— Ах, какая досада! — сказала маленькая, хорошенькая, живая барыня с черными выразительными глазками и несколько азиатским типом лица, которую большая часть ухабинских барынь не могла терпеть за способность подмечать их слабости и смешные стороны, другой, сидевшей около нее, довольно невзрачной, но, по мнению ухабинской публики, очень умной и ученой, читавшей даже "Фауста" на немецком языке. — Меня ангажировал на мазурку Пашинцев, а я должна была ему отказать, потому что танцую с этим вон юношей, с которым скука невыносимая, говорит все фразами из французских диалогов. Мне счастье нынче на кавалеров, нечего сказать! Первую кадриль дала милому ротмистру Амарантскому. Намедни я чуть не захохотала ему в лицо… играли кадриль на мотив "барыни"; а он говорит: как мне эта кадриль напоминает Бетховена!
— Вообще, — заметила ученая барыня, — наши кавалеры не имеют понятия, что значит causerie {Непринужденный разговор (фр.).}. Один только Чижиков, молодой человек — tout a fait comme il faut… {Совсем светский (фр.).}
— Ну уж, Лизавета Семеновна, хорош и ваш Чижиков, помешался на какой-то аристократии казанского сочинения, толкует о связях, о знати, у которой и в передней-то не был. Он с своими аристократическими претензиями похож на Авдотью Васильевну, про которую он же сам рассказывает, будто она говорит, что ее род происходит от Минина и Пожарского и что у нее есть огромнейшая родословная, которою даже покрывали у водителей ее в кладовой кадку.
Ученая дама, читавшая "Фауста", продолжала отстаивать комильфотство Чижикова, лучше которого она действительно ничего не знала, потому что не выезжала из Ухабинска, где папа ее служил когда-то по откупам.
Разговор их прервал Чижиков, высокий, тонкий молодой человек с длинными зубами и выдающеюся нижнею челюстью, уже несколько лет безнадежно вздыхавший о камер-юнкерстве, которое не давалось ему, как клад. Он в самом деле бредил аристократизмом и беспрестанно восклицал ma foi {Ей-богу (фр.).}, вероятно считая это высшим признаком бонтона, но, впрочем, был добрый малый, и еще один из лучших в Ухабинске. Он подошел к дамам и начал им говорить, что ему пишут из Казани о женитьбе графа З… на какой-то казанской барышне с пятьюдесятью тысячами годового дохода, но вовсе не аристократической фамилии, и при этом резко высказал нелюбовь свою к мезальянсам.
— Что нам до вашего графа З… — сказала дама с черными глазами, — ведь мы его не знаем, пускай себе женится на ком хочет; посмотрите, Лизавета Семеновна, — прибавила она вполголоса, обратись к соседке, — как Карачеева нынче мало декольте.
И обе захохотали.
— Elle finira par ne plus s'habiller dutoit {Кончится тем, что она в конце концов совсем перестанет одеваться (фр.).}…
— И друг ее, Миркайхилидзева, в том же роде, — заметила Лизавета Семеновна.
— J'aurais donne l'une pour ne pas voir l'autre {Я бы отдала одну, лишь бы не видеть другую (фр.).},- отвечала дама с черными глазками.
Заиграли кадриль. К обеим дамам подошли кавалеры; ученую взял какой-то румяный, улыбающийся, плотный господин с плоским, как лопата, лицом; а ту — кавалерист Амарантский, говоривший как-то в нос и нараспев и считавший себя необыкновенно светским, потому что в Петербурге был раз на бале у какого-то графа Вертихвостова.
У Амарантского висели на мундире два креста и медаль, которые он так искусно носил, что казалось, будто вся грудь его увешана орденами. Танцуя, он то и дело играл цепочкой и рисовался; а в разговоре употреблял самые вычурные, изысканные фразы а la Марлинский.
Владимир Николаевич во время кадрили приютился один в конце залы и смотрел в лорнет на танцующих. Он успел уже познакомиться с некоторыми мужчинами, но более с молодыми, которые все танцевали, и потому ему было бы не к кому обратиться за сведениями относительно выплясывавшей перед ним публики, если бы судьба вскоре не послала ему словоохотливого соседа, вовсе ему не известного, но тем не менее вполне удовлетворившего его любознательности.
Это был господин довольно некрасивый, с желчным лицом, с тонкими сжатыми губами, одетый мешковато и остриженный под гребенку. Во взгляде небольших серых глаз его нельзя было не заметить ума; но взгляд этот не привлекал; напротив, что-то отталкивающее, холодное, злое выражалось в нем. Это был некто господин Выжлятников, проживавший в Ухабинске без всякого дела и неизвестно с какою целью. Он когда-то служил; но, не уживаясь ни с каким начальством, переходил из одного ведомства в другое, пока наконец не вышел вовсе в отставку. Говорили, что у него был капитал, достаточный для того, чтобы прожить безбедно в провинции, но недостаточный для того, чтобы жить в Петербурге, куда, однако ж, стремились все его помыслы и куда он собирался уже несколько лет сряду.
