следующего дня, и им страшно захотелось спать. Группа Конькова разбрелась по кроватям. Они засыпали, когда Коньков вдруг вспомнил то, что его беспокоило.
– Саша, – позвал он, – Перельштейн.
– М-м-м-м, – промычал Саша.
– Мы не освятили твои магендавиды!
– М-м-м-м, – снова промычал Саша, не в силах сосредоточиться.
– У нас приказ, – сказал Коньков.
Он был очень расстроен. Саша приподнялся на локте и глядел на командира осоловелыми глазами.
– Пускай он освятит, – предложил он, кивая на отца Леонида.
Отец Леонид пожал плечами и, как был в трусах и в майке, поднялся и сказал:
– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа.
– Нет, так не пойдёт! – возмутился Коньков. – Приказ есть приказ. Нужно, чтобы освятил раввин.
– Утром позвоним Зяблику-Школьнику, – сказал Саша и положил голову на подушку.
Глаза у него слипались.
– Он что, по телефону может освящать? – спросил Коньков.
Но Саша уже спал, и ему снилась Варечка.
Скоро заснули и остальные, и им снились вперемешку то нью-йоркские дороги, то московские улицы и горизонты. И только Коньков всю ночь разыскивал пуховый платок для мамы отца Леонида.
Демидина терзал голод, да ещё демон не давал ему забыться – часто вскрикивал, спорил с кем-то невидимым, донимал Демидина своими издёвками. Бафомёт выглядел измождённым, весь пожелтел, сгорбился и втягивал шею. Казалось, мучения Демидина его подпитывают.
Совсем рядом продолжалась нормальная жизнь: по улицам гуляли люди, разговаривали друг с другом, смеялись, звонили по телефону. В доме под ними кто-то смотрел телевизор, читал книги, ложился спать.
– Жрать хочу, жрать, жрать, – безостановочно бормотал демон.
– Хоть бы ты заткнулся, – не выдержал Демидин.
Демон сразу ухмыльнулся.
– Там, куда ты скоро отправишься, тишины не будет. Шум – одно из адских мучений, darling. В Ыгре, например, никогда не бывает тихо. Представь себе миллион играющих на барабанах безумцев. Ни секунды, ни мгновения тишины…
– Замолчи, – сказал Демидин.
– Жрать хочу! Жрать! – закричал демон.
Он крутанулся на месте и исчез. Демидину сразу стало легче дышать. Шли секунды, а демон не возвращался. Внизу проехала машина.
Подул ветер. Чирикнула вечерняя птица. Залаяла собака. Кто-то засмеялся.
Демидин привстал, не позволяя себе надеяться, что гад больше не вернётся. Может, его поймали в Уре? «Бежать надо! Бежать!!» – подумал он.
Но он не успел сделать и шага, как демон появился снова, всё ещё вращаясь, рыча и борясь с вцепившейся в его крыло гибкой зубастой тварью. Ему удалось ухватить её за шею, он впился в неё и начал её пожирать – горбясь, топая от нетерпения ногой, всхлипывая и поджимая искривлённое у середины крыло.
Демидин не мог оторвать от него взгляд. Жуть была в том, что он был хуже зверя и разумнее человека.
– На себя посмотри, – прошамкал демон, поднимая к Демидину окровавленную морду. – Мне больше лет, чем тебе секунд.
– Больше миллиарда? – прикинул Демидин.
– Бафомёта знали первые звёзды! – гордо крикнул демон.
– Твоё имя звучит не очень красиво, – съехидничал Демидин.
Демон двинул раненым крылом и застонал.
– Когда-то у меня было другое имя, – сказал он. – Шути, шути. Скоро я с тобой рассчитаюсь, только сначала разберусь с этими тварями.
Но говорил он не так уверенно, как раньше.
Наина Генриховна и Росси обсуждают операцию
Наину Генриховну разбудил звонок Росси. Она мигом проснулась.
– Твои собираются на крышу, – сказал Росси.
– Знаю, – сказала Наина Генриховна.
– Мои за ними следят. Твои, по-моему, не представляют, на что идут, – сказал Росси.
– Если б представляли, у них бы вообще не было шансов. Перестреляли бы друг друга. Твоим пришлось бы от них избавляться. Как они?
– Твои? Стараются, чтобы мои ничего не заметили. Мои не вмешиваются. В конце концов, это твоя операция.
– Если это моя операция, я могу своих и отозвать, – холодно заметила Наина Генриховна.
Росси хмыкнул.
– Не можешь. Ну хорошо, это наша операция. Если она сорвётся, закопают нас обоих. Меня глубже, я это признаю. Мудрахаран уже уверен, что я труп. Всё ещё сдерживается, но смотрит волком.
– Если сдерживается – значит, не уверен, – заметила Наина Генриховна. – Ты-то сам где будешь?
– В той точке Ура, которая соответствует этому треклятому дому, – сказал Росси. – Вдруг чего-нибудь перепадёт.
– Там же сейчас твои крылатые друзья, – вспомнила Наина Генриховна. – Они тебе пока подчиняются?
– Пока да, но уже глядят на меня… как на будущую еду, – Росси невесело рассмеялся. – Возможно, это только моё воображение.
– Знаешь, у нас что-то начало меняться, – сказала она. – После криптии демоны стали чаще приближаться к гарнизону. Вчера пропал часовой. Нашли один сапог.
Росси помолчал.
– Пустой? – спросил он.
– Сапог? Нет, не пустой, – ответила Наина Генриховна.
– По-моему, у нас тоже что-то готовится, – сказал Росси.
– И ты не в курсе? – удивилась Наина Генриховна.
– Теперь меня могут и не поставить в известность, – вздохнул Росси. – Зато эта зараза, кажется, всё знает.
– Миссис Икс?
– Да.
Они помолчали.
– Скажи, как у вас проходят криптии? – спросила Наина Генриховна.
– Цивилизованно, – усмехнулся Росси. – Получаем предписание уволить столько-то сотрудников. Начальники отделов совещаются, решаем, кто недорабатывал. Люди пишут характеристики друг на друга и сами на себя. Решаем, кого уволить. Миссис Икс приходит к ним с охраной и бумажными цветами, благодарит за работу и выводит за ворота к демонам.
– Сама выводит? – удивилась Наина Генриховна.
– Ты бы видела, как ей это нравится.
Рав Зяблик-Школьник был пожилым человеком с удивлёнными глазами, которым он старался придавать серьёзное выражение, когда у него были гости, в особенности если рядом оказывалась его жена. Она считала, что известному раввину, человеку, у которого, слава Богу, десять детей, пора вести себя солиднее.
Трое старших уже были раввинами, как и он сам. Ему пришлось потратить немало сил, чтобы они получили приличное образование, а потом переворошить свои связи, чтобы устроить их на работу. Кроме семейных забот, у рава Зяблика-Школьника было множество посетителей, приходивших к нему за советами.
Когда он разговаривал, он часто увлекался и невольно повышал голос. Обычно на шум приходила жена, хмурилась и говорила:
– Клетки, Арье! Береги свои нервные клетки.
Тогда он подмигивал гостям и старался говорить тише.
Обычно он вставал около шести утра. Посетители приходили после одиннадцати, а до этого было его время, которое он тратил на молитвы, завтрак и газеты.
В этот раз рано, ещё до завтрака позвонил взволнованный Саша Перельштейн.
– Рав Арье, извините, что беспокою. У меня к вам большая просьба. Она связана с моими новыми знакомыми, о которых я вам недавно писал.
Сашу было слышно так хорошо, как
