что ты действительно хороша в своем деле. Кого волнует, как и за счет чего ты вошла в эту дверь? Теперь, когда ты получила профессию, останься и докажи, что мисс Глэдвелл не ошиблась, поверив в тебя.
– Полагаю, ты и машину мне посоветуешь не возвращать?
– Ну естественно, машины не возвращаются. Ты можешь ее продать, но тогда ты потеряешь в деньгах. Так что, признаться, я думаю, ты с ней здорово влипла. Но опять же, даже если родители помогли тебе ее купить, платила-то за нее ты сама. Это твоя машина. Кому какое дело, с чьей помощью ты ее приобрела?
– Ну а теперь ты скажешь то же самое и про Тайлера? Кому какое дело, с чего это началось, главное, что мы полюбили друг друга.
Она не ответила.
Ее молчание снова оживило во мне жажду поныть.
– Я ведь так и говорила вам с Делией в тот вечер в баре, что ко мне всегда клеится один и тот же тип мужчин: те, которые подлизываются к моему отцу. Бесконечный сериал продолжается!
– Хм-м, – вот все, что я услышала от нее в качестве ответа.
– Что это значит? – спросила я между всхлипываниями, чувствуя растущее в душе раздражение.
– Ничего. Я на твоей стороне.
Почему она сочла нужным это пояснять?
– Ты хотела сказать, я на твоей стороне, но…
Она потянулась и взяла мою руку в свою:
– Я на твоей стороне, но… Что, если Тайлер говорил правду? Я бы не исключала вариант, что твоя мать могла использовать его втемную. Она на такое вполне способна, я знаю.
Шей там не было. Она не могла этого понять. Я помотала головой.
– Я знаю, на что способна моя мать. Но еще я знаю, что то, о чем она мне сказала, было правдой. Зачем ей лгать мне?
– Чтобы ранить тебя еще больнее. После того как она вонзила в тебя нож, ей захотелось слегка повернуть лезвие. Есть ли такая возможность, что он вообще мог ни о чем не знать? – спросила она мягко.
– Как он мог не знать? Только если он не в себе?
– Может, ему просто не хватило ума сразу провести параллель между вашей семьей и владельцами компании, которых он никогда не видел. Разве вы единственные ребята в Техасе с фамилией Хантингтон?
Я уже начинала немного злиться.
– Он знал, что я в прошлой жизни была богатой.
– Ты ждала от него, что он, как Шерлок Холмс, соединит все концы, – сказала она, помолчав. – Вас же с ним свела Фредерика, у которой фамилия не та, что у твоих родителей.
– Ну вот опять! Мы возвращаемся к тому, что я должна просто простить его и утешиться тем, что я, может быть, не сообщила ему фамилии моей сестры и родителей.
Почему-то мне в глубине души очень хотелось, чтобы она сказала «да».
– Это не то, что я имею в виду, – ответила она. – Я хочу сказать, что у тебя пока нет полной картины и ты должна тщательно взвесить все за и против, прежде чем ставить на нем крест. Принимай решение, основываясь на фактах, а не на чувствах. И что бы ты ни решила, я буду сто процентов тебя поддерживать.
Она встала и принесла мне простыню, подушку и одеяло. Предложила переодеться. Я думала, что не смогу заснуть, но отключилась, как только легла.
Утром Шей разбудила меня чашкой кофе.
– Доброе утро.
– Доброе… – промямлила я, беря чашку.
В канун Рождества я чувствовала себя совсем не празднично.
– Я поеду сегодня к маме на два дня. Ты едешь со мной.
Нет-нет.
– Я не собираюсь опять испортить вам праздник и вогнать всех в депрессию. – Я видела, что она готова стоять на своем, и сказала: – Если честно, я сейчас не хочу сидеть за столом, окруженная чужим счастьем. Думаю, для меня будет хорошо просто взять перерыв и побыть одной со своими мыслями.
Она упрямо продолжала тянуть меня с собой, я продолжала отнекиваться. Наконец, когда настало время уходить, Шей обняла меня и взяла с меня обещание позвонить ей, если я вдруг переменю свое решение (о чем я, конечно, даже не думала).
Я нашла коробку с зачерствевшими хлопьями в ее кухонном шкафчике. Это и стало моим ужином в последний предрождественский вечер.
Думать о Тайлере хотелось меньше всего, но одиночество и неспособность чем-то себя занять невольно обрекали меня на это.
Может быть, поэтому он так резко отстранился после того, как поцеловал меня? В ту ночь, когда нам сообщили, что с Пиджин все будет в порядке. Потому что он не был конченым эгоманьяком и не мог не чувствовать угрызений совести, когда использовал меня ради своего повышения. Я вспоминала ту ночь, когда он узнал, что его повысили: все его откровения о том, как он этого желал и как долго к этому шел, постоянно делая то, чего не хочется. Имел ли он в виду и меня тоже?
Быть может, он воспылал ко мне чисто случайно? Может, это произошло против его воли, когда он по заданию должен был меня стеречь? И он решил изменить все ради меня?
Но разве не должен он был сам рассказать мне об этом? Вот что имело наибольшее значение. Он должен был сам раскрыть карты, признаться, что вступил в сговор с матерью, и только тогда мы бы смогли куда-то двигаться дальше.
Но… что, если Шей была права? И Тайлер не виноват ни в чем? Что, если родители манипулировали им так же, как и мной?
Нельзя сказать, что на мне во всей этой истории не было совсем уж никакой вины. Я долгое время вела себя скрытно, следила, чтобы он не узнал обо мне лишнего. Да имею ли я вообще право злиться на него, даже если он мне лгал? Ведь он простил мне мой обман. Так почему бы мне не сделать то же самое?
Когда я признавалась ему в своих былых проступках, он сказал, что безысходность порой толкает людей на безумные вещи. Может, вся причина в этом? Общая безысходность от жизни толкнула его сделать безумный шаг?
Но когда я размышляла об этом, поглощая третью и четвертую миску хлопьев, то, как я ни меняла угол зрения, две эти ситуации все-таки казались мне разными. Его ложь не была безобидной. Он использовал меня. Он лгал мне, чтобы получить повышение. Он был еще одним человеком в моей жизни, пытавшимся манипулировать мной, чтобы добиться своего.
Я никогда никого не хотела ранить. А Тайлер был не против причинить мне боль. Это точно не одно и то же.
Но знание этого не могло заполнить ноющую пустоту внутри меня. Пустоту и тоску по нему.
Шей вернулась домой после семейного празднования и обнаружила меня примерно в том же состоянии, в каком оставила: сидящей на
