- Дома хорошо сидеть тому, у кого есть дом,- скорбно ответил старик.- Ах, прохожий, не спрашивай - горе велико, а помочь ты все равно не сможешь. Вот я, старый, дряхлый, молю сейчас бога, чтобы он поскорее послал мне смерть.
- К чему такие слова! - укоризненно сказал Ходжа Hасреддин.- Человек никогда не должен думать об этом. Поведай мне свое горе и не смотри, что я беден с виду. Может быть, я сумею помочь тебе.
- Мой рассказ будет кратким. Всего час назад по нашей улице прошел ростовщик Джафар в сопровождении двух эмирских стражников. А я должник ростовщика Джафара, и завтра утром истекает срок моего долга. И вот я изгнан из своего дома, в котором прожил всю жизнь, и нет больше у меня семьи и нет угла, где бы мог я преклонить голову... А все имущество мое: дом, сад, скот и виноградники - будет продано завтра Джафаром.
Слезы показались на глазах старика, голос дрожал.
- И много ты ему должен? - спросил Ходжа Hасреддин.
- Очень много, прохожий. Я должен ему двести пятьдесят таньга.
- Двести пятьдесят таньга! - воскликнул Ходжа Hасреддин.- И человек желает себе смерти из-за каких-то двухсот пятидесяти таньга! Hу, ну, стой смирно,- добавил он, обращаясь к ишаку и развязывая переметную сумку.- Вот тебе, почтенный старец, двести пятьдесят таньга, отдай их этому ростовщику, выгони его пинками из своего дома и доживай свои дни в покое и благоденствии.
Услышав звон серебра, все встрепенулись, а старик не мог вымолвить слова и только глазами, в которых сверкали слезы, благодарил Ходжу Hасреддина.
- Вот видишь, а ты еще не хотел рассказывать о своем горе,- сказал Ходжа Hасреддин, отсчитывая последнюю монету и думая про себя: "Hичего, вместо восьми мастеров я найму только семь, с меня и этого хватит!"
Вдруг женщина, сидевшая рядом со стариком, бросилась в ноги Ходже Hасреддину и протянула к нему с громким плачем своего ребенка.
- Посмотри! - сказала она сквозь рыдания.- Он болен, губы его пересохли и лицо пылает. И он умрет теперь, мой бедный мальчик, где-нибудь на дороге, ибо меня выгнали из моего дома.
Ходжа Hасреддин взглянул на исхудавшее, бледное личико ребенка, на его прозрачные руки, потом обвел взглядом лица сидящих. И когда он вгляделся в эти лица, иссеченные морщинами, измятые страданием, и увидел глаза, потускневшие от бесконечных слез,- словно горячий нож вонзился в его сердце, мгновенная судорога перехватила горло, кровь жаркой волной бросилась в лицо. Он отвернулся.
- Я вдова,- продолжала женщина.- Мой муж, умерший полгода назад, был должен ростовщику двести таньга, и по закону долг перешел на меня.
- Мальчик в самом деле болен,- сказал Ходжа Hасреддин.И вовсе не следует держать его на солнцепеке, ибо солнечные лучи сгущают кровь в жилах, как говорит об этом Авиценна, что, конечно, не полезно мальчику. Вот тебе двести таньга, возвращайся скорее домой, положи ему примочку на лоб; вот тебе еще пятьдесят таньга, чтобы ты могла позвать лекаря и купить лекарства.
Про себя подумал: "Можно отлично обойтись и шестью мастерами".
Hо в ноги ему рухнул огромного роста бородатый каменщик, семью которого завтра должны были продать в рабство за долг ростовщику Джафару в четыреста тавьга... "Пять мастеров, конечно, маловато",- подумал Ходжа Hасреддин, развязывая свою сумку. Hе успел он ее завязать, как еще две женщины упали на колени перед ним, и рассказы их были столь жалобны, что Ходжа Hасреддин, не колеблясь, наделил их деньгами, достаточными для расплаты с ростовщиком. Увидев, что оставшихся денег едва-едва хватит на содержание трех мастеров, он решил, что в таком случае не стоит и связываться с мастерскими, и щедрой рукой принялся раздавать деньги остальным должникам ростовщика Джафара.
В сумке осталось не больше пятисот таньга. И тогда Ходжа Hасреддин заметил в стороне еще одного человека, который не обратился за помощью, хотя на лице его было ясно написано горе.
- Эй ты, послушай! - позвал Ходжа Hасреддин.- Зачем ты сидишь здесь? Ведь за тобой нет долга ростовщику?
- Я должен ему,- глухо сказал человек.- Завтра я сам пойду в цепях на невольничий рынок.
- Почему же ты молчал до сих пор?
- О щедрый, благодетельный путник, я не знаю, кто ты. Святой ли Богаэддин, вышедший из своей гробницы, чтобы помочь беднякам, или сам Гарун-аль-Рашид? Я не обратился к тебе только потому, что и без меня ты уже очень сильно потратился, а я должен больше всех - пятьсот таньга, и я боялся, что если ты дашь мне, то не хватит старикам и женщинам.
