как болтунам, не дающим вставить слово в разговор и способным заболтать вас насмерть, дают мягкое определение «говорливый». Да, Дезмонд тоже был близок к этому. Но в то же время в течение нашей первой долгой беседы в «гостиной в стиле рококо», как он называл эту комнату, я почувствовала, что, несмотря на шуточки насчет моей американской прямолинейности и постоянного упоминания о моей юности, он увидел во мне собеседницу, достойную того, чтобы доверить ей отдельные подробности своей личной жизни. Я почла за честь то, что Дезмонд немного рассказал мне о своих родителях и намекнул на то, как нелегко жить, когда тебя считают «не таким как все». Я поняла это сразу. Как и то, что ни в коем случае не должна подавать виду, что поняла.
Дезмонд был не просто блестящим рассказчиком, он еще и великолепно умел слушать. Он многое вытянул из меня — от несчастливого брака моих родителей и конформистских ужасов Олд-Гринвича до всего, что случилось в Боудине и привело меня на эту сторону Атлантики.
К тому времени, как я окончила рассказ, за окнами было совершенно темно, и Дезмонд, взглянув на часы, вскочил, поворошил лопаткой угли в камине и объявил:
— Я полагаю, ужин готов. Вы поужинаете со мной?
— Но я и так отняла у вас слишком много времени.
— Ну вот, опять… вы не должны считать себя обузой. Как бы то ни было, мы заболтались, и сейчас уже почти половина седьмого. Вот что, позвольте мне показать вам вашу комнату.
Мы поднялись по лестнице и оказались в большом коридоре, в который выходили пять дверей с именными табличками вместо номеров. Мой был помечен как «Оливер Сент-Джон Гогарти» [75].
— Знаете, кто это? — спросил Дезмонд.
Я помотала головой.
— Прототип Быка Маллигана в «Улиссе» Джойса. Блестящий остроумец, истинный денди, зубоскал и распутник. Человек, который жил так, как хотел, в Ирландии той эпохи, когда за личную независимость приходилось дорого платить, как, впрочем, и сейчас. Словом, сейчас у меня нет других гостей — немецкий ученый, который два месяца проводил здесь свои исследования, съехал на той неделе, — и я подумал, что эта комната, возможно, покажется вам наиболее приемлемой.
Он открыл дверь, и я тихо ахнула. В комнате с высоким сводчатым потолком и зелеными велюровыми обоями стояла массивная кровать с балдахином и зеленым бархатным покрывалом. Впечатление дополняли мягкое кресло, обитое такой же зеленой тканью, с подставкой под ноги, небольшой письменный стол красного дерева, живо напомнивший мне конторки девятнадцатого века из приключенческих фильмов про Индию Викторианской эпохи, две лампы в стиле Тиффани по обе стороны от кровати и газовый камин для отопления.
— Ух ты! И мне можно здесь жить? — спросила я.
— Я уверен, что мы сможем договориться, — улыбнулся Дезмонд. — Однако важнейшую часть опыта дублинских студентов — жизнь в тесной, холодной и убогой комнатушке — вы, кажется, тоже не упустите?
— На это я уже подписалась.
И я рассказала Дезмонду о том, как оказалась на Пирс-стрит.
— Что ж, из таких ситуаций всегда можно найти выход. Но пока мы отложим эту проблему и вернемся к ней позже. Вы упомянули, что нынче утром сбежали из жилища почтенной матушки, даже не умывшись. Не желаете ли принять ванну? Между прочим, если вы хотите принимать ванну ежедневно, меня это устраивает.
Чудесная ванна на львиных лапах мне тоже очень понравилась. Дезмонд предложил мне распаковать вещи, пока он наполнит ванну и бросит в воду свою любимую соль, чтобы «смягчить воду». Когда он оставил меня разбирать одежду и раскладывать книги и бумаги на столе, я запрыгала от радости, что мне выпала такая удача. Между нами мгновенно возникло понимание и симпатия. Спустя пятнадцать минут, погрузившись в ванну, благоухающую лавандой — соль, о которой говорил Дезмонд, — я мысленно поблагодарила его за порядочность и великодушие. И даже начала задаваться вопросом, не получится ли отказаться от крошечной квартирки на Пирс-стрит.
Позже тем же вечером, после того как мы поужинали отбивными с жареным картофелем и стручковой фасолью, запивая их французским вином, а потом полакомились очень вкусным десертом под названием «шерри трайфл» [76], Дезмонд, проанализировав мою ситуацию, сделал любопытный вывод:
— В том, чтобы убегать от горя и страданий, нет ничего дурного. Хотел бы я в свое время иметь такую возможность. Сердечная боль становится только сильнее, если остаться там, где случились печальные события. Я восхищен вашей стойкостью и тем, что вы, как принято говорить, проголосовали ногами.
Мне стало интересно, что за страдания выпали на долю Дезмонда. То, как он о себе рассказывал — приоткрывая что-то, но не вдаваясь в подробности и конкретные детали, — подсказывало мне, что не стоит и пытаться узнать больше. Он выбрал такую манеру, обтекаемую и уклончивую, сам определяя границы, заходить за которые мне не следовало.
Помню, как я ложилась в постель — от усталости и впечатлений голова шла кругом, но я чувствовала себя счастливой. Набросив на плечи одеяло, я оглядела комнату и подумала: интересные расклады подбрасывает человеку жизнь. И у случайностей есть свои преимущества.
Впервые с тех пор, как покинула Штаты, я как следует выспалась.
— Погода солнечная — редкость для зимы, — сказал Дезмонд наутро за завтраком. — Какие у вас планы на день?
— Я собиралась навестить свою квартиру — посмотреть, как продвигается ремонт.
— Это может подождать. Позвольте мне показать вам город.
Автомобиль Дезмонда, припаркованный в узком переулке за домом, был темно-зеленый и звался «Моррис-майнор» [77]. Чтобы его завести, нужно было вставить изогнутую ручку в специальный паз в передней части машины, потом добежать до водительского места, включить зажигание, вернуться к ручке и быстро крутануть один раз. После четырех таких пробежек мотор наконец чихнул и завелся.
— Если вы настроены на достаточно долгий день, — сказал Дезмонд, — то, учитывая, что сейчас только половина девятого и до темноты еще целых семь часов, я предложил бы вам большой тур по южному Дублину и свозил бы вас в Уиклоу. «Сад Ирландии», как пишут в путеводителях. Там есть на что взглянуть.
Весь остаток дня Дезмонд говорил без умолку. Но меня это не напрягало, поскольку в результате я прекрасно познакомилась с Большим Дублином и его ближайшими пригородами. С обогревом «Моррис-майнора» дело обстояло не лучшим образом. Так как день выдался особенно холодный, то я открывала для себя районы Дублина, такие непохожие друг на друга, не снимая перчаток и кутаясь в шинель. Элегантность и изысканность Боллсбриджа. Унылые деревенские бунгало Стиллоргана. Мешанина, какую представлял собой Дун Лэаре с его
