— Когда же его успели переманить? — почесал он в затылке.
Растерянный охранник приблизился к мертвому доктору и остановился, не зная, что делать дальше.
— Придется поспешить, — заметил Минус Первый. — Кругом враги, везде предательство. Странно, что нас не срезали с порога.
— Надо все проверить, — пробурчал Второй. — Если зараза проникла в святая святых, если лучшие из нас выбирают служение врагу…
Он не договорил и двинулся вверх по лестнице — крадучись, с оглядкой.
— Спрячь их в подсобке, — приказал Минус Первый охраннику, кивая на Будтова с Дашей. — Потом уберешь ренегата. Будь начеку, я чувствую запах измены!..
И, препоручив пленников послушному детине, присоединился к напарнику. Их шаги доносились уже со второго этажа, когда за Дашей с Захарией Фролычем захлопнулась дверца. Те оказались в тесной комнатушке, в окружении веников, ведер и совков. Пахло сыростью, хлоркой и чем-то сугубо казарменным — то ли солдатскими сапогами, то ли перловой кашей.
Колокольная улица жила своей тихой, беспробудной жизнью.
Плюгавый старичок, равнодушно поблескивая гаснущими глазками, вышел из парадной и остановился. Было тепло, однако на старичке была вытертая зимняя шапка и коричневое демисезонное пальто без пуговиц. Ветхие брючки пузырились, один ботинок был перехвачен черным бинтом. В правой руке старичок сжимал старинный подсвечник. Прямо перед старичком высился гостеприимный храм, у подножия которого совершались важные сделки. Купля-продажа была организована с умом и размахом, продавали все, что имело хоть какое-то выражение в условных алкогольных единицах.
Старичок и сам запамятовал, откуда взял подсвечник. Но продать его хотел. И продал — так, что всем стало завидно: в минуту, небрежно, как бы нечаянно. Торговый ряд зашипел и зарокотал. Учить старичка не пришлось, он сам мог научить, кого угодно и чему угодно. Поэтому он сразу исчез; иные на паперти только начали разворачиваться в его сторону, в то время как безногий калека уже катил, колотя утюжками по битому асфальту — напрасные старания. Старичок отлично знал, как устроен мир, а потому в равной мере не утешался обманчивым промедлением одних и не страшился показной нахрапистости других. Опыт подсказывал ему никогда не задерживаться где бы то ни было сверх положенного. И старичок, сделав дело, временно утратил интерес к храму со всеми прилегавшими к нему территориями.
Пока инвалид, невесть что имевший предъявить старичку, свирепо озирался, тот отмахал уж три квартала и превратился из продавца в покупателя. Затем дворами возвратился к дому, откуда недавно возник, и бесшумно проскользнул в квартиру. Дверь не запиралась, запирать было нечего. Помимо старичка, в квартире числились еще люди — соседи, три или четыре, но никто не мог сказать точно, живы ли они. Когда старичок прошел в свою комнату, там находился лишь один человек, в чьем существовании можно было не сомневаться, он спал. Это была засада, оставленная Аль-Кахалем при Фроле Захарьевиче Будтове.
Засаде пришлось тяжело. Ожидание затянулось, Будтов-младший не шел, а хозяин изголодался по живому общению и, когда получил его, тут же перевел в полумертвое. Засада выпила всего ничего, три пузырька какой-то удивительной жидкости, и рухнула, забыв о цели, средствах, долге, смысле жизни и даже о раздвоенном языке своего патрона. Язык лишь снился ей, подвижный и далекий в своей бессильной ярости.
Старичок, постояв над бездыханной засадой, прошаркал к шаткому столику, присел. Глядя на голубей, топтавшихся за окном, задумчиво свернул пробку и сделал маленький глоток из пузырька. Много ли надо старику, — так мог бы он рассудить, если б рассуждал. Но Фрол Захарьевич уже не рассуждал, он не нуждался в рассуждениях. В сущем он с некоторых пор воспринимал сразу идеи, как мыслил их, но вряд ли воспринимал, божественный Платон, и сами идеи были не платоновские, а гораздо хуже. Поэтому мыслить Фролу Захарьевичу было необязательно.
Именно это обстоятельство сильно осложнило беседу, которую захотел провести лейтенант Дудин. К моменту появления Дудина в квартире Будтов-старший покончил со вторым пузырьком, и идеи его тоже уже не привлекали, став пройденным этапом. Фрол Захарьевич вплотную приблизился к созерцанию единого начала, бесстрастного и покойного. Мелкие докучливые явления обманчивого мира не имели над ним власти и не могли ввести в искушение. Суетный лейтенант ничего этого, естественно, понять не мог. Разговор у них вышел странный, как будто конкретный — с одной стороны, но с другой, как будто, и ни о чем.
