удержал деньги за ремонт велосипеда. И Джон пошел пешком домой, в кармане – целых десять центов, в душе – неистовая ярость, а ночь становилась все холоднее и холоднее. На последних милях, которые нужно было пройти через Бруклин, принялся моросить противный дождик, и когда Джон наконец пришел домой, то уже не знал, на каком свете находится – в раю, в аду или все еще на земле.
Когда он открыл двери, в нос ему ударил запах яичницы и сигарет. Марвин, как часто бывало, сидел в кухне, поджав под себя ноги, воткнув свой «Фендер Джаз Бас» в усилитель, звучавший настолько тихо, насколько в этом вообще был смысл, но вместо того, чтобы, как обычно, неистово рвать струны, он просто извлекал глухие звуки, похожие на сердцебиение больного великана. Ду-думм. Ду-думм. Ду-думм.
– Тут тебя спрашивали, – сказал он, когда Джон направился в ванную.
– Что? – Джон замер. Помочиться – и в постель, и ни шагу больше – это он обещал себе на протяжении всего пути. – Меня?
– Двое мужиков.
– Что за мужики?
– Понятия не имею. Мужики и все. – Ду-думм. Ду-думм. – Два мужика в костюмах с иголочки, с галстуками и булавками и так далее, и они хотели узнать, живет ли здесь некий Джон Сальваторе Фонтанелли.
Джон все-таки принес в жертву пару лишних шагов по направлению к кухне. А Марвин, нисколько не смущаясь, продолжал делать массаж сердца больному великану. Ду-думм. Ду-думм.
– Джон Сальваторе, – сказал Марвин, с укоризной качая головой. – А я даже не знал, что у тебя есть второе имя. Кстати, выглядишь ты отвратно.
– Спасибо. Мурали меня выставил.
– Мерзко с его стороны. С учетом того, что на следующей неделе нам платить за квартиру. – Ду-думм. Ду-думм. Не сбиваясь с такта, Марвин протянул руку к стоящему рядом с ним кухонному столу и протянул Джону визитку. – Вот. Это я должен был отдать тебе.
На вид это была дорогая четырехцветная карточка с витиеватым гербом. На ней было написано:
Эдуардо Вакки
адвокат, Флоренция, Италия
в наст. время отель «Вальдорф Астория»
301 Парк Авеню, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк
Тел. 212-355-3000
Джон таращился на карточку. В кухне было тепло, и все его тело отяжелело.
– Эдуардо Вакки… Клянусь, никогда прежде не слышал этого имени. Он не сказал, что ему от меня нужно?
– Ты должен позвонить ему. Он заявил, что, когда ты придешь, я должен отдать тебе карточку и сказать, чтобы ты позвонил и что это важно. – Ду-думм. – Речь идет о наследстве. – Ду-думм. – Мне кажется, что это слово похоже на «деньги». Классно, да?
Старик – padrone, как назвал его Эдуардо, – взял в руки подушку, лежавшую у него на коленях, и положил ее на стоявший рядом с ним столик. Затем с некоторым усилием поднялся с кресла, поправил сведенными подагрой пальцами вязаную кофту и мягко улыбнулся всем.
Джон застыл, словно громом пораженный. Мозг его, казалось, совершенно вышел из строя.
Тихими, какими-то очень расслабленными шагами мужчина, которого Эдуардо Вакки назвал своим дедом, обошел стол, словно располагая всем временем в мире. Проходя за спиной Джона, он дружески потрепал его по плечу, легко, мимоходом, но Джону тем не менее показалось, что тем самым padrone словно принимает его в свою семью. Так же спокойно, расслабленно он закончил свой моцион вокруг стола, неспешно занял последний свободный стул и открыл последнюю папку, которую до сих пор никто еще не открывал.
Рассудок Джона отказывался понимать, что означает все происходящее. При этом все казалось похожим на прохождение теста на интеллект. У нас есть числовой ряд 2–4–6–8, каким, с точки зрения логики, будет следующее число? Правильно, 10. У нас есть числовой ряд 2–4–8–16, каким, с точки зрения логики, будет следующее число? 32, верно. У нас есть числовой ряд восемьдесят тысяч – четыре миллиона – два миллиарда, каким, с точки зрения логики, будет следующее число?
Но на этом логика заканчивалась. Возможно, это все же не адвокаты. Может быть, они сумасшедшие, которые играют в сумасшедшие игры. Может быть, он стал жертвой психологического эксперимента. Может быть, все это, несмотря на заверения, съемки передачи «Скрытая камера».
