пальто, которым прикрывался по ночам, как одеялом, мылся в туалетах на станции, собирал остатки еды из Макдональдса и KFC. Но больше всего ему не хватало выпивки. Только иногда удавалось незаметно вынести чекушку из продуктового магазина. Сигареты он в основном стрелял. Прохожие, как правило, предпочитали быстро дать сигарету, лишь бы этот бомжик не слишком приближался и не попросил ничего другого.
Иногда он садился рядом с поляками, ожидавшими поезд. Так однажды он оказался на одной лавочке с пожилой, благородного вида пани, которая в ожидании поезда читала книгу. Спросил вежливо, что за книга. Та отодвинулась на безопасное расстояние, а потом, видать, решив, что ответом отодвинет нежелательного незнакомца еще дальше, сказала, что Булгаков, и для закрепления результата предположила с ноткой насмешки в голосе, что вряд ли такая литература в его вкусе. И это было ее ошибкой, ибо ответил он двумя словами – Отнюдь, вполне – подействовавших на нее настолько магнетически, что она вперила взгляд в него, не в силах что-либо произнести. А он добавил, что больше всего ему нравится придуманный Мастером, пациентом психиатрической клиники, рассказ о Понтии Пилате, и стал читать по памяти кусок из книги. Он знал этот отрывок наизусть, потому что когда-то во время учебы на заседании научного кружка они анализировали этот роман, что-то вроде философского диспута. Ему тогда достался фрагмент о невыносимых страданиях Пилата, у которого был приступ мигрени.
Благородного вида женщина в шляпе смотрела на него, не в силах понять, кто из них двоих сошел с ума. Когда подъехал ее поезд, кстати, в Москву, она вскочила со скамейки и убежала. Наверное, в спешке, по невнимательности, а может, и по знаку свыше, оставила на скамейке книгу, и книга была открытой…
Вот так неожиданно, на восьмой платформе железнодорожной станции «Зоологический сад», Искра нашел цель в жизни, и это при том, что он уже успел усомниться в ее смысле. И такой целью стало выучить «Мастера и Маргариту» наизусть.
Он стал учить текст, упорно, каждый день, кусок за куском. Иногда вставал в подземном переходе и декламировал. Рассчитывать на то, что этим переходом будут массово пользоваться поляки, было наивно, но тем не менее за день ему удавалось набрать до пятидесяти евро. Покупал сигареты, бритвы, мыло. Иногда он шел в KFC и заказывал самое большое ведерко крылышек, половину которого он относил таким же бомжам, как он.
Иногда он ездил на трамвае к своему бывшему дому. Он знал, что Эмилия там больше не живет и что детей там больше нет. Просто хотел увидеть окошки на втором этаже. И предаться воспоминаниям.
Однажды, когда он гулял и смотрел в эти окна, наткнулся на охранника, пана Цезария из Губина. Иногда он бесплатно перевозил ему вещи и привозил сигареты из Польши. Цезарий узнал его. Поздоровался с ним сердечно. Рассказал, что «у пани Эмилии забрали детей, потому что вела себя распутно, люди написали в органы социальной опеки, те забеспокоились, и сейчас девочка и близнецы находятся в приемных семьях». А потом Цезарий из Губина сказал ему:
– Пан Леон, я прошу прощения, но я вам вот что скажу. Водка или ночью с потом выйдет, а если не с потом, то с блевотиной. Но стервозность ни с «потом» не выйдет, ни еще с чем.
Две недели спустя пьяный и без билета Искра сел в Берлине на поезд до Москвы со всем своим имуществом, упакованным в один полиэтиленовый пакет.
На первой же остановке, в Познани, его не только высадили из поезда, но и выдворили из здания вокзала. На улице было морозно, а он без перчаток, руки закоченели, весь дрожит от холода. Пришлось сесть в трамвай, в основном, для того, чтобы согреться.
На кольце у супермаркета оказалась не только конечная остановка трамвая, но и его, Искры, где он пребывает до сих пор. Так что не домой, а снова на улицу скоро выпишут его из больницы.
Я написал тебе все это в печали. Наверняка, это не самый подходящий день для такой истории, но просто так сложилось. У Искры был день рождения, и он, конечно, не знал, что своим рассказом невольно вписывается в мою печаль, вызванную расставанием с тобой.
Можешь поздравить меня с моим личным рекордом: это самый длинный мейл изо всех когда-либо кому-либо написанных. Не уверен, но думаю, что даже мое выпускное сочинение было короче.
Ты смотришь на меня, улыбаешься с этой фотографии с моим отцом. Час назад в Нью-Йорк вылетела моя мама. Я завел будильник бабушки Сесилии. Думая об Искре, я не могу не думать о твоем отце. Такое впечатление, что все договорились встретиться сегодня вечером в моей голове. Здесь, у тебя на чердаке.
Счастливо доехать.
Твой Якуб
PS Ты постоянно в моих мыслях…
ОНА: Прищурилась, пытаясь понять, почему горит свет.
– Кубусь, что случилось? Почему ты встал? – спросила она тихо.
Ни слова в ответ, только раздался звук, как будто что-то тяжелое упало на пол.
Резко поднялась и села на постели. Дверь в комнату была распахнута настежь. За порогом, у огромного металлического чемодана стоял неизвестный ей мужчина. Она смотрела на него несколько секунд, собираясь с мыслями.
– Что вы здесь делаете? – спросила она по-немецки.
– А вы? – ответил он.
– Пытаюсь понять, почему вы здесь.
– А я пытаюсь понять, почему здесь вы, мадам, – ответил он спокойно, улыбаясь.
– Это не смешно. Я-то в своей комнате и что-то не припомню, чтобы приглашала вас сюда.
Взглянула на часы. Четыре утра. И только тут она заметила, что полотенце, которым была обернута, где-то в стороне, и теперь она сидит совсем голая. Дотянулась до стула, взяла майку, надела, подошла к мужчине и спокойно сказала:
– Несколько часов назад я легла спать в номере сто восемнадцать – даю вам стопроцентную гарантию, и практически такую же гарантию могу дать, что вы меня разбудили в том же самом номере – сто восемнадцать. Меня зовут Надя, – добавила она, протягивая к нему руку.
Мужчина не переставал улыбаться. Высокий, худощавый, лет примерно сорока. В льняной темно-синей рубашке, к которой был приколот круглый значок с бело-красной надписью: «КОНСТИТУЦИЯ».
– Ах, значит это вы! Я – Лукаш, – вздохнул он, пожимая ее руку.
– Почему «ах» и почему вы вздыхаете? – спросила она.
– Алекс много рассказывал о вас. И Карина тоже. Но я думал, что вы немного… скажем так, постарше. А
