а когда увидел в темноте огонек, поначалу испугался, но ненадолго.
Жилье, люди!
Шварц заорал, однако ему никто не ответил. И все же это был дом – светлая точка в кромешной жути последних часов. Шварц свернул с дороги и пошел напролом, прыгая через канавы, натыкаясь на деревья и продираясь через кусты. Потом перешел через ручей.
Странное дело – ручей тоже слабо светился, фосфоресцируя в темноте. Но Шварц отметил это лишь краем сознания.
Он подошел к дому и потрогал твердую белую стену. Это был не камень, не кирпич и не дерево, но Шварца это сейчас не волновало. Материал был похож на толстый фаянс. Впрочем, какая разница? Шварцу нужна была дверь, он нашел ее и, не видя звонка, стал бить в нее ногами и вопить, точно демон.
Он услышал какие-то шорохи внутри, услышал блаженную музыку человеческого голоса и снова завопил:
– Эй, люди!
Дверь, как видно, хорошо смазанная, со слабым шорохом открылась. На пороге появилась встревоженная женщина, высокая и жилистая. Позади нее маячила сухопарая фигура мрачного мужчины в рабочей одежде. Нет, не в рабочей. Шварц просто никогда не видел такой одежды, но она чем-то напомнила ему рабочую спецовку.
Анализировать было некогда. И эти люди, и их одежда казались ему прекрасными – лучшие друзья не могли быть ему милее в эту минуту.
Женщина произнесла что-то певучим, но строгим голосом, и Шварц ухватился за косяк, чтобы не упасть. Он беспомощно пошевелил губами, и липкий, глубоко запрятанный в нем страх ожил, прервал дыхание и стиснул сердце.
Женщина говорила на неизвестном ему языке.
Глава вторая
Что делать с незнакомцем?
В тот вечер Лоа Марен и ее флегматичный муж Арбин играли в карты. Старик в инвалидном кресле сердито зашуршал газетой из своего угла и позвал:
– Арбин!
Арбин ответил не сразу – он обдумывал свой ход, выравнивая веер карт. Приняв решение, он рассеянно откликнулся:
– Чего тебе, Грю?
Седоголовый Грю свирепо глянул на зятя поверх газеты и снова зашуршал. Шуршанием он облегчал себе душу. Если тебя переполняет энергия, а ты прикован к инвалидному креслу и вместо ног у тебя две сухих палки, то надо же как-то, черт возьми, выражать свои чувства? Грю выражал их с помощью газеты. Он ею шуршал, жестикулировал, а то и хлопал по чему попало.
Грю знал, что повсюду, кроме Земли, текущие новости снимаются на микропленку, которую можно потом заправить в обычный книжный проектор, и презрительно ухмылялся про себя, считая подобное новшество упадочным и дегенеративным.
– Читал – на Землю археологическую экспедицию посылают? – спросил он зятя.
– Нет, не читал, – спокойно ответил Арбин.
Это и так было ясно – газеты, кроме старика, никто еще не видел, а от видео семья в прошлом году отказалась. Вопрос Грю был своего рода гамбитом, начинающим партию.
– Посылают. Да еще за счет Империи. Как тебе это нравится? – И Грю начал читать, почему-то запинаясь на каждом слове, как большинство людей, читающих вслух: – «Бел Арвардан, старший научный сотрудник Имперского археологического института, заявил в интервью, данном «Галактик Пресс», что многого ожидает от археологических изысканий на планете Земля, расположенной на окраине сектора Сириуса (см. карту). “Земля, – сказал Арвардан, – с ее архаической культурой и уникальной экологией, представляет собой пример извращенной цивилизации, которой наши социологи слишком долго пренебрегали, рассматривая Землю лишь как трудный для управления объект. Я твердо уверен, что через год-другой в наших устоявшихся фундаментальных концепциях о социальной эволюции и истории человечества произойдут революционные изменения”». И так далее, и так далее, – закончил Грю.
Арбин, слушавший краем уха, пробормотал:
– Почему это у нас извращенная цивилизация?
Лоа, которая совсем не слушала, напомнила мужу:
– Твой ход, Арбин.
– Спросил бы лучше, с чего «Трибьюн» это напечатала? Ты же знаешь, они и за миллион имперских кредиток не стали бы печатать сообщение «Галактик. Пресс» без особой на то причины. – Не дождавшись ответа, Грю продолжал; – Так вот, они сделали на этом передовицу. На всю полосу размахнулись, все кости перемыли несчастному Арвардану, Человек собирается сюда в научных целях, а они из кожи лезут, чтобы ему помешать. Поглядите только, какую демагогию они там развел». – Он потряс газетой. – Читайте же! Что ж вы не читаете?
Лоа отложила карты, плотно сжав свои тонкие губы.
– Отец, у нас был тяжелый день, может быть, отдохнем от политики? Отложим ее на потом? Прошу тебя, отец.
– «Прошу тебя, отец! Прошу тебя, отец!» – нахмурясь, передразнил ее Грю. – Видно, вам здорово надоел старый отец, раз вам жалко перемолвиться с ним парой слов о событиях дня. Понятно, что я вам мешаю: сижу тут в углу, а вам приходится работать за троих, А кто виноват? Я сильный. Я хочу работать. И вы знаете, что мои ноги можно вылечить, как новые были бы. – Грю звонко, с размаху хлопнул себя ладонями по ногам: звук он слышал, но ничего не чувствовал. – А не могу я их вылечить только потому, что я слишком стар и меня уже не стоит лечить. Как же не извращенная цивилизация? Как иначе назвать мир, где человек хочет работать, а ему не дают? Господи, пора уж нам перестать бубнить о своих «особенностях». Не особенности это, а вывихи! – Грю махал руками, весь багровый от гнева.
Арбин встал я крепко взял старика за плечо.
– Ну, чего ты так раскипятился, Грю? Когда ты дочитаешь газету, я прочту передовицу.
– Раз ты с ними согласен, что толку читать? Вы, молодые, все какие-то бесхребетные: блюстители вами вертят, как хотят.
– Тише, отец, – резко сказала Лов. – Не надо об этом. – И прислушалась, сама не зная к чему. Арбина тоже будто что кольнуло, как всегда при упоминании Общества Блюстителей Старины. Опасно вести такие речи, как Грю: насмехаться над древней культурой Земли и тому подобное. Это же чистой воды ассимилянтизм. Тьфу, до чего мерзкое слово, даже когда произносишь его про себя. Во дни молодости Грю все болтали об отходе от старых обычаев, но сейчас не те времена. Грю следовало бы это понимать, да он и понимает, только нелегко вести себя рассудительно, когда ты прикован к инвалидному креслу и тебе остается одно: считать дни до следующей переписи.
Грю, не разделявший беспокойства дочери и зятя, все же умолк. После вспышки он успокоился, и газетный шрифт стал расплываться у него перед глазами. Не успев подвергнуть дотошному разбору спортивную страницу, он уронил голову на грудь и
