бабушкину кровать, что-то недолго рассказывает им.
– Всё нормально? – Заглянул он к ней вскоре.
– Да, любимый! – ответила она.
И только когда зазвенела посуда, она вспомнила, что муж до сих пор не ел.
Она лежала на спине, чёрно смотря в темноту. Он тихонько зашёл в комнату, и её сковало ещё надёжнее, когда она услышала, как он снял трусы, а ночные не надел. Зевнул глубоко, повертелся, и через мгновение она ощутила его руку на своём животе, потом ниже…
– Ты хочешь? – идиотски прошептала она.
Он как-то упёрся вдруг, убрал руку. У неё задрожали губы, и тело неосознанно, порывом, двинулось к нему.
Андрей отвернулся к стене и сжал зубы до скрежета. Главное – не заорать, почему-то шепнула мысль. Только через несколько секунд он ощутил, что всё его тело напряжено до последней степени, как бетонная балка. Он задышал и стал потихонечку возвращаться в человека, опадая частями на матрас и на подушку.
Противно было не то, что он так быстро, не наслаждаясь, кончил, а то, что в её сухости и прилежности всхлипов он окончательно уяснил для себя полное отсутствие желания. В такое унижение он не верил, такого ещё не испытывал от неё. По сравнению с тем сказочным вечером в квартире, когда она, как раньше, приказывала хриплым, почти мужским голосом: «Ещё хочу», когда он снова почувствовал себя сильным, поверил, что она снова любит, когда её солнечный жар поглощал и уничтожал его сознание до самой вспышки, это было – словно труп насиловать. Да даже по сравнению со всеми теми редчайшими ночами, что были у них за последние годы, которых он тихо и понимающе ждал, в которые любил её искренне, а она молча лежала на спине… Понятно, что при родителях невозможно; понятно, что, когда дети спят в соседней кровати… Хотя почему невозможно-то! Ведь было же у них раньше везде, даже в машине… А теперь «я не могу», «потом»… «Я люблю тебя, честно», а тело говорит совершенно обратное… И на его слова о любви, о ласке, на его просьбы открыться, поговорить, стать ближе – то же, то же…
Он очень жалел её. В детстве у него был один приятель по турклубу. Он был «экономным», не верил, что в его рюкзаке лежат общественные продукты и предпочитал есть пищу со спин своих товарищей. Владимиру Филиппычу, тренеру, перед одним дальним походом на это пожаловались, но он сказал ребятам не обращать внимания. К концу двухнедельного путешествия парень упрашивал идущих налегке спутников скушать что угодно из его набитого, как и в первый день, рюкзака. Но ему никто не помогал.
Обида уходила, в отличие от неприятной пульсации в промежности. Он усмехнулся над ноющим ощущением своего бессилия, вызванного редчайшим употреблением инструмента: натянутая до предела ниточка, постоянно напоминающая о неудовлетворённости жизнью, была готова оборваться сразу. Ходя по улицам, он теперь отводил глаза от встречных женщин. Но она его всё же держала, держала настолько крепко, что даже и прямой взгляд (он уже знал это точно) не мог ничего изменить. Он был вынужден, он просто должен был сжимать зубы, не замечать ничего вокруг и всё продолжать, продолжать, продолжать этот становящийся бесконечным рассказ.
Не спал долго. Перелезал через спящую в туалет. Ему почудилось, что она всхлипнула. Он приблизил глаза к её лицу. Вера спокойно и глубоко дышала.
* * *
Валя проснулась с первыми лучами солнца, которые тёрлись у неё в глазу и щекотали нос. Какое-то время она не могла понять – где, но потом вспомнила, что это огромная бабушкина кровать и что они с Кирькой, как большие, спят сегодня отдельно.
Она сразу стала серьёзной, сходила в большую комнату и принесла свою любимую Дашу. Надо было её расчесать перед тем, как вести в школу. Даша уже умела читать, и считать, и писать, и в школу идти ей было не страшно. Ведь это была бабушкина школа и, значит, почти что её.
Даша переезжала скоро в новую большую квартиру, где она становилась такой же хозяйкой, как мама. Ей очень нравилось быть хозяйкой, как мама, а ходить в походы – не очень. Бабушка говорила всегда, что в походы лоборясы ходят. Лоборясы там, видимо, молились лбом о землю, и, хотя она папу ни в чём таком не замечала, всё же переживала, когда он изредка уходил в походы, а с ним ходить отказывалась, чтобы случайно не стать лоборясом.
Проснулся Кирька и полез к ней обниматься. Она его тихонько оттолкнула, шепча Даше: «Понарожают тут…», и он сидел на краю и смотрел с зелёной соплёй из носа, как Даша учится в школе, а потом пошёл к маме.
* * *
В Тулу он ездил несколько раз. В первый раз был там как технический специалист при директоре по закупкам. Заводик ему понравился, он был похож на те европейские заводики, которые показывают по «Дискавери». Слесари сидели рядами за чистыми, новыми верстаками. По проходам, разлинованным жёлтыми лентами, ездил электрокар. Речь шла о газовых датчиках и клапанах. Качество продукции у них проверяли заранее – покупали образцы, теперь проводили инспекцию производства, системы качества.
Система оказалась в порядке, технологии – также на уровне. Кроме этого, ему польстило уважение, с которым к нему, рядовому технику, относится начальство поставщика. Возили на охоту с ночёвкой. Он, опьянев, рассказывал про ориентирование в ночном лесу без компаса и, кажется, даже тащил с собой директора проверить знания на практике. Но его, очевидно, не пустили. Хозяин завода сам отвёз их на станцию, всучил дорогой коньяк каждому.
Чуть спустя после заключения контракта дирзак пригласил их в выходные на дачу. Киря опять болел, Вальку бабушка куда-то потащила, и он поехал один. Конечно, он не очень разбирался в ценах на недвижимость, но, увидев домик своего коллеги, сразу понял, что о мечтах по приобретению однушки здесь говорить не стоит. Больше всего ему запомнился навес, под которым блестели две одинаковые машинки, марка которых умножалась на 6, а серенькая «Мазда», на которой её хозяин ежедневно посещал работу, тихонечко грустила в стороне, под открытым небом.
Может быть, он и не стал бы этим заниматься, но все его друзья, и по клубу, и по жизни, давно уже при обсуждении источников дохода перестали употреблять обороты типа «ворует», «взяточник». Они говорили в том духе, что: «приподнять», «подогнать», «занести», обсуждая всякие разные схемы. Кому он не стал бы о таких вещах говорить, так это маме с папой.
