по твою раздвоенную душу.
— Может быть… Не все же болтать о свекле и яйцах, да сколько там уродило жита на ста гектарах земли… Пускай теперь поговорят о том, что уродилось на ста гектарах моей души!
Грибок-боровичок, завтракая гречневыми галушками на сале, вяло жевал и тоскливо размышлял: «Может, прибегнуть к системе Станиславского? Научиться управлять своим вниманием — значит, научится командовать самим собою! Когда приду в коровник, все Пространство Внимания поделю на три части. Большая часть — весь коровник с новейшей техникой и скотиной. Средняя часть — скребковый транспортер и коровенка, подле которой работаю. Меньшая часть — скребковый транспортер и я сам, душа моя, черноземные гектары, на которых я должен пестовать дородные колоски ударного труда. Но когда я еще к большей, средней и малой частям Пространства Внимания по системе Станиславского добавлю четвертую часть, то есть внутреннюю, чтобы прислушаться к сердцу, душе и голове, вот тогда я неминуемо обращусь к транспортеру, оторвавшись от вил!»
Так к чему прибегнул чудотворец Хома? Досыта наевшись гречневых галушек на сале, он, по мудрому совету родной жены Мартохи, которая научилась читать его мысли, прибегнул к самовнушению! Хома надулся и стал внушать сам себе:
— Я очень хочу, чтобы мои трудовые руки никогда больше не касались вил!.. Очень хочу, чтоб мои руки никогда не касались вил!.. Мои руки никогда не коснутся вил!.. Мои руки не касаются вил!.. Руки не касаются вил!
Переведя дух, будто гору с плеч сбросил, грибок-боровичок вытер пот на лбу и сказал:
— Кажись, открестился, чтоб их холера взяла!
— А теперь внуши себе любовь к скребковому транспортеру, — посоветовала Мартоха.
Лицо чудотворца Хомы стало таким, будто из глаз его совы вылетели, а вместо них соловьи там посвивали гнезда.
— Я очень хочу, чтобы в моем сердце зажглась любовь к скребковому транспортеру, — произнес грибок-боровичок, и щеки его расцвели, будто пионы, на которые вот-вот прилетят пчелы.
— Э-э, Хома, у тебя, видать, на языке медок, а на душе ледок, — упрекнула Мартоха.
— Очень хочу, чтобы в сердце зажглась любовь к скребковому транспортеру, — уже с искренним вдохновением внушал себе страсть к новой технике старший куда пошлют.
— Э-э, слова твои ласковы, а мысли лукавы, — догадливо сказала Мартоха, почувствовав раздвоенную душу своего страждущего макробиотика.
— Хочу, чтобы в сердце зажглась любовь к скребковому транспортеру, — еще увлеченней, едва ли не со стоном произнес Хома.
— О, уже не скажешь, что на словах ты милости просишь, а за голенищем нож носишь, — похвалила жена.
— Чтоб в сердце зажглась любовь к скребковому транспортеру! — вскрикнул Хома, будто ему вол на ногу наступил.
— О, уже не играешься, будто кот с мышью!
— В сердце зажглась любовь к скребковому транспортеру! — храбро самовнушал себе грибок-боровичок.
— О, твоя отвага мед пьет и цепи рвет!
— Люблю скребковый транспортер! — промолвил старший куда пошлют голосом человека, который ест хлеб с солью, с водою, живет правдой святою.
— Вилы были милы, теперь милее транспортер!
— Люблю транспортер! — уверенно повторил чудотворец Хома.
— И упрямый же ты! — молвила Мартоха. — Как привязался душою к вилам, так и отвязался.
— Теперь, если ты мне хоть слово про вилы, я тебе сто слов про транспортер.
Видали, как пострадал чудотворец Хома от научно-технической революции? Бр-р, раздвоение личности — и не у кого-нибудь, а у законного сына планеты Меркурий, как определил заморский гадатель Майкл Макговерн. А еще эти цефалогические психозы Мингаццини! А еще мания эротического преследования!..
Великое и сердечное спасибо самовнушению, которое обновило заскорузлые мозги старшего куда пошлют!
Пришел чудотворец Хома в коровник — и словно прилип к скребковому транспортеру!
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
в которой обрисованы некоторые представители летучего отряда роботов, прибывших в колхоз «Барвинок», а также доказывается, что ничто человеческое не чуждо любому чуду манипуляционной техники
Как мы увидели, чудотворцу Хоме с приходом научно-технического прогресса с большим трудом удалось присоединиться к таким техническим революционерам, как зоотехник Невечеря, доярка Христя Борозенная, фуражир Дзюнька. Но он никогда не стал бы старшим куда пошлют в колхозе «Барвинок», если бы от прогресса отстал, а к революционерам не пристал.
Каждый день научно-технической революции в колхозе «Барвинок» приносил небывалые новшества, а когда наконец созрел урожай, в село нагрянул летучий отряд роботов!
Роботы забегали по селу, засновали в полях, на фермах, и никто из яблоневцев не боялся гостей, потому что все сельчане хорошо усвоили так называемые законы робототехники, недавно введенные в колхозный устав. Первый закон гласил, что робот никогда не причинит яблоневскому колхознику вреда, и даже более того, непременно вмешается, если кто-нибудь вознамерится причинить вред этому колхознику. Второй закон гласил, что роботы будут выполнять все приказы, которые им будут давать яблоневские колхозники, за исключением тех случаев, если они приведут к нарушению закона первого. Третий закон гласил, что роботы обязаны защищать свое существование, за исключением тех случаев, когда такая защита может привести к нарушению закона первого и закона второго.
Роботы, прибывшие в Яблоневку, имели мощные руки; были самоходные и самоуправляемые; имели системы энергоснабжения и управления; имели небольшой компьютер с памятью для выдачи инструкций и принятия решений; имели датчики — тактильные, твердости, шероховатости, позиционные, массы, предельной теплопроводности, температуры, приближения, формы, размера, зрительный, цветные, дистанционные, слуховые и те, которые определяют положение конечностей в пространстве.
Пускай никто не сочтет это за обиду, если скажем, что каждый из роботов имел прекрасные электронные мозги, которые работали с чрезвычайной точностью и безотказностью. Поэтому, конечно, прибывших роботов можно было использовать на каких-нибудь работах. Скажем, никто не удивился, когда вместо почтальона Федора Горбатюка, уехавшего на курсы по повышению квалификации, почту по селу стал разносить робот, прозванный Кондратом.
Яблоневцы налюбоваться не могли той виртуозностью, с какой робот Кондрат доставал корреспонденцию из почтальонской клеенчатой сумки! Еще бы не быть ему виртуозом, если конструкторы научили его осуществлять захват пальцами и сравнительно крупных предметов, таких, как журналы «Днипро» и «Витчизна», — когда подушечка большого пальца противостояла у него подушечке указательного пальца с поистине изысканной грациозностью, и сравнительно тонких объектов, таких, как письмо или денежный перевод, — тогда большой палец
