него в ресторане «Горская принцесса».
«Погибла страна!» – так кричал тогда отец Леонид, а Коньков перепугался, струсил, что кто-нибудь на них донесёт и ему достанется от начальства.
Какая муха укусила тогда отца Леонида? Он всегда казался Конькову ненадёжным и сумасбродным сотрудником. Но вот они оказались на крыше, в опасности – и как он смотрел на этого гада! У него был стальной, бесстрашный взгляд. Откуда в нём такое взялось? Коньков понимал, что сам он не струсил только потому, что был оглушён ударом в висок.
Этот его висок совершенно поседел и часто мёрз, будто к нему приложили лёд. Сам Коньков после возвращения из Америки чувствовал себя гораздо старше. Андрей Андреевич Жук стал ему понятнее: Коньков теперь точно знал, что Андрей Андреевич тоже видел смерть.
Спиритисты, собирающиеся у Дарьи Анатольевны, сказали бы, что Коньков получил мистический опыт. К встречам со всякими неземными существами они относились с восхищением и любопытством. Но Коньков был воспитан атеистом и старался думать, что сумасшедший клоун был не чёртом, а всего лишь неизвестным пока науке чёртообразным существом.
Коньков и Дарья Анатольевна
Когда Коньков в очередной раз навестил Дарью Анатольевну, у неё отмечали день рождения Никифорова – её старого друга и друга её покойного мужа. Дарья Анатольевна помахала Конькову через головы людей, и он подошёл к ней здороваться.
– Димочка, – сказала она с укоризной, – вы меня совсем забыли.
– Я был в командировке, Дарья Анатольевна, – улыбнулся Коньков.
Вдруг глаза Дарьи Анатольевны расширились.
– Силы небесные, что это с вашими волосами? – ахнула она, глядя на серебряный клок волос на его виске.
Вокруг них раздались заинтересованные возгласы.
– Ничего особенного! – поспешно сказал Коньков. – Ударился этим местом и вот…
Дарья Анатольевна покачала головой.
– Димочка, вас отметили своим вниманием существа из невидимого мира! – торжественно сказала она.
– Упал случайно… – продолжал врать Коньков.
– Случайностей не бывает, – авторитетно сказал ему пожилой усатый мужчина. – Уверяю вас, духи послали вам знак.
– Знакомьтесь, это Арсений Петрович Никифоров, мой старинный друг, – сказала Дарья Анатольевна. – Арсений Петрович хорошо знает, о чём говорит, – он единственный духовный наследник потомственного сибирского шамана.
Коньков и Никифоров пожали друг другу руки.
– Вы, молодой человек, имеете мистические способности, – сказал Никифоров. – Но мне что-то не нравится ваша селезёночка.
Коньков удивлённо захлопал глазами.
– Дело в том, что Арсений Петрович может видеть внутренние органы человека, – объяснила Дарья Анатольевна. – Он получил этот дар на могиле своего учителя.
Коньков состроил восхищённое лицо.
– Это было опасное приключение, – сказал Никифоров. – Якуты хоронят своих шаманов над землёй, на специальных помостах. Я был молод, не понимал, насколько рискованно приближаться к подобным местам. Там на меня напал дух мёртвого шамана. Пришлось ответить ему на некоторые вопросы.
– На какие? – полюбопытствовал Коньков.
– Прежде всего на вопрос о том, что именно я готов отдать, чтобы принять духа в себя. Я был готов на всё, только бы получить мистические способности. Пришлось расстаться с некоторыми увлечениями.
– С одним увлечением, – грустно улыбаясь, поправила его Дарья Анатольевна.
– А если бы вы отказались? – спросил Коньков.
Никифоров пожал плечами.
– Думаю, дух шамана меня бы убил.
– Зато теперь Арсений Петрович многое может, – сказала Дарья Анатольевна.
– И как человек опытный, – улыбнулся Никифоров, – я думаю, что вам необходим учитель.
– Я могу познакомить Диму с Вояниновым, – предложила Дарья Анатольевна.
– Кто такой Воянинов? – схитрил Коньков.
Воянинова он прекрасно запомнил, но признаваться в этом не хотел.
– Димочка, вы же культурный человек! – удивилась Дарья Анатольевна. – Воянинов – величайший мистик. Кроме того, он гениальный историк, прозаик, поэт и философ.
– И композитор? – улыбнулся Коньков.
Дарья Анатольевна погрозила ему пальцем.
– Не иронизируйте, Димочка. Я и в самом деле слышала, что он написал симфонию в аполлоническом стиле. Говорят, она напоминает музыку Вагнера, но симфония Воянинова сильнее и наполнена философским содержанием. Даже не спорьте, я вам устрою приглашение на его семинар.
Многожён Шавкатович почти неподвижно висел над степью, лишь изредка переворачиваясь животом кверху, чтобы ещё распухнуть от солнечного тепла.
Солнце, освещающее и согревающее всех жителей степи, даже ненужных и несъедобных, казалось Многожёну до смешного глупым.
Чёрное Солнце было умнее – оно нашёптывало Многожёну соблазнительные обещания и давало советы ему одному. Чёрное Солнце воспитывало гордыню Многожёна и преобразовывало его тело.
Главным развлечением Многожёна оставались появления Хозяина. Тот всегда был тороплив, каждый раз измерял Многожёна и упоминал о важных совещаниях, в которых ему приходилось участвовать.
Многожён ревновал Хозяина к его делам потому, что сам хотел быть в центре его внимания. Он ныл и капризничал, желая, чтобы его баловали, и Хозяин, чтобы его утешить, начал приносить ему множество красивых вещей: широкие пляжные зонтики, отрезы шёлковой ткани, а однажды огромную книгу «История европейской живописи» с глянцевыми страницами.
Почти всё, что приносил ему Хозяин, было бесполезным, но Многожён понимал, что получает знаки хорошего отношения и испытывал нечто вроде благодарности.
Подаренными шёлковыми отрезами он обмотался и теперь был украшен широкими зелёными, алыми, красными, чёрными и жёлтыми лентами. Ему всегда нравилась пышная разноцветность, приличествующая хорошо ухоженному и материально обеспеченному принцу. Ему захотелось саблю, и не прошло и дня, как Хозяин приволок для него из дворца какого-то Саддама длинный клинок в золотых ножнах, после чего снова измерил Многожёна, расспросил его о самочувствии, похлопал по гулкому животу и исчез.
Будь на месте Хозяина кто-то другой, Многожён давно бы его возненавидел, но поскольку он хорошо помнил, что мощь Хозяина несоизмерима с его собственными силами, то ненависть, не успевая окрепнуть, засахаривалась у него внутри и превращалась в раболепие. В результате Хозяин для Многожёна становился чем-то вроде бога.
В шёлковых лентах и с саблей Многожён чувствовал себя вполне благоустроенным принцем, но у него появилась новая напасть: его голод теперь рос намного быстрее, чем тело. Этот странный голод постепенно наливался собственной волей и упрямством и даже, кажется, начинал приобретать собственные органы чувств.
Степь вокруг авианосца «Сучий потрох» была велика, и в ней копошилась жизнь, не обращающая внимания на то, что её новый владыка томится от недостатка корма. Голод тормошил Многожёна, призывая его к внимательности, и в конце концов заставил его различать, как вокруг бродит пригодная для поедания плоть.
Организмы передвигались по степи, подчиняясь бессмысленному туману из своих желаний, и не давали себя поймать. Это казалось Многожёну несправедливым, и он пожаловался на это Хозяину, который подробно расспросил Многожёна о том, что он видит, и долго выяснял, как именно он бы поедал