– Меня зовут Кристофоро Вакки, – произнес старик мягким, неожиданно приятным голосом, – и я – адвокат из Флоренции, что в Италии.
При этом он посмотрел на Джона, и сила этого взгляда заставила Джона забыть обо всех мыслях по поводу психологических экспериментов и скрытых камер. Происходящее здесь было настоящим, реальным, настолько очевидно истинным, что от него почти можно было отрезать кусочек.
Возникла пауза. У Джона возникло такое чувство, будто все ждут его слов. Вопросов. Что он каким-то образом выскажется, несмотря на пересохшее горло, парализованную нижнюю челюсть, распухший до размеров футбольного мяча язык и полную потерю дара речи. Но все, что он сумел произнести, было похоже на свистящий шепот:
– Еще больше денег?
Padrone сочувственно кивнул.
– Да, Джон. Еще больше денег.
Трудно было сказать, сколько лет Кристофоро Вакки, но наверняка скорее восемьдесят, чем семьдесят. Белоснежных волос у него осталось совсем мало, кожа обвисла, покрылась пятнами, была испещрена множеством морщин. И, несмотря на это, он, который разглядывал документы, грациозно сложив руки, выглядел совершенно компетентным, полным хозяином положения. Никому даже в голову не пришло бы выражение «старческая немощность» при виде этого хрупкого мужчины. Разве только для того, чтобы поставить себя в смешное положение.
– Сейчас я расскажу вам всю историю, – произнес он. – Она начинается во Флоренции, в 1480 году. В этот год родился ваш предок Джакомо Фонтанелли, внебрачный сын неизвестного отца. Мать нашла приют в монастыре у сострадательного аббата, мальчик рос среди монахов. В пятнадцать лет, по сегодняшнему летоисчислению 23 апреля 1495 года, Джакомо приснился сон – который, пожалуй, можно было бы назвать видением, хотя сам он всегда называл его сном, – настолько яркий и интенсивный, что он определил всю его дальнейшую жизнь. У монахов он научился писать, читать и считать, и вскоре после того сна ушел в мир, чтобы стать купцом и торговцем. Работал он в основном в Риме и Венеции, городе, который был тогда центром экономики юга Европы, женился, произвел на свет шестерых детей – все мальчики, которые позднее тоже начали купеческую карьеру. А Джакомо в 1525 году вернулся в монастырь, чтобы воплотить в жизнь оставшуюся часть своего сна.
Джон, словно оглушенный, покачал головой.
– Сон, сон. Что за сон?
– Сон, в котором Джакомо Фонтанелли, так сказать, увидел свою собственную жизнь – свою профессиональную карьеру, свою будущую жену и, помимо прочего, какие прибыльные сделки он заключит. Но гораздо важнее было вот что: в этом сне он увидел будущее, которое наступит через пятьсот лет; он описывает эпоху ужасной бедности, жуткого страха, время, когда никто не знает своего будущего. И он увидел, что такова воля провидения – так сказать, воля Господа: он должен завещать свое состояние тому, кто через пятьсот лет в тот день, когда ему приснился сон, окажется его самым молодым потомком мужского пола. Этот человек был избран вернуть людям потерянное будущее, и он сделает это с помощью состояния Джакомо Фонтанелли.
– Я? – в ужасе воскликнул Джон.
– Вы, – кивнул padrone.
– Я что? Избран? Я что, похож на того, кто избран для чего бы то ни было?
– Мы просто говорим об исторических фактах, – мягко ответил Кристофоро Вакки. – То, что я рассказал вам здесь, вы скоро сможете прочесть в завещании своего предка. Я просто объясняю вам, каковы были его мотивы.
– Ах, вот как. Итак, ему явился Господь. И поэтому я сейчас сижу здесь?
– Так и есть.
– Безумие какое-то, правда?
Старик только многозначительно развел руками.
– Решать этот вопрос я предоставляю вам.
– Вернуть людям будущее. Именно я?
Джон вздохнул. Вот опять наглядный пример того, чего стоят видения и пророческие сны. А именно – ничего. Конечно, сегодня никто не видит будущего. Каждый просто ждет, от какой из множества бед погибнет человечество. То, что оно погибнет, было делом ясным и решенным. Альтернативы заключались только в выборе оружия: страх перед атомной войной в последние годы несколько вышел из моды, что, вероятно, было несправедливо, зато высоко ценились новые эпидемии болезней – СПИД,
