Конечно, это было существенной частью работы, которую так или иначе нужно было проделать. Кроме того, искать приходилось лишь ублюдков мужского пола, поскольку Сон наследовался в сцеплении с полом — другими словами, с Y-хромосомой. С передачей хромосомы и рождением младенца мужского пола Спящий постепенно переставал быть Спящим и сам включался в Сон. Однако этот плюс был мнимым — да, он сужал сферу поисков, но поисков среди уже найденных, достоверно установленных потомков. А значит, все равно придется искать всех.
Дело осложнялось бодрыми рапортами, которые Де-Двоенко, дедуля и покойный Плюс Девятый Андонов слали наверх, руководству и лично Главному. В этих отчетах уверенно заявлялось, что Спящим на сегодняшний день является Будтов, Захария Фролыч. Проверка, которую провели, прикрываясь милицейскими погонами, майор и полковник, была поверхностной. Находясь под действием вредной атмосферы государства, в котором проводились мероприятия, оба они положились на счастливый случай. Ликвидируем — и поглядим. Или грудь в крестах, или голова в кустах. Сами накликали беду, сами загнали себя в угол. Нет наследников? Отлично. Тогда мочить! И вот они мочили. И, потерпев очередную неудачу, не знали, радоваться или сокрушаться. С одной стороны чувство облегчения: возможная халтура не раскрылась, субъект жив. С другой печальная судьба полковника… Ясно понимая расклад, Де-Двоенко испытывал неловкость перед коллегами. Спекся, разложился! Вот Аль-Кахаль не поддался, не надышался ядовитыми испарениями. Он обстоятельно и толково проделал свою часть скучной и скрупулезной работы, выяснив, что у субъекта нет братьев то еще расследование! Но в выводе можно не сомневаться: Будтов Захария Фролыч есть единственный и неповторимый сын Будтова Фрола Захарьевича, пенсионера по возрасту и общей склонности, который, зачав наследника под портвешок, в тамбуре электрички, тем самым передал наследнику свои полномочия и представлял теперь сугубо генеалогический интерес.
"Конечно, Аль-Кахалю легче, — с неприязнью подумал Де-Двоенко. Выслужил себе права. Товарищей жжет, стерва… И в «конторе» у него на крючке целый генерал, вот тебе и показатели, вот тебе и заслуги".
Предчувствуя неизбежное фиаско, он мрачно рассматривал наглое существо с фиксами, вольготно разместившееся на стуле и шарившее во рту грязным пальцем. Палец был украшен татуировкой в виде перстня.
Де-Двоенко разгладил лист бумаги и приготовился писать.
— Говори всех, кого знаешь, — приказал он строго.
Осведомитель задумчиво чмокнул:
— Ну… пиши Антонину Антоновну.
— Хорошо. Фамилия? Где живет?
Существо гыкнуло:
— Где ж ей жить. Нигде не живет. И фамилии нет.
— Почему же тогда "Антонина Антоновна"? — закипая, спросил Де-Двоенко.
— Потому что она так велит себя называть. А дальше никто не знает.
— Так, — Де-Двоенко сжал под столом кулак. — И что же такое с Антониной Антоновной?
— Будтов водил ее в рощу.
— И?..
— Что — «и»? Фролыч потом ничего не вспомнил, коротнул. Но народ все равно уссыкался.
— С чего бы это?
— Так она — трансвестит, Антонина-то Антоновна, — осведомитель радостно подался вперед, дохнул. — В смысле мужик. А Фролыч ни хрена не помнит. Блевал потом.
Де-Двоенко прикрыл лицо ладонью.
— Забудем Антонину Антоновну, — сказал он после паузы. — Давай следующую.
Собеседник с готовностью кивнул:
— Ковырялка.
— Ко… вы… рял… ка…, - вывел Де-Двоенко, зачеркнув Антонину Антоновну. — Кто такая?
— Ой, страшная! — осведомитель надул щеки и завращал глазами. — Как таких земля родит!
— Это мне ясно, — процедил майор. — Как ее звать?
— У нее надо спрашивать, — пожал плечами агент. — Никто не знает. Кому такое интересно? Это у вас в милиции паспорта…
— Ладно. Что же Будтов?
— Ходил с ней как-то.
— Куда?
— В рощу.
— Удачно?
— Как посмотреть. Хвастал, что удачно.
Де-Двоенко нехотя записал про рощу.
— Когда это было?
— Да недели две как.
Майор хватил ладонью по столу и вскочил:
— Что ты мне, сволочь, голову дуришь? Зачем мне "две недели как"?
Осведомитель обиделся.
— Велели же всех назвать…
— Черт! Надо же думать! Я его ублюдков ищу, а ты мне — две недели!
— Откуда ж мне знать, что вы ублюдков ищете…
— Так знай!
— Тогда не там копаете, — знаток окрестного репродуктивного потенциала вздохнул. — Из здешних никто не родит. Давеча одна рассказывала, как в диспансер таскали… Изучали флору, а обнаружили фауну.
