это безрассудно. Ты еще можешь вернуться.
— Я ведь просил ничего не говорить. Никогда не слушаешься, да? — Алексей глухо смеется. Ему хорошо так, как давно не было. Столь желанное тело расслабляется в его объятиях — и не придумать сейчас лучшей награды за все безумство до этого. Здесь — и в любой момент и где угодно, но рядом с ним — Алексей чувствует себя действительно всемогущим. Склоняет голову, прижимаясь губами к чужому плечу. На вкус Титай как соль и пыль. Князь проводит по его ладоням, запястьям, оглаживая бережно, а потом обнимает за талию так крепко, что тот остался бы висеть в воздухе, вздумай оторвать ноги от пола. Титай удивленно охает.
— Я здесь, чтобы забрать тебя обратно в Дорос. Неужели ты думал, что я просто так отпущу тебя?
— С ума можно сойти. Как же я в такое впутался…
Алексей пользуется его растерянностью. Проводит большими пальцами по ребрам — невозможно удержаться, когда он наконец-то так близко. Слова могут показаться слишком простыми, но говорит именно то, что думает, потому что и отпускать не хочет, и возвращаться без него тоже. Он скорее пустится на разбой… Хотя, постойте-ка, на это и пустился.
На ласки у обоих отзываются и душа, и тело. Грудь Титая вздымается все чаще, но сердце успокаивается, не раздираемое больше недавними потрясениями. Важнее другие вещи. Личные вещи. Те, которым раньше не придавал значения.
— Куда легче поверить, что я сын какого-то там правителя, чем принять за правду, что ты действительно здесь. Со мной.
— А я говорил, что ты держишься как знатный человек.
Алексей касается губами напряженной шеи юного предводителя банды, главаря народных бунтов. Кем он там еще был, кроме танцующей на пирах Тени? Под ладонями его бёдра вздрагивают, если сжать крепче. Поддаются, если потянуть на себя, вынуждая развернуться.
Титай обвивает руками его шею, и Алексей внутренне ликует, целуя плотно сжатые губы, что становятся податливыми в мгновение ока. Металлическое колечко в чужом носу касается кожи Алексея, и от этого все становится еще сложнее. Напряженнее. Дверь скрипит.
Там, снаружи, раздается взволнованное:
— Все в порядке? Кир?
Князь не различает банду по голосам. Зато различает Титай и отзывается на вопрос, разрывая поцелуй:
— Да, Эмин!
Получается слишком откровенно. Титай закусывает губу от досады и стыда, сердится на Алексея, который покрывает его шею поцелуями и не останавливается, оголяя ключицы, чтобы продолжить свое дело. Князь смотрит на него искоса. Так, что Титай заранее готов согласиться на все, чего бы тот сейчас ни попросил. Если бы попросил. Если бы только… Проклятье!
— Ты вернешься со мной?
— Я подумаю.
— А если подумать прямо сейчас?
— Сомневаюсь, что прямо сейчас я способен думать о чем-то, кроме…
— Кроме?
— Тебя.
— Вот как. Но у нас так мало времени. — Титай готов поклясться, что Алексей улыбается, говоря это в полутьме их пыльного убежища. — Жаль.
— Да. — Титай медленно выдыхает, останавливая себя.
— И мы непременно продолжим, как только время у нас будет?
— Да. — Титай чувствует, как кружится голова и мир плывет, распадается на вспышки, пока горячие ладони скользят под одеждой по поджавшемуся животу.
— А времени у нас будет столько, сколько мы пожелаем…
— Да.
— Когда вернемся на Мангуп.
Титай мгновенно трезвеет, уставившись на князя осатаневшим взглядом. Алексей вовсю хохочет, подхватывает парня на руки и кружит по комнате, пока тот колотит его по плечам, вымещая деланую ярость. В конце концов Титая водружают на крышку единственного предмета мебели в этой комнате, кажущегося достаточно надежным.
— Покажешь, что у тебя в сундуке?
В назначенное утро площадь Эдирне перед дворцом становится многолюдной очень быстро. Еще бы, ведь уже несколько дней здесь готовили высокий деревянный помост, а преданные Тени распускали по улицам слухи. К полудню здесь собрался весь город в ожидании расправы над преступником. Каким? Да кто ж его знает. Но казнь есть казнь, зрелище не пропустишь, подгоняемый острыми взглядами янычар. Всех согнали на площадь, всех до единого.
Первым на помосте, окруженном двумя рядами вооруженных до зубов стражников, появился Великий посол. Народ приветствовал его, но куда тише, чем прославленного военачальника, следовавшего за ним. Все случилось так, как и предсказал Айташ. Посол и Орхан рассказали о провальной попытке вести с варварами мирные переговоры, о предателе и убийце в рядах посольства и о подвиге Джахана. Рассказ получился кровавым и складным, но народ притих, выжидающе глядя на людей наверху.
— Кейрат — лжец и убийца. Он предал самого султана и оплел сетью своего коварства ваши сердца! Я убил того, кто был его правой рукой. Безумный Айташ напал на меня, чтобы освободить своего предводителя. Но я сразил его, мятежник был схвачен и доставлен ко двору султана, откуда…
— Может, хватит на этом?
На помост взбираются Титай и Курт. Они делают это без лишних помех. Стража расступается перед ними, коротким кивком приветствуя предводителей… Королей. За последние три дня изменилось многое. Название, служившее мятежникам долгие годы, народная воля сократила до одного слова. Убийцами их называть не хотел никто.
Посол выхватывает нож. Тот самый, изогнутый, с костяной рукоятью, который так удачно ранил Курта лишь вскользь. У Курта дергается уголок рта. Он резко мотает головой, давая понять, что совершать опрометчивых поступков Джахану не стоит. В руках раба сейчас дорогой изогнутый кинжал из дамасской стали, направленный острием в грудь противника. Посол озирается, кричит на стражников, но затихает и бросает нож на помост, поднимая перед собой ладони, как только осознаёт: помощи не будет.
— Народ Эдирне! С послом сейчас здоровается мой друг Айташ. Вы знаете его. Берат, торговец пряностями. Гончар Хакан. Госпожа Рабия. И еще многие, многие из вас, кому он помог. Как видите, вопреки словам нашего Великого посла, он жив. Хотя и чудом. Посол Джахан ударил его ножом и опрокинул за борт корабля, когда тот был заложником. Чтобы я без помех вернулся в Эдирне. Что же, я здесь.
На площади нарастает гул. Кто-то начинает осознавать происходящее. Кто-то вглядывается в фигуры и лица людей на помосте, передавая друг другу догадки и опасения. Орхан дергается было навстречу Титаю, потянувшись за саблей, но тот его опережает. Клинок касается кадыка Орхана.
— Ах ты… тварь! — Прославленный эмир решает предпринять еще одну попытку. — Люди! Вот он, преступник, о котором мы говорили вам! Вот та змея, что укусит вашу руку, как кусает сейчас мою! Этот человек клялся мне в верности, а затем совершил вероломное предательство! Он…
— Я не предавал человека, которого назвал своим господином. Но предал лживого пса, которым тот оказался.
