боятся проводить реформы, второе – это то, что у нас так сложилось, исторически, что ли и, наконец, справедливости просто не бывает, хотя к ней все стремятся. Социальное равенство невозможно, – сказал Саша, будто не подумав, кому он такое говорит. Но было уже поздно.
Аня с ужасом посмотрела в глаза партнеру и произнесла уверенно:
– А кто самый главный у нас? Кто все может?
– Ну, император. Ну, не все, правда.
– А можешь попросить императора, чтобы он сделал все так, чтобы было хорошо, пожалуйста. Ты же видишься с ним?
– Нет, я его ни разу не видел даже.
– Жаль… Я бы папу попросила тогда, он с ним часто видится, но просто папа не будет меня даже слушать. А ты, ты самый лучший, ты искренний и не воспринимаешь меня как ребенка, который ничего не смыслит в этой жизни. Когда встретишь, то обязательно передай! Пожалуйста! Обещаешь?
– Да! Обещаю.
Он взял ее на руки, а она еще долго плакала у него на руках, он уже не плакал. Безусловно, в них многое были различным – и возраст, и происхождение, но их объединяло то, что они не могли смириться с существующей жестокой действительностью. И неважно, что Саша, как и многие другие взрослые, желал демократии, отмены крепостного права, принятия Конституции, а Аня лишь того, чтобы все у всех было хорошо, по крайней мере, лучше, чем сейчас. Неважно, как мы называем что-либо, важно, что мы сердцем, по существу хотим одного и того же.
Этот разговор Саша запомнил на всю жизнь и Аня тоже. Потом таких разговоров у них было еще много, да и сейчас продолжаются.
Хотя вообще Саша человек абсолютно аполитичный, власть не критикует, дружбы с ней тоже не водит. Он боится революции, но тяжело переживает положение дел в России. Только знают об этом лишь он и его самые близкие, в том числе, конечно, и Аня.
Вскоре съемки закончились, а фильм запретили. Вернувшись в Петербург, к родителям, девочка сразу же подбежала к отцу и матери и закричала: «Мамочка! Папочка! А почему крепостных за людей не считают?»
И со слезами на глазах она бросилась к ним на руки.
Родители с ужасом переглянулись: с дочкой стало что-то не то.
– Пап, мам! Вот если бы вы были крепостными или просто бедными, рабочими, например?
– В смысле? – недоуменно ответил Сергей, – это невозможно, малыш, потому что мы дворяне.
– Ну, а все-таки?
– Да что за глупости ты такие говоришь?
– Я так и думала, что ты так скажешь. Вот Саша он настоящий, он искренний, он правду говорит. Он меня понимает, он добрый и не скрывает свои слабости, он со мной разговаривает на равных и не ведет себя со мной так, будто я дите, ничего не понимающее. Он самый лучший. Не то, что вы.
– Аня, какой еще Саша? Это кто? Сколько ему лет?
– Пап, да что ты волнуешься? Он актер, который моего папу в фильме сыграл.
– А, понятно.
Не прошло и десяти минут, как Саше позвонил отец Ани:
– Добрый день, Александр Владимирович! Я Вас не отвлекаю?
– Добрый, Сергей Иванович! – они были немного знакомы, – а в чем, собственно, дело?
– Видите ли, моя дочь, Аня, очень полюбила Вас, Вы человек замечательный и в этом нет ничего плохого, но, как выяснилось, вы с ней слишком откровенны и обсуждаете чуть ли не вопросы крепостных?
– Да, было такое. Что-то не так? Ей это интересно.
– Любезнейший, я не думаю, что шестилетней девочке следует знать обо всем этом. Вы достаточно молоды, поэтому, возможно, не в полной мере, понимаете это, но я Вас убедительно прошу: впредь не затрагивайте серьезных тем. Анюте же хуже будет.
– А, да, конечно.
– Вот, и отлично. Всего доброго!
– До свидания!
Спустя примерно полчаса Аня удалилась в свою комнату и позвонила Саше. Она рассказала ему о том, что родители, как она и подозревала, не захотели ее даже слушать и поэтому она в них разочаровалась. «Если честно, я даже не думала, что они такие равнодушные. Это очень странно, ведь меня они вроде любят», – сказала она. Саша попытался, как мог, убедить девочку, что она ошибается и что они такие лишь потому, что она еще маленькая. Но она уже тогда была достаточно упрямой и осталась при своем мнении. Да и Саша сам прекрасно понимал, что родители Ани так повели себя даже если бы Аня была гораздо старше.
В 2006 году, когда Ане было уже 11 лет, и она была пятиклассницей императорской гимназии, она встретилась в очередной раз с Сашей. За те годы девочка снялась примерно в пяти картинах, но ни одна из них не поразила ни ее саму, ни стала культовой. Зато запрещены они тоже не были.
– Привет, Саш!– сказала она, когда он встретил ее в аэропорту.
– Привет, Анют! – ответил он, – как долетела?
– Как всегда, все нормально, – ответила она.
Вскоре они приехали к нему домой. Родители Ани хорошо знали, что дочь общается с актером и даже дружит, вначале их это удивляло, но со временем они привыкли. И теперь: они ее спокойно отпустили в Москву (правда, не без охраны) к взрослому другу.
– Знаешь, я решила, что актриса из меня никудышная. Я думаю, быть юристом.
– Почему? Ты отлично играешь!
– Да нет, это так, все дети – хорошие актеры. Но у меня нет особого таланта.
– Ну, ладно, тебе виднее. А помнишь свой первый фильм?
– Драму ту? Как ее можно забыть. Хотя у меня даже диска нет, она же запрещена. Хотелось бы, конечно, посмотреть, но, увы. Впрочем, я ее почти наизусть помню.
– У меня есть диск, могу дать перезаписать?
– Откуда?
– Знакомый на таможне работает, помог ввезти.
– Понятно, здорово. Но, нет, не хочу, потом, может быть, он же никуда не денется, хорошо?
– Да, конечно. А почему не хочешь?
– Просто не думаю, что есть смысл травмировать себе лишний раз психику, когда ты все равно ничего не можешь изменить. Эта лента, она очень многое мне дала, возможно, до сих пор я познаю что-то новое именно благодаря ей, то есть я вижу это и воспринимаю с другого ракурса, не так, как большинство дворян. Наверное, поэтому мне удается понимать и тех, кто критикует царя. Мне кажется, это бесценно, слышать и довольных и недовольных. Я безумно рада, что у меня был такой опыт.
– Анют, ты по-прежнему веришь, что мы можем что-то изменить?
– Конечно, ты же тоже оптимист, но в это почему-то не веришь! Или делаешь вид, что