— Проклятый Сон! — пробормотал Де-Двоенко, постукивая ручкой по столу. Не развернешься! Даже Аль-Кахалю приходится бегать, несмотря на все его молнии в пальцах. И дедуле зверюга в рукаве тоже не поможет. От сыскной собаки больше проку.
Сон мешал, отчаянно мешал, путал мысли, сковывал движения, пресекал порывы свободной воли. Приходится, проклятье, подлаживаться — иначе откуда бы столько накладок? Общая гниль, гнет болезненных обстоятельств. Будтова хранило его собственное проспиртованное подсознание, расставляя преследователям капканы и ловушки, распуская перед ними коварную трясину. Отсюда, черт подери, все неудачи!
Впрочем, еще неизвестно, какой ум хуже — одурманенный или ясный. Если Консерваторам удастся его протрезвить и развернуть в угодном направлении…
Де-Двоенко скомкал бумажный лист, швырнул в корзину, положил перед собой новый.
— Вспоминай, — потребовал он, сдерживая себя. — Плевать на фауну. В жизни бывает всякое.
"А в сказке — тем более", — подумал он уныло.
— Ряба, — с готовностью отозвался осведомитель. — Крутилась тут такая с год назад.
— Замечательно. Ряба. Что дальше?
— Дальше, стало быть, в рощу…
Дверь подсобки распахнулась. Будтов успел привыкнуть к темноте и сощурился, когда в тесную конурку хлынул дневной свет. Зажмурилась и Даша, которая вздремнула и теперь не могла отличить реальности от сна.
— Выходите, — губы Минус Первого были поджаты. Всем своим видом он выказывал сомнение в безопасности, которую сам только что и наладил.
— Всех обыскали, всем заглянули в глаза, — подхватил Минус Второй, словно отчитываясь перед Захарией Фролычем. — Похоже, что доктор действовал в одиночку. Но еще денек-другой, и здесь бы расплодилось настоящее осиное гнездо.
— Фролыч — что им надо, козлам этим, а? — снова заскулила Даша. Минусы переглянулись. Дашины выходки им надоели.
— Милочка, — вкрадчиво спросил Минус Первый, — что это у вас с лицом?
— Тебе какое дело? — огрызнулась та и непроизвольно погладила родимое пятно.
— Хочешь, мы уберем тебе это безобразие? — осведомился Консерватор еще более проникновенным тоном.
Даша вжалась в угол.
— Бритвой порежешь?
— Тьфу, дура, — неожиданно сплюнул Минус Второй. — Тебе, жабе, косметическую операцию предлагают — бесплатную, если заткнешься.
— Помолчи, Дашка, — согласился с ним и Захария Фролыч. — Не видишь разве — люди серьезные.
Даша Капюшонова видела. Она с усилием встала и, не отряхнувшись, вышла из подсобки. Трупа лысого доктора уже не было, охранники стояли с видом, будто ничего не произошло. За окном печально шуршали деревья, где-то наливали пивко, торговали недорогой парфюмерией. Только теперь Даша ощутила знакомый, некогда привычный запах лекарств и антисептиков; она вспомнила о собственных бдениях ночи напролет, когда клевала носом в пустынном коридоре, при свете настольной лампы, а девичьи слезы капали на роман Абдуллаева…
Будтов осторожно выбрался следом. Догадываясь, что из его затеи ничего не выйдет, он все-таки попросил глоточек и вздохнул, получив деликатный отказ.
— Пройдемте наверх, — пригласил Минус Первый. — Пора приводить вас в порядок. Успехи современной медицины позволяют надеяться, что о глоточках вы больше не вспомните.
Даша никак не хотела понять, куда попала:
— А разрешение у вас есть? Не имеете права насильно лечить!
— Это верно, не имеем, — кинул Минус Второй, беря ее под локоть. — Но будем. Думаете сопротивляться?
Даша не думала, это был дежурный понт — для порядку.
Процессия стала подниматься по ковровым ступеням. Впереди шел Минус Первый, а его напарник замыкал шествие. Будтов и Даша казались персонажами из детского мультфильма, которых — жалких и беспомощных зверушек — ужасные разбойники ведут в свое логово, собираясь привязать к дереву, а дальше будет видно. Дальше вмешаются добрые силы, спасатели Чип и Дейл.
Однако сценарий, по которому разворачивались события, писал кто-то другой, и этот другой не любил ни зверушек, ни деток. Будтова с Дашей привели прямиком в процедурный кабинет с двумя перевязочными столами. Инструментов и аппаратуры было столько, что кабинет в любую минуту можно было превратить в операционную. Пленники среди всей этой роскоши смотрелись так, что их оставалось только убить и побыстрее вынести вон, на свалку, куда выбрасывают недоеденную больничную кашу и ампутированные больничные ноги.
