и не такое видала. Обидно другое…
Ясно, что каждый сам за себя. Когда кого-то другого задевают, внимания не обращаем – не повезло, бывает… а вот когда тебя касается… Тут-то локоть и пытаешься укусить, да поздно.
Купил. Заселились. Ремонт. Всё как полагается. И только зажили…
Десятый этаж – вся Москва огнями сверкает за окном – Останкинская, колесо обозрения, «мальчик с девочкой» руки в тёмное небо тянут, ползёт вереница огоньков по проспекту Мира – красота!
Три года… Три года на Москву глядел.
Забабахали напротив две башни – знаменитые «Ростокинские близнецы». Сколько этажей – и не сосчитать. Крыши в облаках теряются. Закрыли Москву. Словно занавес опустили. Вот и живём теперь окна в окна. Вот тебе и дорогое элитное жильё.
Этого он не ожидал. Обидно. Ведь не исправить. Нет, конечно, можно куда-то переехать, снова обживаться. Но с деньгами стало совсем туго, а главное, начинать всё заново – незнакомый район, переезд, ремонт, новая школа для девочек… а может, просто устал? Устал от этой суеты, от этого города, в котором каждый день война, – зазевался, остановился, потерял бдительность – затопчут, отбросят на обочину.
Смирился. Шторы задёрнул.
На журнальном столике маячила ополовиненная бутылка виски. Рядом – порезанный тонкими ломтиками лимон засыхает. Колька вискарь любил… Последнее время он всё чаще вспоминал именно Кольку. Не отца, не Виталия. Почему? Может, из-за работы? Колька раскручивал свой бизнес тогда, он – потом… Словно эстафета. Может, это отпечаток накладывает?
Выпить? Убить день? Сколько сейчас? Половина четвёртого. Не усну – это точно.
Время! Время свободное появилось, вот и полезли мысли в голову, воспоминания ненужные. Сколько лет прошло. Быльём всё поросло. Когда по работе крутился, жизнь налаживал – не вспоминал, отпустило, словно отрезало.
Надо как-то жить дальше. Что-то новое начинать. И задумка есть… Почему же так не хочется ничего делать? Всё через силу, без азарта. Может, потому что деньги какие-то в загашнике имеются, худо-бедно существовать на них можно? Хотя в нашем государстве всё меняется мгновенно. «А» не успеешь сказать, обдерёт как липку.
Надо что-то делать! Съездить, поговорить, прощупать ситуацию…
Надо сейчас лечь, уснуть. В восемь, нет, ладно, в девять – подъём. Побриться, костюм. Машина. И… в пробку.
Подошёл к столику. Плеснул в стакан виски. Забросил в себя одним глотком, словно боясь, что передумает.
Пошло всё к чертям! Имею право расслабиться. День проживу как хочу.
Зима-то тю-тю! Сдохла! Весна вовсю… грязь и слякоть. Через два дня мои возвращаются. Закончились каникулы, девчонкам в школу.
Хорошо, что дома никого. Вот она – свобода. Одиночество. Свободным может быть только одинокий человек.
А может, пора дачу строить? Как все? Купить десять соток, подальше от Москвы, хорошо бы на берегу реки, построить дом, баню. Мотаться по выходным, вывозить детей, шашлык на мангале. Вот и занятие будет…
Налил ещё, выпил, отодрал от края блюдца засохший ломтик лимона, закусил.
Какая дача? Жили без неё и дальше проживём. И девчонки уже подрастают, через пять лет их на эту дачу палкой не загонишь.
Когда только поженились… Решили, что путешествовать будут. Рвались мир посмотреть. Это было главным. Не карман набить, не хоромы отгрохать или машину престижную, не дачу, поближе к Москве, а как можно больше стран объехать. Везде побывать, всё самим увидеть, а не с экрана телевизора. Поездили. И что осталось? Нет, сначала интересно было. Потом всё смешалось в какие-то комки, одинаково привычные и скучные – Европа, Азия, Африка. Отель, океан, церкви, замки, верблюды, слоны, чемоданы и аэропорт, такси и гортанные крики на незнакомом языке.
Потом родилась Ольга.
Если жизнь прежде носила судорожно-хаотичный характер, то теперь она сконцентрировалась на этом кричащем мясном комочке, из которого должен получиться человек. И этот комочек был произведён на свет не только женой, но и им тоже. И каким человеком он станет – отвечать тоже ему.
Отодвинулись в сторону гулянки с друзьями и партнёрами, бабы левые, что возникали время от времени, тоже отвалились – жизнь пошла по накатанной колее: работа – семья.
Плеснул из бутылки виски, но пить не стал. Подошёл к окну.
Светать начинает? Или только кажется?
Вдруг поймал себя на мысли, что хорошо бы выйти на лестничную клетку – смотреть через узкие пыльные окна на чёрное тяжёлое пятно ночного леса, уходящее за горизонт, ждать, когда край неба начнёт светлеть снизу.
Глупость! Какая лестница? Зачем?
А ведь это был, пожалуй, самый спокойный период жизни.
Случилось главное. Растворились в заботах об этом маленьком кричащем комочке, носящем имя Оля, воспоминания о другой жизни, которая, он знал, существует, течёт себе и течёт словно река, просто мы её не видим, скрыта от нас непроницаемым занавесом, которым мы сами же от неё отгородились. Плоская, бледно-зелёная тундра, жуткая непроходимая бесконечность тайги, безразличная ярость текущей воды – исчезли, окончательно растворились среди улиц и переулков, петляющих между громадами каменных зданий, в потоках несущихся машин, в условно дружеском общении с множеством малознакомых людей, в шелесте долларовых купюр, шероховато-маслянистых на ощупь, в памперсах и бутылочках с подогретой молочной смесью.
И смерть отступила. Забылся, затерялся в памяти день, когда отпевали отца. Похороны Кирюхи…
Отпил из стакана. Обожгло рот, но вкуса виски не почувствовал. Большим глотком допил до конца. Стакан – на подоконник. Смотрел на редкие горящие окна в доме напротив. Не видел. Накатило.
Жаркий осенний день будто лето. В церкви душно, сладко пахнет горящими свечками. Служба. Мать рядом в чёрном платке. Речитатив перечисляемых имён, неслышный шелест разворачиваемых записок, боязнь пропустить – Андрей… Прозвучало. Наскоро, безлико в общем списке имён – за упокой. Всё. Дело сделано.
Он стоял, ожидая окончания службы. Несмотря на жару и духоту, по спине прокатывали волны озноба – только он один знал, как всё было и почему так случилось. Для матери отец просто пропал. Пропал – до чего же безликое слово. А он знал и молчал.
Когда объявился дома… Мать, слёзы, расспросы. Заявление, следователь. Жена Виталия подключилась. Дочки плакали. Почти неделя ушла на бумажные проволочки. Организовали поиск. На вертолёте прочесали Светлую. Хватило одного вылета. Сообщили, что нашли лодку, как он понял, ту – на которой Виталий плыл, которую они потом выловили. Составили акт. Несчастный случай. Все утонули.
А Кирюху хоронили месяц спустя. Нашли мёртвым с переломанными пальцами, брошенным в подъезде, в Бибирево. Почему там?
И тогда молчал…
У Кирюхи-то, оказывается, кроме матери и старшей сестры и родни-то не было. Мужик нужен в помощь. Позвонили ему. Он же с
