как Эмори поднимал меня с пола несколько недель назад, и уж точно никто сердечно не обнимал. От брата пахло до странности знакомо — какой-то специей, про которую я совсем забыла, и он слегка поцарапал мне лоб щетиной.
Я осторожно отодвинулась, погладила рукав плотного шерстяного пиджака. Демонстрация нежности меня поразила.
— Ты вырос в настоящего француза.
— Какой ужас. Я очень старался стать настоящим англичанином.
— Но почему, господи?
— Я планировал переехать в Лондон, когда получил письмо от твоего мужа.
— Эмори тебе писал?
— Еще как.
— О чем?
— Обо всем. — Жорж взял меня за руки и нежно сжал. — Мне очень жаль, Жанна. Очень. Почему ты не написала? Я бы приехал гораздо раньше.
Я ощутила прилив самых разных чувств. Его внезапное появление растопило внутри меня лед.
— Я не… Я… — Меня поразило, как легко брат предложил мне свою любовь. Я ведь ничего не сделала, чтобы ее заслужить. Столько раз я хотела ему написать, но так и не сделала этого: просто смотрела на лист бумаги, занеся над ним перо…
— Все хорошо, Жанна. Извини, что расстроил.
— Это я должна извиняться перед тобой.
— Боже! — Жорж взял мое лицо в руки и приподнял его. Глаза у него были зеленые. — Не глупи. Понятно, что написать такое тебе было не по силам.
— Я не об этом. Прости меня за мать. За то, что я тебя бросила.
Жорж засмеялся, и я тоже улыбнулась.
— За что извиняться, Жанна? Ты была взрослой женщиной и должна была уехать. Что до матери, то я получил свою долю издевательств, но теперь она совершенно безвредна. — Он отпустил меня и хитро улыбнулся, заставляя вспомнить прошлое. — Она даже просила меня не уезжать в Лондон, можешь в это поверить?
Его спокойствие, простота, знакомые манеры вдруг сняли с меня тяжесть, и я почувствовала себя почти счастливой.
— А как же, верю. Ты всегда был ей предан, чего я о себе сказать не могу. Прости, что не писала. Я пыталась. И хотела.
— Неважно. Это был очень разумный поступок со стороны Эмори, учитывая, что раньше он мне никогда не писал. Он извинился, но объяснил, что сильно растерян и не представляет, к кому обратиться.
— Это он пригласил тебя сюда?
— Да.
— Удивительно! Мой муж редко бывает растерянным, а если это случается… он обращается к матери.
— Он боится за тебя, — тихо сказал Жорж после паузы.
Это не походило на правду. Послать за моим братом… Со стороны Эмори это было возмутительно и совсем на него не похоже. Что бы он ни наговорил Жоржу, я уверена, что ничего лестного для меня там не было.
Если рождение Эффи стало трещиной, ее смерть привела к расколу. От нас ничего не осталось. Я не верила, что он полагал, будто присутствие моего брата способно что-то изменить.
И в это мгновение Эмори вбежал в гостиную и обнял моего брата как лучшего друга.
— Жорж! — Он хлопнул его по спине. — Как ты вырос!
— Надеюсь, — улыбнулся Жорж. — Последний раз мы виделись, когда мне было одиннадцать.
— Ну и хорошо, что вырос. Я думал, ты приедешь утром.
— Ты знал, что он приезжает? — спросила я.
— Я сам заказывал билеты.
— И не сказал мне?
— Ну теперь же он здесь? Бренди, мой мальчик?
Эмори налил два стакана и протянул один Жоржу. Он не только не предложил бренди мне, но даже не посмотрел в мою сторону.
Я неожиданно поняла, зачем муж пригласил Жоржа. Эмори не страдал из-за любви ко мне и не хотел исправить наш брак. Он просто не представлял, что теперь со мной делать, и не хотел с этим возиться. Проще всего было передать заботу обо мне другому мужчине… И единственным претендентом стал мой брат.
Искра радости, которую я почувствовала, узнав о письме Эмори, быстро превратилась в горечь, пока я слушала, как они беседуют о погоде и о штормах, неизбежных в это время года. Жорж сказал, что путешествие заняло девять дней и он только один раз видел солнце. Я вспомнила собственный приезд сюда: мы с Эмори еще не поженились и спали в разных каютах, а перед сном перестукивались через стенку. Два удара — «спокойной ночи», три — «я тебя люблю». Мучительно и прекрасно было находиться так близко и не видеть его, предвкушать все то, что случится после свадьбы.
Я вмешалась в их разговор:
— Прошу меня извинить, но я должна попросить Вельму накрыть стол на троих.
— Спасибо, — сказал Жорж, чуть сжав мое плечо.
Эмори промолчал.
Каковы бы ни были намерения моего мужа, я радовалась присутствию брата в доме. Я снова начинала чувствовать себя человеком. Жорж оказался очень тихим и мягким, и с ним не нужно было притворяться. Даже Эмори отогрелся рядом с моим вежливым и добрым братом. Особенно когда речь зашла о Луэлле.
Эмори отказался встречаться с ней, когда я рассказала, что нашла ее в цыганском таборе. Он не спросил, что я там делала, а я не стала рассказывать. Я не осмелилась пойти туда снова, но каждый день ждала, что Луэлла войдет в дверь. Не знаю, как бы я себя повела в этом случае: разозлилась бы и прогнала ее или расплакалась и стала умолять остаться…
В канун Рождества Жорж нанес визит Луэлле от моего имени. Вернулся он через несколько часов и заявил, что цыгане — очень приятные люди, а Луэлла — добрая и разумная девушка.
— Просто она запуталась в собственных желаниях.
На улице шел легкий снег, и Жорж, стоя в холле, стряхивал его с пальто.
— Разумная? Это последнее слово, которое я бы употребил, говоря о
