лучше, чем весь день мотаться по квартире в безуспешных попытках что-нибудь написать. Кроме того, была надежда, что это пойдет мне на пользу. Преподавание — призвание, бесспорно, благородное, и даже если я не оправдаюсь перед лицом общественности, то, по крайней мере, наведу мосты с группой учеников, которые еще не решили, что я врагиня всего сущего. И, возможно, это снова сделает писательство увлекательным.
Мне выпадает проводить ежедневные четырехчасовые занятия по критическому анализу с моими слушателями: все как один старшеклассники, отобранные мной вручную, на основе их письменных работ. Личное знакомство с ними весьма интересно. Я сразу подмечаю в группе самых выдающихся: Кристину Йи, миниатюрную «готку» с ярко подведенными глазами (ее опус замешан на зубастом плотском ужасе); Джонсона Ченя со щегольской, сдобренной гелем стрижкой и в пальто а-ля восьмидесятые, как у корейского поп-певца (в его письменах столько самосозерцания, что я изначально представляла его эдаким гадким утенком, но на самом деле он совершенно очевидно притянет к себе любую цыпочку); и Скайлар Чжао, высокую длинноножку, которая во время мини-презентации заявляет о своем намерении стать «Афиной Лю своего поколения».
Сидят они с нарочитой небрежностью, как будто им и дела нет, как их воспримут, но со стороны видно, как сильно они хотят произвести на меня впечатление. Классический менталитет начинающих талантов — знают, что они хороши, и готовы стать еще лучше, но жаждут признания этого и до смерти боятся не понравиться. Мне эта гамма чувств памятна самой: необузданные амбиции, тайная гордость за то, что твоя работа, возможно, и в самом деле ох какая замечательная, а рядом с ней парализующая, болезненная неуверенность. Слепленная из этих крайностей личность поразительно ершиста и ужас как раздражает, но я этим ребяткам сочувствую. Они такие же, как и я сама десяток лет назад. Меткая колкость может в секунду непоправимо подорвать их уверенность в себе. А правильные слова ободрения, наоборот, окрылят.
Знакомство проходит хорошо. Я использую те же «ледоколы», которые освоила за годы занятий креативным письмом:
— Какая ваша любимая книга?
— «Голос и эхо», — отвечает Скайлар Чжао, ссылаясь на дебют Афины.
— «Лолита» Набокова, — отвечает Кристина, дерзко выпячивая остренький подбородок.
— Какая книга была бы идеальной, если б к ней можно было переписать концовку?
— «Анна Каренина», — заявляет Джонсон. — Только чтобы Анна не покончила с собой.
Мы вместе, от стола к столу, сочиняем коротенький рассказ, где каждый добавляет предложение к предыдущему. Пять минут, и история готова. Мы играемся с разными интерпретациями одной и той же реплики: «Я никогда не говорила, что ее надо убить!»
К концу часа мы все уже смеемся и отпускаем шуточки по теме. Опаска друг перед другом незаметно тает. Занятие я завершаю, рассказывая об издательской индустрии: им всем не терпится узнать, каково это — обращаться к агентам, выставлять книгу на аукцион или работать с настоящим редактором. Часы бьют четыре. Я даю небольшое домашнее задание — переписать отрывок из Диккенса, не используя ни наречий, ни прилагательных, — и все радостно убирают свои ноутбуки в рюкзаки, вставая из-за столов.
— Спасибо, Джуни! — говорят они мне на пути к двери. — Вы самая классная!
Я улыбаюсь и киваю каждому из них, чувствуя себя мудрой, доброй наставницей.
Тем вечером я съедаю в столовой салат и направляюсь в ближайшее кафе, где набрасываю с полдюжины идей для рассказов — абзацы описаний, экспериментальные структуры, реплики диалогов; все, что приходит на ум. Пишу так быстро, что сводит руку. Я преисполнена творческой энергии. Благодаря моим ученикам нарративы получаются такими богатыми, гибкими, полными вариаций. Гляди-ка, творческие шестеренки во мне не заклинило. Может, надо было просто вспомнить, как приятно бывает творить.
После часа писанины я откидываюсь на спинку стула, полистать написанное в поисках, нельзя ли чего-нибудь дополнить. Однако теперь мои идеи не кажутся такими уж свежими или искрометными. По сути, это слегка измененные версии писаний моих учеников. Девочка, которая никак не может удостоиться похвалы своей матери, независимо от того, как хорошо она учится в школе. Мальчик, ненавидящий своего отчужденного, неразговорчивого отца, пока не узнает, какая военная травма повлияла на отцово прошлое. Брат с сестрой, которые впервые приезжают на Тайвань и воссоединяются со своей исторической родиной, хотя не могут связать двух слов на местном наречии и им не нравится еда.
Я с отвращением захлопываю блокнот. Это все, на что меня теперь хватает? Подворовывать у, язви их, детишек?
«Все в порядке, — внушаю я самой себе. — Успокойся». Сейчас главное — это то, что я смазываю шестерни; возвращаюсь в игру. Я зажгла огонь, которого не чувствовала уже очень давно. И должна быть терпелива по отношению к себе, дать этому пламени время и пространство для роста.
На обратном пути в общежитие я мельком вижу своих учеников через окно «Мимиз» — одной из многочисленных кафешек рядом с кампусом, где можно угоститься пузырчатым чаем. Двенадцать моих чад сгрудились вокруг стола, рассчитанного на шестерых; стульев так много, что каждому за столом достается лишь мелкий пятачок. Детям, судя по всему, абсолютно уютно друг с другом; все сидят над своими ноутбуками. Они дружно пишут — возможно, работают над моим домашним заданием. Я наблюдаю, как они показывают друг другу фрагменты работы, пересмеиваются над забавными фразами и оживленно кивают, когда кто-то по очереди читает вслух.
Божечки, как же мне этого не хватает.
Так много времени прошло с тех пор, как я воспринимала писательство как занятие для души. Все публикуемые авторы, которых я знаю, крайне скрытны в отношении своих графиков написания, одержимы своими достижениями и показателями продаж. Они терпеть не могут разглашать информацию о своих карьерных шагах, просто из опасения, чтобы никто не подсидел. А еще больше они скупятся на подробности о своих незавершенных работах, боясь, что кто-нибудь подхватит их идеи и опубликует раньше, чем они сами. Как это отличается от моих студенческих лет, когда мы с Афиной вечерами собирались за библиотечным столом с нашими одноклассниками, обсуждая метафоры, развитие персонажей и повороты сюжета — до тех пор, пока уже нельзя было различить, где заканчиваются твои истории и начинаются их.
Такова, видно, цена профессионального успеха: изоляция от завистливых однокашников. Возможно, как только писательство становится вопросом индивидуального продвижения, им уже невозможно делиться с кем-либо еще.
У окна «Мимиз» я задерживаюсь, вероятно, дольше, чем следовало, с задумчивой тоской наблюдая, как балагурят мои ученики. Одна из них — Скайлар — поднимает взгляд и едва не замечает меня, но я опускаю голову и быстро ухожу в сторону общежития.
Утром я прихожу на