Он жил скупо, не делал у себя ни вечеров, ни обедов; но любил хорошо поесть и попить на чужой счет, не упуская, однако ж, случая ругнуть за глаза тех, у кого ел и пил.
Многие боялись его за злой язык, некоторые считали его даже способным на доносы, но несмотря на это, а может быть, даже и потому именно, заискивали в нем. Сам его превосходительство побаивался господина Выжлятникова и косо поглядывал на него, что, однако, не мешало маститому старцу протягивать при встрече и при прощанье руку Выжлятникову.
"Croyez moi que c'est un homme dangereux {Поверьте мне: это человек опасный (фр.).},- говорил обыкновенно его превосходительство своим приближенным, когда речь заходила о Выжлятникове, — я знаю жизнь, я довольно видел на своем веку всяких людей: это неблагонамеренный человек". Господин Выжлятников редко чем оставался доволен; нечего говорить уже о распоряжениях местного начальства, находивших в нем всегда строгого судью и порицателя, но когда речь даже шла о литературе, о театре, о каком-нибудь обеде, о дамском туалете, он во всем находил что ругнуть и не любил при этом затрудняться в выражениях; цинизм всшел у него в плоть и кровь. Молодежи он нравился потому, что выходки его иногда были довольно забавны. Ока думала о нем, что это человек с оскорбленным самолюбием, которому не повезло и который потому озлобился на все и всех; и, может быть, это мнение было самое справедливое. К приезжим Выжлятников как-то особенно льнул, навязывался на знакомство и старался навязать взгляд свой на ухабинскую публику. До него уже долетела весть о появлении нового лица; он тотчас же выскочил из бильярдной, где смотрел, как гусар с каким-то штатским играл a la guerre {Как на войне (фр.).}, и подсел к Владимиру Николаевичу,
— Вы, кажется, недавно к нам пожаловалиe- заговорил он с Пашинцевым, повертевшись предварительно на стуле и раза два крякнув.
Пашинцев окинул беглым взглядом своего соседа и вежливо отвечал:
— Месяца два.
— Уже! Как же это вы до сих пор не удостоивали своим присутствием наших общественных увеселенийe
— Я никуда не хотел выезжать, у меня есть занятия…
— Занятия-сe Ученые, вероятно… Смею спросить — какою наукою изволите эаниматься-сe
— Яe.. Я политическою экономией занимаюсь, — отпустил Владимир Николаевич, вероятно на том основании, что недавно прочел какую-то краткую историю политической экономии.
— Гм. Так-с. — Выжлятников пытливо взглянул на молодого человека и подумал: "Врет!" — Вы, однако же, на службу поступать изволитеe
— Да, я сделан чиновником по особым поручениям при начальнике губернии.
— Стало быть, так сказать, и Фемиде и Аполлону в одно время намерены посвятить себя. Прекрасно! Не изволите ли также литературой заниматьсяe
— Нет.
— Жаль-с.
— Почему же жальe
— "Губернские очерки" господина Щедрина, конечно, знакомы вамe
— Как же.
— Состоя при его превосходительстве в должности чиновника по особым поручениям, могли бы много интересных и поучительных материалов почерпнуть-с. Насчет замечательных личностей, я вам доложу, город наш не уступит Крутогорску.
— В самом делеe
— Так точно-с. Положительнейшкм образом можно сказать, богатый рудник для писателя. Жаль, что не тронут.
— А вы старожил здешнийe
— Да-с. Лет десяток здесь маюсь.
— Так вы здесь всех знаетеe
— Решительно всех-с. Почти каждого из этих лиц, беснующихся перед вами, могу сообщить полнейшую биографию.
— Вот как! Даже биографию! Ну, это вот, например, это что за лицо: старик, почтенная наружность такая, и почему он один только в длинном сюртуке, когда все во фракахe
— Это-с Семен Власьич Загородин. Ему дозволяется нашим обществом эта вольность потому более, что он здесь, так сказать, по ошибке.
— То есть как это по ошибкеe
— Да так-с. Его место не в Ухабинске, а подальше. Значит, несчастный человек. Как же ему не уважитьe
— Я решительно не понимаю.
— Да оно для свежего человека действительно непонятно. А для нас так очень ясно. Мы люди сердобольные, сочувствуем несчастным. Он, изволите видеть, злостный банкрот и вообще всякие пакости в своей жизни выделывал, да, умный человек, всегда вывернуться умел. Имение вот заблаговременно на детей перевел. Вон энта барыня — это его дочка-с. Отличное образование получила-с: "Фауста" на немецком языке читает и о разных высоких чувствах рассуждать умеет. Я вам про него, если угодно, расскажу анекдотец, которым и сам господин Щедрин не побрезговал бы.
