его грязных руках.
– Не слышал, – недоверчиво произнес он, чувствуя, что жирные оладьи плохо усваивает его городской желудок.
– Его при царе сослали к нам. А после революции он сам остался.
– И чем он знаменит?
– Автор известного романса!
Гостю показалось, что она хотела сразу напеть романс, как бы показывая, что он витает в воздухе, которым она дышит. Женщина быстро вышла из кухни. Про себя Сережа уже определил этого Муравского гением одной песни. Без особого сочувствия к мучительной невозможности или повторить шедевр, или повременить с его написанием.
Вернулась хозяйка, с плавным размахом накидывая красную шаль на плечи.
– Это я его нашла, – призналась она, молодо сверкая голубыми глазами. – После института работала в библиотеке, и однажды показали мне рукопись: смотри, мол, твой земляк! Девчонки наши читали аж до обмирания! Письма, дневники. А потом все испугались: как бомба лежит!..
Сережа молчал.
– Или как душа неупокоенная!
Зоя Михайловна взмахнула библиотекарским крылом, призывая юношу к вниманию.
– Не знали, куда деть. Три тетрадки! А поставить рядом ни с кем!
– Почему? – из вежливости спросил гость.
– Царем обиженный, потом репрессированный!
– Вы же сказали: сам остался.
– Не сам.
– И вы вернулись домой…
– Да, получилось так, что благодаря ему, – женщина кивнула в окно, – у меня есть и муж, и сыновья…
Во дворе на веревке висела белая майка, похожая на смятый листок. Сережа вспомнил свои стихи.
За окном наливалась вечерняя заря, по стенам комнаты сползали ее желтые пятна. На книжной полке, на самом видном месте, стояла фотография: два мальчика, один белобрысый и худощавый, другой – темный крепыш Паша.
– Старший сын у меня – филолог! – заметила его скучающий взгляд хозяйка.
– Он тоже занимается Муравским?
– Нет. Он редактор нашей газеты! Районный рупор, сами понимаете!..
Зоя Михайловна взяла газету со стола и стряхнула с нее хлебные крошки. Потом неожиданно сказала:
– А жену себе взял певичку!..
Студент оживился:
– Да? Она поет? А где?
– Вы думаете, что у нас негде? – обиделась хозяйка. Но не за невестку. – Поет в ансамбле… и еще в кафе привокзальном. А там публика всякая!
В дом вошел Паша с раскрасневшимся лицом. Из дорожной сумки вынул пакет с копченой рыбой:
– Мам, дай пару банок!
– Зачем?
– Под пиво.
Зоя Михайловна вышла, снимая на ходу красную шаль. Сын пояснил, кивая вослед:
– Всегда надевает перед экскурсией!
4
Всю деревню накрыла туманная дымка. В воздухе размякла теплая травянистая сырость, пришедшая с поймы реки; жители ближних домов носили воду из родника, не выбирая грязь на тропинках: мол, баня все смоет!
За студентами увязался пес Родар, тот самый, что встречал их у калитки. Свое прозвище он получил оттого, что кидался на все быстро несущиеся по дороге машины.
– Как асфальт положили, так и начали лихачить! – сказал Паша с гордостью за свою улицу.
Пес нырял наперерез очередной машине, норовя ухватиться зубами за бампер или зеркало. Если водитель сбрасывал скорость – Родар пропускал его, теряя интерес и уже выслеживая вдали следующего нарушителя. А друзья давили в себе смех, отворачиваясь от водителя, чтобы не заподозрил, будто это они науськивают собаку.
В сельском магазине было все: от карамели до лодочного мотора. На полке для сумок прилепились два мальчика лет трех и, цепко держась за прилавок, разглядывали конфетные россыпи в узких ящичках. Пока их папаша покупал пиво в желтый бидончик с деревянной ручкой.
Продавец – миловидная алтайка с рыжими волосами, – временами отрывалась от пены и следила за детьми:
– Ну, выбрали? А то мы папке сдачу не дадим, пока конфет не купит! – У нее был певучий голос.
Выходя из магазина, студенты встретили верткого парня, лет тридцати. Видимо, в юности он был красив, но как-то быстро сдулся и теперь вялым лицом стал похож на клеклый оладушек.
Водитель из редакции местной газеты, звали Валерой.
– Приехал? – Блеклый красавец посмотрел на полные банки с пивом.
– Ага, – кивнул ему Паша. – Угостишься?
– Брата своего… видел?
– Нет еще. – Паша задумался, будто перебирая в памяти весь свой день. – Придет, поди, к бане.
– Если отпустит… жена, – с усмешкой цедил Валера.
Пашу это задело, он поставил банки в траву:
– А ты свою жену здесь пасешь?
– У нее завтра смена. – Валера округлил голубые глаза с большими зрачками.
– Может, кого другого встретит! – произнес Паша с какой-то задиристой интонацией.
– Да пускай! – не расстроился муж.
Сереже показалось, что ему привычны были намеки о жене. Красавчик засмеялся и легонько толкнул Пашу в плечо:
– Я к ней на улице… и не подхожу.
У него оказалась странная привычка медленно разжевывать начало фразы, а потом быстро сплевывать ее окончание собеседнику под ноги.
– А ты вообще ей не подходишь! – нашелся Паша.
Валера опять округлил глаза. Буквально, таращил, раскрывая голубые «нули», но совершенно не мог прищуривать их с обидой или презрением. Это вызывало симпатию.
– Да, есть такое, – неожиданно согласился.
Паша улыбнулся на его откровенность.
Валера засунул руки в карманы пиджака, оттянув полы так, что на спине разошлись края, как ласточкин хвост:
– Только моя жена никого не разлучала! Как мать с сыном, например! Через плетень-то видно…
Вот она струна поверх оград. Если мать с невесткой не дружат, то по всему селу идет напасть, как колорадский жук по картошке.
Паша поднял банки:
– Серега, идем.
– Мне домой позвонить надо, что доехал.
– Завтра, – удержал его Паша и понизил голос: – Заодно увидишь первую нашу красавицу!
И опять показалось, что Валера был доволен этим упоминанием о своей жене.
Он вдруг предложил:
– Знаешь что, Пашка, приходи ко мне завтра. Цветной телик посмотришь!
– Я на тебя посмотрел – тоже кино!
– А ты начальником будешь… похлеще брата!
Паша протянул руку:
– Привет телевизору!
– Передам завтра!
Блеклый красавец и Сереже пожал ладонь, пытливо заглядывая в глаза: мол, ты такой же ушлый? На что студент добродушно улыбнулся: посмотрим, коль доведется!
По дороге пес Родар опять стопорил машины, а Сережа вспоминал разговор о телефонистке. Вернее сказать: импровизировал на тему загадочной женщины. Видимо, бывают особые красавицы, – увлекал себя в предчувствии новой влюбленности, – о которых хочется говорить, потому что они непонятны. Они должны жить как-то иначе, в другой обстановке. Сережа оглядывался на улице, будто, случайно встретив телефонистку, мог не узнать ее!
5
В бане свет не зажигали.
По закопченным бревнам, потолку и доскам полка видно было, что пот тружеников оставило здесь не одно поколение Пашиной родни.
Отец Петр Степанович натягивал глубже войлочную шапку, а Паша понадеялся на свои густые длинные волосы.
Охаживаясь вениками, они давили в себе утробный стон, выпуская его понемногу бодрящим хрипом
