Милены, которую теперь осматривал судмедэксперт. Кто-то протянул Игорю бинт, смоченный в спирте, чтобы он вытер кровь с рук. Он автоматически принялся оттирать ладони все с тем же отсутствующим взглядом.
— Простите, — подошел к нему сотрудник милиции, — ваши документы.
Игорь полез в карман и предъявил паспорт.
— Вы были знакомы с Миленой Пшеничной? — задал кто-то вопрос.
Игорь повернул голову, сощурил глаза, пытаясь сфокусировать свой взгляд, и увидел мужчину средних лет в форме подполковника.
— Она моя невеста, — были его первые слова, произнесенные после смерти Милены.
* * *
В издательстве были настолько потрясены случившимся, что никто даже не шептался на лестничных площадках и в коридорах. Сотрудники особо не любили Милену, да и вообще, бывает ли, чтобы подчиненные любили своего работодателя. Но всех ужаснула молниеносная быстрота, с которой красивая, умная, молодая женщина превратилась в ничто. Милена Пшеничная… За этим гордым именем уже не стояли ни власть, ни стремления… лишь воспоминания да фотопортрет на стене и розы под ним.
Олег схлестнулся с Игорем.
— Кремировать?! — воскликнул Игорь. — Поскорее избавиться, чтобы глаза не мозолила, так, что ли? «Не совесть, а нежелание тратить время на панихиду, похороны торопят его избавиться от Милены. Это он, братец, заказал ее», — думал и даже высказал кое-кому вслух Игорь.
— Выставить на всеобщее обозрение, как куклу, как любопытную вещицу! — бесновался Олег. — Милена умерла! И это вызывает чувство жалости, а как ни крути, оно унижает. Потому что тут и довольство, и радость затаенная, что вот, ты выставлена напоказ и тем унижена. «Ты меня и знать не хотела, лишь высокомерно кивала на мое заискивающее приветствие, я войти к тебе в кабинет не смел, а теперь вот ты лежишь в коробке, обитой шелком, а я стою и рассматриваю тебя!» Так хочешь?
Игорь пристальным ненавидящим взглядом посмотрел на Олега.
— Не тебе решать! Ты одну уже превратил в пепел. Милену не дам! — сжимая кулаки и из последних сил сдерживая желание ударить Олега промеж глаз, сказал он. — И Зоя Петровна, мать, против, понял?
Олег, словно груз свалился с его плеч, вздохнул и ответил:
— Как хочешь.
И начался театр смерти, причем совершенно ненужный и унизительный для самого главного действующего лица. Милену обрядили, загримировали, накачали уколами, отчего лицо ее стало каким-то одутловато-круглым, прикрыли волосами отверстие в левом виске, уложили в лакированный гроб, обитый изнутри белым шелком, обложили цветами и выставили напоказ. Сначала в конференц-зале издательства. Сотрудники с любопытством подходили к гробу и жадно в отпущенные секунды разглядывали лицо Милены, потом, сбившись в кучки, шептались, обмениваясь мнениями.
— Как живая! — всплакнула сотрудница отдела рекламы.
— Тоже скажете! — отозвалась дама из бухгалтерии. — Навели глянец, смотреть страшно. Разве она такая была? Да за такой грим Милена бы их так послала!..
— И кто же ее убил?.. О, смотрите, как братец за спины прячется. Подходить прощаться не хочет.
— Нечисто на душе, вот и крутится, точно на сковородке.
— Ужас! — выдохнула секретарша Пшеничной, присоединившись к разговаривающим после прощания со своим боссом. — Зачем ее вот так, перед всеми?..
— Порядок такой! Люди должны проститься! — укоризненно заметила полная особа из отдела менеджмента.
Секретарша не ответила, только сморщилась и, может, единственная из всех сотрудников уронила две-три искренние слезинки. Рыдала одна Скокова со стонами и всхлипываниями, но отнюдь не по Милене, а по себе, оставшейся без поддержки. Она понимала, что ее звезда закатилась, так и не успев воссиять. Астрова с Пшеничным вытолкают ее в три шеи, а кому она нужна — не доведенный до нужной кондиции автор.
Астрова в сером платье с дымчатой вуалью на золотящихся волосах подошла к гробу Милены и всепрощающе взглянула на нее, что было тут же зафиксировано фотокамерами. Вера сказала небольшую речь, которая вызвала в памяти присутствующих чей-то светлый, преисполненный доброты, отзывчивости и многих добродетелей образ, который, однако, никак не вязался с образом Милены. Но все пришли к единодушному мнению, что это хорошо, правильно. Что только Астровой удалось сказать то единственно сокровенное, что каждый как бы думал о покойной.
Мать Милены, Зоя Петровна, была безучастна. Она смотрела куда-то вдаль и плохо понимала, почему к ней все время подходят люди и выражают соболезнования.
Игорь стоял у изголовья гроба невесты, сжимая кулаки, когда слезы подкатывали к глазам. Ладимир обнимал прижавшуюся к нему Ксению. Тоненькую, несчастную, с платком в мокрой ладошке. Он подвел ее попрощаться с сестрой. Она замерла перед гробом, слезы мешали ей увидеть лицо Милены. Она с силой надавила на глаза пальцами и подрагивающей рукой принялась шарить в поисках кармана. Ладимир помог ей — вынул из кармана очки. Ксения надела их и оцепенела, будто только сейчас до нее дошел подлинный смысл произошедшего. Новгородцев, обнимая ее за плечи, потянул в сторону, но она не хотела уходить. Губы что-то быстро-быстро шептали, а пальцы рвали платок. Он силой увлек ее и усадил на стул рядом с Зоей Петровной.
Происходящее было мучительно для Олега. Но все, что он мог позволить себе, — это, проходя мимо Веры, шептать: «Зачем, зачем он устроил это издевательство?!» В ответ Вера взглядом призывала его к благоразумию.
Гражданская панихида подходила к концу. Выступавшие были кратки. Все уже устали. И тут Игорь оживился. Он принялся вглядываться в лица, пытаясь найти Пшеничного. Не найдя, подозвал кого-то и попросил передать Олегу, чтобы тот не забыл подойти попрощаться с сестрой. Посланный разыскал Пшеничного и передал просьбу жениха покойной. Верхняя губа Олега дрогнула, глаза налились ненавистью, и с губ уже готовы были слететь непростительные слова, которые стоустая молва разнесла бы в миг, чем усложнила бы и без того его непростое положение, но Вера успела подойти и ответить вместо Олега:
— Да-да. Сейчас.
— Я не буду ломать эту комедию, — ощетинился он.
Вера с выражением умиления и всепрощения на лице твердо проговорила:
— Не валяй дурака! Это необходимо. Давай! — слегка подтолкнула она его. — Давай!
Олег собрался с силами, подошел к гробу, взглянул и с облегчением сказал:
— Это не моя сестра. Она не выдержала бы столько времени в этой коробке… — И пошел.
А Милену все таскали и таскали, заботливо подправляя грим, из издательства в церковь, из церкви на кладбище и все с речами и клятвами о вечной памяти невечных людей. Под конец оболочка Милены посерела, поскучнела и будто говорила: «Да пошли вы все! Знаю я вас! И цену словам и слезам вашим знаю. Сама всего несколько дней назад такая была!»
Издательство работало в прежнем режиме, будто ничего