— Что — принципиально не закрываете дверь? — таков был первый вопрос, пустой и никчемный настолько, что Фрол Захарьевич не воспринял эти слова как обращенные к себе.
Видимо, Дудин что-то сообразил, поскольку перешел на более высокую ступень коммуникации — по-прежнему, конечно, безнадежно удаленную от сфер, в которых находился важный свидетель.
— Будтов, Фрол Захарьевич вы будете? — грозно спросил лейтенант и чуть не споткнулся о засаду, которая как раз заворочалась и потянулась рукой к потайной кобуре.
— Буду ли? — задумался старичок, подпирая ладонью седую колючую щеку. Я не знаю. Вот что мы можем знать — скажи?
Смышленый Дудин учился на ходу.
— Хорошо, — сказал он, сдерживаясь из последних сил. — Были ли вы когда-нибудь Фролом Захарьевичем Будтовым?
— Наверно, — отозвался старик флегматично, поискал в пальто и вынул слипшийся документ. — Посмотри в бумагах, там это все есть.
Дудин переступил через тело, взял двумя пальцами нечто, оказавшееся паспортом, раскрыл. Из того, что удалось разобрать, следовало, что он пришел по верному адресу.
— Где ваш сын, Будтов? — Дудин присел на табурет и стал сверлить хозяина глазами, пытаясь навязать тому злую волю, тоскующую по воплощению. Меня интересует только это.
— Он в пути, — Фрол Захарьевич обезоруживающе улыбнулся. Из древнего рта пахнуло картофельным погребом. — Он следует своим путем, сынок-то мой.
— Случайно, не сюда? — не унимался мелочный, приземленный гость.
Будтов-старший раскинул руки, изображая удивленное незнание. Нирвана, потревоженная телесным движением, всколыхнулась и стала быстро вытекать через естественные человеческие отверстия.
— Как же это так вы ничего не знаете, — пробормотал Дудин, обращаясь больше к себе и шаря по комнате глазами в поисках зацепки.
— А так, — Фрол Захарьевич выкатил глаза и выпятил губу. Нечаянно он выдул вялый слюнявый пузырь, который лопнул и слегка забрызгал лейтенанта.
— Подумать только, в чьих руках побывала Вселенная! — Дудин утерся и решительно встал. — В общем, так, гражданин хороший. В вашей квартире будет находиться наш сотрудник — для вашего же блага. И ради жизни и здоровья вашего сына, даю вам в этом честное офицерское слово. Нет, два сотрудника, передумал лейтенант. — Два. Вас я прошу об одном: как только вы получите хоть какое-то известие о Захарии Фролыче, немедленно сообщите нам. А если он свяжется с вами сам, постарайтесь привести его сюда. Это очень важно. Обещаю, что ему не сделают ничего плохого.
— А как же, — Будтов-старший согласился с подозрительной легкостью. Дудин пристально посмотрел на него, не будучи уверен, что старичок отвечает именно ему, а не каким-нибудь невидимым существам из близкого окружения.
— Оставляй, оставляй ребят, — закивал старичок, тем самым выказывая адекватное понимание действительности. — Появится, так я его к тебе направлю.
Дудин, уже направлявшийся к двери, на ходу развернулся.
— Не надо никуда направлять! — крикнул он напряженно. — Пусть сидит здесь! Пусть носа на улицу не высовывает!
— Не высунет, — заверил его Фрол Захарьевич и повторил: — Ребяток-то веди, где они там прячутся.
Лейтенант вышел. Через минуту в комнате Будтова возникли два робота, одетые с иголочки, в темных очках и с резиной во рту. Один из роботов вынул рацию и коротко доложил, что заступил на пост. Потом он сел на кровать, а второй, беглым взором оценив спящего посланца Аль-Кахаля, сел на табурет, который только что занимал Дудин.
— Сотрудники — это дело, — бормотал Фрол Захарьевич, роясь в карманах. — Сейчас, пареньки, сейчас… Мы с вами поладим…
Он выставил пузырек, затем достал откуда-то из-под стола, с пола, еще один подсвечник и маленькую акварель в дешевой стеклянной рамке, изображавшую безутешную иву.
— Капитал! — улыбнулся Будтов-старший и начал укладывать вещи в узелок.
* * *
Поручение, которое дал Де-Двоенко перепуганный дедуля, могло свести с ума любого матерого сыщика. Ему вменялось в обязанность разобраться в сексуальных контактах субъекта — как в состоявшихся, так и в гипотетических.
