домишками рабочих, более респектабельными домами образованных людей, крайне скромным торговым центром и удивительным пирсом, вдающимся глубоко в Дублинский залив и обращенным к паромному порту. Этот порт, по словам Дезмонда, видел много горя, когда поколение за поколением ирландские семьи отправляли своих детей ночным рейсом в Холихед [78] в Уэльсе, а оттуда в Британию, искать новой жизни и счастья. Показал он мне и башню Мартелло в Сэндикоув, где Стивен Дедал из «Улисса» делил кров с Быком Маллиганом. Из башни открывался фантастический вид на залив, но внутри она показалась мне аскетичной и унылой, как монашеская келья. Но больше всего меня ошеломили дорога от пригорода Долки вдоль вершины утеса и величественный вид, открывшийся в конце пути: залив Киллини и его скалистый берег.
— Мы зовем его дублинским Неаполитанским заливом. И правда, он почти такой же обалденный, как знаменитая итальянская панорама.
Потом мы отправились по обширным дублинским пригородам. Дезмонд показывал мне современные жилые кварталы, дома в которых напоминали послевоенную застройку в Левиттауне в Штатах.
— Нацию постиг архитектурный упадок, называемый «коттеджный рай», — объяснил Дезмонд. — Это отвратительный стиль современных домов, который больше подходит для такого места, как Даллас… не то чтобы я там бывал, но все говорят, что это шокирующее место… к тому же там убили нашего Джона Фицджеральда Кеннеди. Вам следует знать местное словечко: гомбинизм. Гомбин [79] — это человек, который продаст друзей, свою семью, своих единомышленников за несколько лишних шиллингов. Сейчас Дублин разоряют вот такие застройщики — гомбины до мозга костей.
Вскоре мы выехали на открытое место. Зеленые холмы, покрытые снегом. Гора — суровая, внушительная, треугольной формы — была известна, по словам Дезмонда, как Сахарная голова. Дорога шла вверх. Мы ехали среди пустошей, время от времени нам встречался одинокий дом, но в основном вокруг была открытая до горизонта земля, суровая, но величественная. Казалось, мы уже очень далеко от города, который только что покинули. Открытие, что такая красота — грубая, мужественная, как будто отрезанная от внешнего мира, — находится всего в каких-нибудь двадцати милях от Дублина, меня потрясло. У развалин средневекового монастыря в Глендалох мы остановились, чтобы выпить чаю и перекусить. На горную дорогу, которая называется Ущелье Салли, мы попали еще засветло. Пересекая уединенную, негостеприимную местность, дорога — своего рода чудо инженерной мысли — вилась, делая головокружительные виражи.
— Это так называемая трясина… кстати, то же слово используют как эвфемизм для уборной. Но в данном случае речь идет о болоте, где земля топкая, илистая и слишком мягкая, чтобы выдержать вес человека.
Когда мы почти добрались до верха, я попросила Дезмонда остановиться и вышла из машины. Мои башмаки с хрустом проломили тонкую ледяную корочку на дороге, уже вечерело, и казалось, что вокруг еще темнее из-за тумана, исходившего, казалось, прямо от земли. Было в этой местности что-то реально завораживающее и зловещее, ощущение первобытности и призрачности, усиленное диким величием самого Ущелья. Дезмонд остался в машине, а я отошла довольно далеко, ощущая, словно иду к краю какой-то пропасти. Настоящему краю света. Ни безлюдный пляж в штате Мэн, ни уголки Белых гор в Нью-Хэмпшире, ни одно из тех немногих мест, где мне доводилось сталкиваться с природой, не вызывало у меня такого неподдельного изумления, которое охватило меня сейчас. Я пошла обратно. Спустился туман; автомобиль — мой выход из этого запретного мира — скрылся из глаз. Тишина была просто невыносимой. Как и ощущение того, что, кроме этой узкой дороги, на которой я стояла, ничто не связывало это место с жизнью, какой она была в то восьмое десятилетие двадцатого века. Я была одновременно и испугана, и очарована. На несколько драгоценных мгновений мне удалось полностью отключить ощущение прошлого со всеми его неотъемлемыми связями. Возникла иллюзия жизни с чистого листа, в которой не имело значение ничто из той ноши, которую я тащила на плечах. Я ощущала мокрый снег на своем лице, холод вокруг, выл ветер — единственный звук, который я могла разобрать. Пока не раздалось несколько отчетливых сигналов автомобильного гудка — меня звали обратно. Когда я подошла, Дезмонд не улыбался.
— Я уж думал, что вы решили отдаться на волю мистике и шагнуть с обрыва, — сказал он.
— Это место действительно обладает странным притяжением.
— Так и есть. Идет человек сюда в поход, подвернул лодыжку или что-то в этом роде, и его труп находят только через несколько месяцев. А если в Дублине убивают какого-нибудь бандита, нет лучшего места, чтобы спрятать тело, потому что стоит сойти с дороги и отойти на полмили, и ты попадаешь в места, которых лучше избегать.
Вдруг почувствовав, что очень замерзла, я обхватила себя за плечи.
Дезмонд включил обогреватель:
— У британского авто, построенного в 1957 году, есть одна проблема, и заключается она в том, что он упорно не желает прогревать воздух. Теперь вы понимаете, почему я посигналил вам через пять минут слияния с природой. Становится чертовски холодно. Откройте-ка бардачок — и найдете бутылочку «Пауэрс».
— Вы держите виски в машине?
— О да, и не стану извиняться. Это исключительно в медицинских целях, на такие случаи, как сейчас. А теперь сделайте глоточек.
Я не мешкая дважды хлебнула из бутылки. Это помогло. Дезмонд завел автомобиль.
— Что ж, — сказал он, — пора назад, к цивилизации. Хотя я не то чтобы считал Дублин цивилизованным. Знаете, Элис, я вот о чем думаю: вы не будете против, если я проедусь с вами до Пирс-стрит, взгляну, во что вы там ввязались?
— Да что вы, незачем…
— Давайте обойдемся без этого. Позвольте мне просто посмотреть, что там и как.
Я сочла, что будет полной неблагодарностью ответить отказом, учитывая всю его доброту и щедрость. Мы добрались до города, и Дезмонд направился на Пирс-стрит.
— Не хочу вас смущать, но эта улица не для молодой девушки вроде вас.
Когда я постучала в дверь дома 75А, Шон открыл сразу, на нем все еще были те же пижамные штаны и изъеденный молью кардиган.
Он улыбнулся нам своей характерной улыбкой повесы:
— А вот и прекрасная Элис. О, и Оскар Уайльд собственной персоной.
Дезмонд поджал губы.
— Вероятно, мне следует попросить у вас совета касательно гардероба, сэр, — сказал он.
— Всегда к вашим услугам, — ответил Шон и добавил, обращаясь ко мне: — Ваш парнишка, Джерард, здесь, трудится не покладая рук.
Не знаю, чем так занят был Джерард, но только не ремонтом. Он мало что успел, только оборвал обои и замазал штукатуркой пару вмятин в стене.
— Не ожидал вас
