бедная, взвизгнет. И виляет потом хвостом, подползет к подлецу хозяину и оближет сапог. И смотреть, и слушать это нельзя, больно детскому глазу, уху и противно всякому человечьему. И поделать нельзя ничего, ибо Ивашкин – Ворошке бог, и она, со всем своим существом, в его власти. Потому что у нас где власть, там и бог, там и можно все, и раз бьют, – сидит в головах, – значит, любят.
«Скажи ему, бабушка!» – «Что же я ему, Алеша, скажу? Она-то его… Ты не плачь, его Бог накажет…»
Что же ждать? Сколько ждать?!
«Если б я был Бог! – закричал однажды на бабушку Алексей Геннадиевич, – превратил бы Ворошку в Ивашкина, а Ивашкина бы в нее!!!»
И тогда ответила бабушка:
«А откуда ты знаешь, Алешенька… Может, он уже это сделал?..»
Написал сегодня в ЖЭК жалобу на нее. Что невежлива, неприветлива. Что с жильцами отдельными может по-человечески, а с другими отдельными уже пятый год как собака. Да и та, написал, собака, что в будке сидит, к человеку не так равнодушна. Та хоть лает, что, мол, заметила, эта же только шипит. Замените, написал, на другую!
Написав, почувствовал облегчение. Ладно, думаю, пусть сидит. С этих пор, сама не подозревая того, должна быть мне она благодарна…
Ф.М. Булкин
– Георгий Возгенович, можно?
Директор кивнул. Посторонние никогда не заглядывали в его обитель.
Посетитель вошел и робко остановился в дверях.
– Проходите. Садитесь. По какому вопросу? – И поскольку вошедший молчал, повторил: – Что у вас?
– Видите-ли, мне кажется… я не уверен, но мне кажется… Я написал лучший мир.
– «Лучший мир»? Неплохое название, – отвечал Георгий Возгенович.
– Вы могли бы… Вы не могли бы как-нибудь оценить?
– Разумеется. Отошлите в редакцию. Если будет что-нибудь стоящее, мне сообщат.
– Я уже пять раз отсылал. Безответно.
Директор нетерпеливо пожал плечами, что, собственно, означало – «нет, значит нет».
– И все-таки мне хотелось бы, чтобы вы ознакомились…
– Я не в состоянии читать все.
– И тем не менее…
– Как, вы сказали, называется рукопись?
– «Лучший мир»…
– Любопытно. Это роман?
– Не совсем…
– Что же в таком случае? Повесть? Беллетристика? Документалистика? Какой жанр? «Лучший мир», говорите? Фантастика?
– Нет.
– Так что же?
– Это – программа.
– Мы программ не печатаем.
– Но это программа создания лучшего мира.
– Так в чем дело? Оформите в литературное слово. Вы, вообще, кто? Вы автор?
– Я? Не совсем…
– У нас печатались?
– Нет…
– То есть вы не наш автор? Простите, а как вы вообще к нам попали?
– Вошел…
– И вас пропустили?
– Да… но меня… но я… видите ли… Я прошел через стену…
В этот миг Георгий Возгенович сообразил, что перед ним безумец.
– Прошли через стену… Ясно. Так что вы хотите?
– Чтобы вы ознакомились…
– Почему же я?
– Потому что программа прежняя, как я понимаю, написана вами.
– Без сомнения. И вы утверждаете, что написали лучше?
– Да.
И заметив, что рука Георгий Возгеновича дернулась в направлении телефона, посетитель отчетливо произнес:
– Не стоит, Георгий Возгенович. – И в лицо директора издательства МИР уставилось дуло. Щелкнул взводом курок.
Всю ночь не гас свет в кабинете директора МИРа. Уже брезжил рассвет, когда Георгий Возгенович, откинувшись в кресле, хмуро посмотрел на худощавого, отодвинул рукопись и спросил:
– Что предлагаете?
– Перезагрузите программу согласно тому, что прочли, – произнес худощавый, не опуская оружия. – Я не претендую на авторство. Все права на создание новой программы согласен передать целиком в ваши руки. Лучший мир будет принадлежать только вам, Георгий Возгенович, так же как нынешний. Ваше имя станет бессмертно.
– Мое имя обессмертила смерть.
– Ваше имя обессмертила надежда на справедливость. Пусть же она воцарится. Люди долго ждали ее. Долго верили вам и в вас. Вы построили мир на убийстве, бессмертье на смертности. Это никуда не годится. Вы станете князем лучшего мира.
– Мне достаточно прежнего княжества, – возразил Георгий Возгенович.
– Княжества смерти. Вы убийца, Георгий Возгенович.
– Я создатель, молодой человек. На горшок нужна глина.
– Но ведь вы только что прочли, как без этого обойтись…
Георгий Возгенович промолчал.
– Так как же?
– Вероятно, вы гений… – наконец задумчиво произнес директор издательства. – Ваша программа … Ваше решение гениально. Мало того. Оно возможно. Оно возможно. Но – нет.
– Почему?
– Опустите ваше оружие.
Худощавый отрицательно покачал головой.
– Нет? – усмехнулся Георгий Возгенович. – Отчего же? Ведь вы создали программу, не подразумевающую насилия? Бессмертие без убийства? Пополняемость без смертности? Лучший Мир. Но ваше оружие само противоречит вашей программе. Опустите его.
– Я могу вам верить? – спросил худощавый.
– Разумеется, нет. Но ведь ваша система построена на доверии. Или я чего-то не понимаю? Торжество справедливости. Полная победа добра. Прекрасно! Прекрасно… Но, видите ли, в чем дело, есть одно но. Со временем добро войдет в норму. Человечество забудет зло изначальное. И добро обесценится. Справедливости вы хотите? Но над чем же будет торжествовать тогда эта ваша, так сказать справедливость?
Ваша модель, дорогой вы мой, нежизнеспособна. Свет невозможно будет отличить от тьмы, если тьмы не станет. Счастье без горя? Надежда не вспыхнет там, где надеяться будет не на что. Рай без ада, ад без рая – бессмыслица. Жизнь без смерти – бессмыслица. Лучший мир невозможен.
– Но он возможен!
– Опустите ваше оружие.
И худощавый выстрелил.
О реалиях же сегодняшнего дня. Обязали всех носить маски. Как же теперь она узнает меня? Она и прежде-то… затруднялась.
Решил все же не надевать, чтобы ей было легче. А она, лишь ступил я ступенькой первою с улицы, мне: «Гражданин! Вы куда? У нас без масок запрещено!» Я надел. А она как всегда: «Кто? К кому? Куда? В какую квартиру?..»
Ф.М. Булкин
Сегодня, в 18:00 по московскому времени, при переходе моста р-н Хорошево-Мневников, в направлении Крылатского, сотрудниками правоохранительных органов был задержан некий К.К. Скворешкин. Житель Северного административного округа. В зоне «отхождения» от места «добровольного отбывания», превышающей допустимую в 3,5 км. (Заключения подорожной полиции прилагается.)
На просьбу сотрудника правоохранительных органов о предъявлении пропуска на прохождение моста, нахождения на улице в условиях эпидемии, ответил, что имеет право ходить где хочется, упоминая конвенцию о правах человека. Сотрудник повторно, и очень вежливо, попросил у К.К. Скворешкина пропуск. Вместо предъявления пропуска отбывающий, упомянул конституцию, был без маски, хотя и в наручниках. И не показав пропуска, продолжал движение в направлении Крылатского по мосту. Хотя медленно. В
