24
Эффи
Меня выпустили из лазарета в мой четырнадцатый день рождения. Праздновали Новый год, и девушки готовили музыкальное представление. Зимний свет еле проникал сквозь грязные окна комнаты над часовней. Сестра Агнес и сестра Мария разгоняли девушек по местам, всплескивая руками и квохча, как испуганные куры.
Они косились на меня, шепчась и подталкивая друг друга. Я спокойно села на стул в заднем ряду и стала оглядываться в поисках Мэйбл. Не найдя ее, я принялась выглядывать среди младших Доротею, но ее тоже не увидела. Незнакомая девочка села за пианино и с усталым отвращением провела пальцами по пыльной крышке. Раздались смешки. Сестра Гертруда резко прикрикнула на нее, девочка сжала губы, изображая подчинение, и подняла крышку.
Когда ее пальцы побежали по клавишам, меня поразил приступ тоски по дому. Она исполняла «Годы странствий» Листа, пьесу, которую я играла Луэлле, пока та разучивала свои арабески. Звучала музыка, и я вспоминала изящные руки сестры и ее мягкие шаги. Это внезапное воспоминание вызвало слезы. Я сжала зубы, вытерла глаза и заставила себя думать о жестком поле и о боли в груди. Моя тоска казалась ерундой по сравнению с болью, которую пережило мое тело.
Пьеса подошла к концу, раздались аплодисменты, и девочка сделала шутливый реверанс. Были и другие номера: пели дуэтом и соло, бренчали на пианино, вызывая то радость, то шиканье. Девушки явно утомились. Когда все закончилось, вынесли желтый торт с белой глазурью — подарок от Общества помощи. Ела я неохотно — желудок теперь наполнялся очень быстро. Я успела откусить всего несколько кусочков, когда почувствовала руку на своем плече и подняла взгляд. Лишенное возраста белое лицо сестры Гертруды дрогнуло в улыбке.
— Я рада, что ты снова с нами, — сказала она, и глаза ее превратились в осколки обманчиво спокойного неба. — Господь Всемогущий, владыка всего сущего, могуществу которого никто не в силах противиться, в чьих силах карать грешников и прощать тех, кто поистине раскаялся… — Она отпустила меня. — Господь дал тебе второй шанс. Я верю, что ты используешь его с умом. Доедай. — Она с материнским видом кивнула в сторону моей тарелки и подождала, пока я возьму вилку.
Во мне поднялся гнев — чистый, жаркий и утоляющий. Я воткнула вилку в торт и взглянула на руки сестры Гертруды, ища на них следы моего укуса. К сожалению, руки были такими же гладкими, как и ее лицо. Кого же я укусила?
— А где Доротея? — спросила я, не задав вопроса о Мэйбл.
— Ее забрал отец, — с удовольствием ответила сестра Гертруда, будто подчеркивая, что меня-то никто не забрал. — Как доешь, немедленно иди в дортуар, — добавила она и удалилась, покачивая подолом хабита, как кошка — хвостом.
Я подавила улыбку. Кусочки приторного торта прилипали к нёбу. Отец Доротеи забрал ее — вот и счастливый конец.
«Мужчина ждет у крыльца, держа в руках шляпу и притоптывая замерзшими ногами. Он смотрит на пожухшую, лишенную листьев рощу, нервничает и думает, не совершает ли ошибку. Это место куда лучше всего того, что он может дать
