своим лошадиным чутьем чувствовал, приближение встречной лошади. И мог бы свернуть с дороги в сторону, но он в волю набегавшись за день утешая удаль молодого хозяина, изрядно устал и своими натруженными ногами, не захотел сворачивать, пошел напропалую, видимо намереваясь при встрече хоть минутку отдохнуть, дать небольшую передышку своим усталым ногам. При пьяной, но не злобливой перебранке, со стороны хозяев обоих встретившихся повозок, при хлопотном распутывании упряжек, наконец все дело было улажено. Повозки взаимно расцепились, и Санька, с некоторым лихачеством так сильно стеганул Серого, что тот с места взбешенно рванул и поскакал галопом. Минуты за три он доскакал до своего дома, и как вкопанный встал у двора, мордой упёршись в ворота.
Отшумела, отбушевала, традиционная, русская масленица, с её ухарским, веселым катанием на разнаряженных лошадях, со звоном колокольчиков и бубенчиков под дугой. Масленица, это символ, широко нараспашку открытой души русского крестьянина. Масленица это стихия для молодежи, особенно парней и девок, во время которой, они чувствуют себя развязано и вольготно – полная свобода от взрослых и вольница. Во время катания, парни любезно, взаимно целуются с девками, выбирают себе невест, а с приходом весны, в Радоницу начинается сватовство и женитьба. Санька Савельев, катая артель девок, как бы невзначай, в приливе любезности поцеловал Наташку Статникову, которая ему понравилась с первого взгляда. Это был его первый взаимно любовный поцелуй, который давал ему надежду на дальнейшую взаимную любовь… И вот снова наступил великий пост. Пора покаяния в грехах, пора говения. Крестьянинова бабушка Дуня решила отговеть на первой неделе поста, чтобы охотнее было ходить, в церковь. Она зашла к Савельевым, чтоб пригласить с собой говеть бабушку Евлинью.
– Нет, – отказалась Евлинья, – я надумала поговеть на вербной неделе. Тогда тепленько на улице-то будет, а сейчас вон какие холода стоят! Я вот, как баба-яга, сижу на печи и слезаю только обедать, да «на двор»! – для пущей убедительности добавила Евлинья.
– Да и я тоже, целыми днями на печке валяюсь и клохчу, а вот хожу без клюшки! – высказалась о своем здоровье и бабушка Дуня.
Придя в церковь, бабушка Дуня, усердно помолилась: сперва прямо, потом направо, а затем налево и истово поклонившись всем говельщикам, она встала на месте, как вкопанная. А бабушка Евлинья, как только ушла от них бабушка Дуня, ради спасения души своей, запела: «Душа моя, душа моя, восстани, что спиши. Конец надвигается, и мощи смутитеся…Тебя призываю я, на добрые дела. Для пользы людям и в свое утешение!» Васька с Володькой гревшиеся тоже на печке просили бабушку: « Бабк, а спой еще. Больно ты хорошо поешь, как в церкви! – Ну слушайте! Неиманы иные помощи, неиманы иные надежды!»
А на улице стоят совсем еще зимние холода, давят землю лютые морозы.
– Глядите-ка, на улице-то нынче, какой холодище! Видите, как окошки-то морозом закалябило! Только бы таракан морозить, – извещает бабушка внукам. – Снежку-то нынче поле-то, вроде, много. А глубокий снежок хлеб сбережет! Снег глубок урожай высок! – словами русских пословиц об урожае, вкладывает она в детские головы природных приметы. – А вот, слушайте я вам загадку загадаю! Телега рачитель, а сам расточитель? Кто разгадает? – спрашивает бабушка внуков.
– Эт как бабк? – каки сани расточитель?
– А вот как! Летом на телеге, урожай с поля, домой везут, а зимой излишний хлеб в город на базар везут! Вот как!
В великом посте, в будни, сельская молодежь в избу читальню не ходит – грех, а по воскресеньям все-же туда заглядывают парни: почитать газеты, просмотреть свеженькие журналы. Санька Савельев, будничными вечерами, после работы в токарне, забирался в верхнюю комнату и украдкой от отца подолгу засиживался за своим письменно-читательским столом, читая книжки. Всем существом своим, почувствовал, что Санька сидит за книгами, отец разъяренно, по лестнице торопливо вбежал в верхнюю комнату и с гневом обрушился на Саньку. По грозно топающему звуку шагов отца. Санька определил, что отец не в духе и пощады от него не жди.
– Гаси огонь, – рявкнул отец на Саньку, – сам знаешь, как керосин-то достать трудно, а ты понапрасну жжёшь
Дались тебе, эти книжки, а что в них толку и сам не знаешь? Вон Санька Лунькин зачитался и ты не минуешь этого! Только и торчишь за книжками! Книгочёт какой нашелся! – злобно ворчал он на Саньку искоса глазами поедая книгу лежащую перед Санькой. – Вот звездануть чиколкой по затылку-то и будешь знать! – пообещал он Саньке. Санька, осмелевший попробовал словесно обороняться:
– Что тебе жалко? Ведь рабочее время кончилось! Мы с Минькой свое дело сделали!
– Вот поговори у меня еще… пооправдывайся! Я вот возьму в руки ремень и отхожу тебя за дерзость отцу!
– Возьми! Было бы за что!
– Ах, ты еще пререкаться! Грамотей! Бездельник! – укоризненно ворча, отец наседал на Саньку. Лицо отца покраснело как рак, шейные жилки налившись кровью вздулись – признак того, что отец не сдержав себя может ударить. Он злобно сузив глаза, вплотную подошел к Саньке, намереваясь нанести ему удар. Санька избегая удара увертливо отскочил в сторону. За отклонение от удара, отец с силой стеганул Саньку ремнем по спине. Пряжка разогнулась, вертушок от нее вылетев, со звоном покатился под лавку.
– Дух вышибу! – грозно выпалил отец, корчавшумуся от боли Саньке. – Ты передо мною вдвойне виноват! Я тебя вырастил, я-же тебя кормлю, а ты против отца пошел! – сыпал отец обидные слова, притупленно присмиревшему, едва сдерживающему слезы Саньке. К счастью, этой драматической семейной драмы: буйной перепалки отца с сыном, мать не видела, а то бы, драма приняла бы, еще острее форму.
Прополз по селу, да ни только по селу, а по всей матушке России, слушок, что к весне-то война разразится.
– А кто, на нас с войной-то, идти собирается? – с наивностью спросил зевая Федотов.
– Ты рай не знаешь? Какой-то Чемберлейн! Вот кто! – с чувством всезнайки, ответил ему Алеша Крестьянинов, неуместно сунувшийся со своим резвым языком в беседу стариков.
– А кто он, этот самый Чемберлейн то? – спросил Василий Ефимович.
– Английский главный министр! Вроде нашего царя! Он давно на нас зуб имеет, вот сейчас и хочет с нами силой побрататься. Только вряд ли, у него чего получится. Мы его шапками закидаем, и мы не спим – готовим наш ответ Чемберлейну! – длинно высказался, все тот же Алеша.
– Англичанина-то мы не боимся, а вот если поднимится Китай! То уж сохи, бароны кидай! – со знанием дела, вступил в разговор сам дед Крестьянинов. Он торопко вскочив на ступеньки печной лесенки, достал с полатей тулуп и во всю ширь раскинул его на полу перед мужиками:
– Вот глядите! – с таинственностью в движениях, привлекая внимание мужиков, сказал он. – Наша земля Россия площадью, как воротник от