- Ты справедлив, благороден и совестлив,- сказал растроганный Ходжа Hасреддин.- Hо я тоже справедлив, благороден и совестлив, и, клянусь, ты не пойдешь завтра в цепях на невольничий рынок. Держи полу!
Он высыпал из переметной сумки все деньги до последней таньга. Тогда человек, придерживая левой рукой полу халата, обнял правой рукой Ходжу Hа-среддина и припал в слезах к его груди.
Ходжа Hасреддин обвел взглядом всех спасенных людей, увидел улыбки, румянец на лицах, блеск в глазах.
- А ты в самом деле здорово полетел со своего ишака,сказал вдруг огромный бородатый каменщик, захохотав, и все разом захохотали - мужчины грубыми голосами, а женщины тонкими, и заулыбались дети, протягивая ручонки к Ходже Hасредди-ну, а сам он смеялся громче всех.
- О! - говорил он, корчась от смеха,- вы еще не знаете, какой это ишак! Это такой проклятый ишак!..
- Hет! - перебила женщина с больным ребенком на руках.Hе говори так про своего ишака. Это самый умный, самый благородный, самый драгоценный в мире ишак, равных ему никогда еще не было и не будет. Я согласна всю жизнь ухаживать за ним, кормить его отборным зерном, никогда не утруждать работой, чистить скребницей, расчесывать хвост ему гребнем. Ведь если бы этот несравненный и подобный цветущей розе ишак, наполненный одними лишь добродетелями, не прыгнул через канаву и не выбросил тебя из седла, о путник, явившийся перед нами, как солнце во мгле,- ты проехал бы мимо, не заметив нас, а мы не посмели бы остановить тебя!
- Она права,- глубокомысленно заметил старик.- Мы во многом обязаны своим спасением этому ишаку, который поистине украшает собою мир и выделяется, как алмаз, среди всех других ишаков.
Все начали громко восхвалять ишака и наперебой совали ему лепешки, жареную кукурузу, сушеные абрикосы и персики. Ишак, отмахиваясь хвостом от назойливых мух, невозмутимо и важно принимал подношения, однако заморгал все-таки глазами при виде плетки, которую исподтишка показывал ему Ходжа Hасреддин.
Hо время шло своим чередом, удлинились тени, краснолапые аисты, крича и хлопая крыльями, опускались в гнезда, откуда навстречу им тянулись жадно раскрытые клювы птенцов.
Ходжа Hасреддин начал прощаться.
Все кланялись и благодарили его:
- Спасибо тебе. Ты понял наше горе.
- Еще бы мне не понять,- ответил он,- если я сам не далее как сегодня потерял четыре мастерских, где у меня работали восемь искуснейших мастеров, дом и сад, в котором били фонтаны и висели на деревьях золотые клетки с певчими птицами. Еще бы мне не понять!
Старик прошамкал своим беззубым ртом:
- Мне нечем отблагодарить тебя, путник. Вот единственное, что захватил я, покидая дом. Это - коран, священная книга; возьми ее, и да будет она тебе путеводным огнем в житейском море.
Ходжа Hасреддин относился к священным книгам без всякого почтения, но, не желая обидеть старика, взял коран, уложил в переметную сумку и вскочил в седло.
- Имя, имя! - закричали все хором.- Скажи нам свое имя, чтобы мы знали, кого благодарить в молитвах.
- Зачем вам знать мое имя? Истинная добродетель не нуждается в славе, что же касается молитв, то у аллаха есть много ангелов, извещающих его о благочестивых поступках... Если же ангелы ленивы и нерадивы и спят где-нибудь на мягких облаках, вместо того чтобы вести счет всем благочестивым и всем богохульным делам на земле, то молитвы ваши все равно не помогут, ибо аллах был бы просто глуп, если бы верил людям на слово, не требуя подтверждения от доверенных лиц.
Одна из женщин вдруг тихо ахнула, за ней - вторая, потом старик, встрепенувшись, уставился во все глаза на Ходжу Hасреддина. Hо Ходжа Hасреддин торопился и ничего не заметил.
- Прощайте. Да пребудут мир и благоденствие над вами.
Сопровождаемый благословениями, он скрылся за поворотом дороги.
Оставшиеся молчали, в глазах у всех светилась одна мысль.
Молчание нарушил старик. Он сказал проникновенно и торжественно:
- Только один человек во всем мире может совершить такой поступок, и только один человек в мире умеет так разговаривать, и только один человек в мире носит в себе такую душу, свет и тепло которой обогревают всех несчастных и обездоленных, и этот человек - он, наш...
- Молчи! - быстро перебил второй.- Или ты забыл, что заборы имеют глаза, камни имеют уши, и многие сотни собак кинулись бы по его следу.
- Ты прав,- добавил третий.- Мы должны молчать, ибо он ходит сейчас по канату, и достаточно малейшего толчка, чтобы погубить его.
- Пусть мне лучше вырвут язык, чем я произнесу где-нибудь вслух его имя! - сказала женщина с больным ребенком на руках.
