роликами всевозможных товаров?
Теперь я понял, отчего злобствующие молодцы на соседних катерах так испугались старой лодки с беженцами: это суденышко символизировало обрушение вековых устоев, сформировавших облик Европы. Еще на заре рабства европейские империи затеяли невиданное по своей жестокости дело: ради коммерческой выгоды они перемещали немыслимое число людей, безнадежно изменяя демографический лик планеты. Но, перемешивая народонаселение континентов, они всегда старались сохранить белизну своих столичных территорий.
Ныне все перевернулось с ног на голову. Система, использовавшая всевозможные технологии – от военной силы до контроля информации – для вмешательства в планетарную демографию, пошла вразнос и потеряла управление.
Потому-то озлобленные молодчики так испугались маленькой рыбацкой лодки: сквозь призму сего явления маячил распад вековых устоев, даровавших им превосходство над всем прочим миром. И они осознавали, что властные структуры уже не гарантируют им былые привилегии.
Мир изменился слишком сильно и слишком быстро, прежние системы больше не слушались руля, но с дьявольской непостижимостью действовали сами по себе.
К нам подбежала раскрасневшаяся Лубна, глаза ее сияли.
– Апни джантен, вы знали? Вы все знали о Рафи и его друге?
– Да вроде бы, а что?
– Похоже, история эта всех задела за живое! Интервью еще не закончилось, а уже нескончаемый поток звонков! Денежные взносы, предложения помощи! Послания от обществ, никогда не интересовавшихся нашим делом. Просто невероятно, мы такого не ожидали… – Лубна вдруг смолкла, глядя через мое плечо. Она посерьезнела и шагнула к перилам, всматриваясь из-под козырька руки. – Что это там?
Обернувшись, на горизонте в южной части моря я увидел темное пятно.
– Наверное, туча.
– Да нет, что-то другое, оно движется к нам.
Пятно быстро увеличивалось, растекаясь, точно клякса. Я озадаченно вглядывался в небо.
– Что же это?
Рядом возникла Пия. Она выхватила у меня бинокль и навела его на пятно.
– Птицы! Сотни тысяч, нет, миллионы птиц. Видимо, направляются на север и пролетят прямо над нами.
Появился Рафи.
– Совсем как в легенде – нашествие тварей морских и небесных, – сказал он, глядя на горизонт.
Черная масса затмила небо, и на палубу пала тишина, проникнутая благоговейным страхом. Казалось, над нами вознеслась длань земли, вскинутая к небесам. Все вокруг замерло, даже воздух был недвижим, и я невольно затаил дыхание.
– Само время в экстазе, – промолвила Чинта. – Вот уж не думала, что своими глазами увижу такую радость, бьющую через край горизонта.
По небу неслись миллионы птиц, в море выпрыгивали стаи дельфинов, били хвостами по волнам киты.
– Uno stormo, –
