был на улице.
– Всего хорошего, ждем вас снова! – успела пропеть ему вслед Эльвира, не поднимая глаз от телефона.
Лебедев брел по шумному проспекту, безразлично глядя, как под ногами проплывает однообразный узор тротуарной плитки. Огненными островками в его памяти вспыхивали и гасли обрывки разговора в кабинете юриста. Лица Комовой и Веселова то обретали четкие контуры, то размывались, превращаясь в бензиновые пятна на мокром асфальте. Воспоминание о предстоящей последней встрече больше не волновало его кульминацией поисков Полины, а скорее угнетало бесперспективностью. Очевидно, ожидался еще один из круга "хозяев жизни" со сводом своих правил, чуждых Лебедеву и его безнадежно состарившейся и рассыпающейся на глазах картине мира. Ощущение собственной беспомощности накрыло его и показалось настолько невыносимым, что он остановился прямо посреди людского потока. Подняв глаза, Лебедев увидел витрину кафе. Была уже середина дня, самое время заставить себя перекусить. Что ж, это был вариант хотя бы ненадолго отвлечься от тяжелых мыслей.
Миловидная официантка, увидев бледное лицо и покрасневшие от утомления глаза, сочувственно справилась об его здоровье. Лебедев честно сказал, что чувствует себя неважно, но солгал, что дело в погоде. Он устроился за столиком возле окна и принялся без аппетита пережевывать быстро остывающий комплексный обед. Неутешительные мысли тотчас же вернулись.
Лебедев ощущал себя бегуном на длинную дистанцию, которому незадолго до финиша сообщили, что он бежит в другую сторону, своими бесплодными стараниями лишь забавляя и участников, и зрителей. Вероятно, молодой циник был во многом прав. И если так, то поиски дочери никуда не вели и вряд ли имели смысл. К чему искать того, кто не хочет быть найденным? Может быть, она уже далеко, в компании своего друга, о котором так и не рассказала. А письмо, на которое Лебедев положился как на компас, на самом деле всего лишь успешная попытка сбить его со следа. Вполне возможно, что Полине действительно надоело мириться со статусом любимой дочки, лишенной внимания, поддержки, просто верного и сильного плеча. И когда это произошло, она просто молча ушла. Разве так не бывает? Сколько таких случаев. Даже его любимые "Битлз" когда-то написали об этом песню. "В чем мы ошибались? Мы не знали, что ошибались!" Они с Юлией знали. Во многом. И прежде всего в том, что разбираясь в своих отношениях и взглядах на семейную жизнь, отвели своему главному созданию второстепенную роль. За это они заслуживали наказания, и вот оно последовало. Будущее, ради которого разбилась их семья, обернется долгими годами в одиночных камерах наедине с чувством вины.
И все же Лебедеву не верилось, что Полина была способна на это. Что-то внутри него продолжало колебаться и сопротивляться беспощадным словам всезнающего Веселова. Инстинкт? Избитая фраза "наша дочь не такая"?
Он снова открыл ее фотографию, пытливо заглянул ей в глаза. Увидел ее улыбку.
Снимок был сделан всего полгода тому назад, спустя несколько дней после ее дня рождения. Полина преподнесла себе в подарок билет в столицу на концерт любимой группы, и они встретились в сквере неподалеку от вокзала за час до отправления поезда. Он подарил ее любимые духи, они съели по мороженому и поболтали о всяких пустяках. Когда же пришло время расставаться, ему пришло в голову ее сфотографировать. И тогда она…
Лебедев поднял голову.
Да-да, тогда она что-то ему сказала. Что-то важное. Чему он в последние перед тем новым расставанием минуты толком не придал значения.
Нужно было вспомнить. Именно сейчас. Лебедев прикрыл глаза рукой и надолго задумался. И наконец вспомнил. Весь тот короткий диалог перед тем как был сделан снимок. До последнего слова.
– Улыбнешься на память? Твоя улыбка будет жить у меня в телефоне.
– Заставь меня.
– Как?
– Не знаю. Скажи, что мы будем встречаться. Скажи, что не оставишь меня.
– Я не оставлю тебя.
– Правда? Никогда?
– Конечно. Никогда.
– И я тебя. Никогда.
Сказав это, Полина улыбнулась. И он нажал на кнопку.
Никогда. Обычное слово, чаще печальное, холодное, безысходное. Но порой именно такому слову суждено стать нежданным источником света. И надежды.
– Никогда, – прошептал Лебедев с видом утопающего, увидевшего рядом спасательный круг.
Он отдернул рукав куртки и взглянул на часы.
Едва двери гостиничного лифта со вздохом открылись, Лебедев ринулся по коридору. Как назло, указанный в письме номер "люкс" оказался в самом его конце, возле бледно мерцающего дневным светом окна. Бросив взгляд на минутную стрелку, Лебедев зашагал еще быстрее.
За несколько метров до двери он остановился и прислонился к стене, надеясь отдышаться. Но гулко бьющееся сердце и не собиралось успокаиваться. Дело было не только в совершённом рывке, а еще и в предвкушении того, что ожидало его за этой дверью. Выждав несколько секунд, Лебедев подошел к ней и, собрав в кулак все свое мужество, решительно постучал.
– Открыто, – отозвался мужской голос.
Он вошел. За столом, на котором не было ничего, кроме сигарет, зажигалки и мобильного телефона, сидел мужчина лет сорока. Глаза на волевом лице смотрели на Лебедева прямо и вместе с тем как-то отчужденно.
– Добрый день, – сказал тот, по-прежнему до конца не отдышавшись. – Моя фамилия Лебедев. Вы – Борис?
– Вы опоздали на шесть минут. Еще десять, и меня бы здесь не было. Садитесь, – произнес мужчина резким с хрипотцой голосом, не выражавшим эмоций.
– Извините, – пробормотал Лебедев, подсаживаясь к столу. – Я ищу свою дочь, вы что-нибудь знаете о…
– Об этом позже, – бесстрастно прервал его мужчина. – У меня мало времени. Я должен вам кое-что рассказать.
Он протянул руку к телефону, взглянул на время, коротко кивнул и посмотрел на Лебедева.
– Итак. Меня зовут Борис. Офицер вооруженных сил. В отставке, – добавил он, на мгновение сжав губы. – Что сказать. Закончил военное училище. Прошел срочную. Получил звание. Рано женился. Жена – моя ровесница, работала фельдшером в поликлинике. Энергичная красивая женщина. Через два года родилась дочь. Назвали Дарьей. В честь матери.
– Вашей? – спросил Лебедев.
– Нет. Жены. Своих родителей я не знаю, – быстро проронил Борис и кивнул в сторону пачки сигарет. – Не возражаете?
– Конечно, курите.
Мужчина достал сигарету, щелкнул зажигалкой.
– Дальше семейная жизнь военнослужащего, – затянувшись, продолжил он отрывистую речь не привыкшего к длинным монологам человека. – Во всей ее красе. Заботы, переезды. Гарнизоны, города. Восток, запад. Жене приходилось тяжело. Дочке не легче. Детские сады, школы. Новые друзья. Потом другие новые.
Борис помолчал, провожая взглядом облако табачного дыма. Еще раз затянулся. Поискав глазами, поднялся и принес пепельницу.
– Жена устала от такой жизни. Предлагала уволиться, уйти на гражданку. Сначала намекала, потом напрямую. Всё
