- А кто с князюшкой был?
- Дашка да Матрешка!
- Позвать!
И снова, валяясь в ногах князя, завыли и заголосили две сенные девки.
В знак печали они успели отстричь свои длинные косы и разорвали сарафаны. Князь злобно посмотрел на них.
На том свете вы за радение свое ответите, а теперь под Казань грех замаливать пойдете. Есть там у меня вотчина, а по соседству монастырек. Туда и будете!
Дашка без чувств упала на землю. Из толпы челяди выступил огромный детина и опустился на колени.
- Смилуйся, князь: она невеста просватанная! Матушка-княгиня сама благословить изволила.
Князь нахмурился.
- Звать тебя?
Аким, во псарях у твоей милости.
- Ты погоню правил?
- Истину говоришь. Только что я мог? - он развел руками. - Лошаденки худые, кругом лес; опять, может, два часа, может, три - времени стрянулись. Они тропинками да чащей!
- С кем ездил?
- А тут пять людишек прихватывал.
- Всем по двадцати батогов! - решил князь и поднялся.
- Ему вдвое! - сказал он Антону, указывая на Степаныча.
Стон и крики огласили усадьбу. Князь сидел в своей горнице и, сжимая голову руками, снова думал неотвязную думу.
Кому надо? Не иначе, как по наговору сделано! И где спрятали? Может, и найти уже поздно. Убили, искалечили! И он вдруг вспомнил, как недавно казнили двух скоморохов за то, что подьячего сына скрали и очи ему выжгли. Вспомнил и вскочил, словно ужаленный.
- О-о-о! И что за горемычная доля! Что за муки мученические!
Искать! Он рванулся с лавки. А где искать? Куда гнаться? И он снова сел. Ну, хорошо! Завтра в эти дни много скоморохов на Москву придут. Наверное, и те воры будут, а что толку? Что же, всех в застенок не перетаскаешь!
Ах, не будь этих дней! Не будь этой встречи! - снова с горечью подумал он. Нарядил бы он погоню во все концы, сидел бы сам подле Аннушки и ждал бы вестей; а тут тоска на сердце, душа, что туча, - а должен ехать и со светлым лицом делить царскую радость.
Он заломил руки.
Лестно отличие царево, да подчас, ой, как тяжка его великая ласка!
- Батюшка-князь! - окликнул его с порога Антон, - девка Наталья до княгинюшки просит. Оповещена она.
Князь быстро встал и пошел к княгине. Все ушли и оставили их одних. Уж и целовались они и плакали! Горе словно крепче спаяло их, и князь, на миг позабыв о сыне, думал только о ее здоровье.
- Как выздоровлю по монастырям пойду. Отпусти меня, господин мой!
- Да нешто я супротив! Моли Бога, только сама-то, сама-то недолго недужься. Ты в монастыри, а я погоню наряжу да в разбойном приказе оповедь сделаю, да боярину Петру Васильевичу отписку дам. Пусть он в Рязани у себя поищет.
И долго они говорили, утешая и лаская друг друга. Лютая злоба стихла в сердце князя и сменилась тихой грустью. К вечеру он простился с княгинею.
- Завтра по Москве дела, а в ночь встречать нашего батюшку выеду. В почете мы!... - прибавил он с усмешкою. - А ты поправляйся! Бабка-то сама по себе, а дьячку вели у нас в молельной читать все время!
Он вышел и отдал приказ Антону готовиться в дорогу.
- Да опроси челядь, кто из них лучше в лицо скоморохов помнит. Двоих в Москву возьми! Лошадей дать под них! Ну готовься!...
7
Не радостен и не светел лицом был князь Теряев, собираясь в ночь на великую торжеством встречу митрополита ростовского, Филарета Никитича.
- Ты уж не кручинься так-то! - уговаривал его Федор Иванович. Смотри, может, завтра твои людишки скоморохов соглядят. Тогда живо мальчонка найдем.
Теряев в ответ только вздохнул, обряжаясь в свои лучшие доспехи. Он надел дорогой шелковый тигиляй, поверх его легкий бахтерец с нашитыми на плечах, спине, груди и локотниках серебряными с золотой насечкою пластинками, надел наручни, наколенники из такого же серебра, легкие и блестящие, зеленые сафьяновые сапоги с серебряными подковами и подвязал меч.
Шереметьев вышел проводить его на крыльцо. Княжеские дружинники стояли нестройной толпою.
Антон держал в поводу серого в яблоках аргамака.
- Ну, пока что, прощай! - сказал Теряев, надевая на голову легкий шлем с острой, как конец копья, верхушкой. Шереметьев поцеловался с ним.
- В полдень встретимся. Я при царе буду.
- Ин так!
Князь легко вскочил на коня и взял в руки длинное копье. Дружинники в миг очутились тоже на конях. Ворота раскрылись, и конный отряд медленно поехал по спящему городу за реку Пресну.
Царь Михаил Федорович, чтобы почтить отца своего, выслал ему три почетных встречи: первую в Можайске с архиепископом рязанским Иосифом, с князьями Димитрием Михайловичем Пожарским и Волконским, вторую на Вязьму: с вологодским архиепископом Макарием, боярином Морозовым и думным дворянином Пушкиным, третью - с митрополитом Ионою, князем Трубецким и окольничьим Бутурлиным - на Звенигород и на полпути - князя Теряева-Распояхина с тем, чтобы увидев великого страдальца, упредить его и, прискакав до царя, оповестить о приближении его батюшки.
Князь проехал верст двадцать и стал станом, далеко вперед себя услав четырех конных, чтобы они, влезши на деревья, сторожили с вышек дорогу.
Сойдя с коня, но не снимая доспехов, встретил он восходящее солнце с мрачными думами и тоскою на сердце. Всюду мерещились ему то его Миша, то любимая жена. Мечется она, быть может, умирая, и в тоске кличет его; а он должен со светлым лицом оповестить царю великую радость. Видится ему Миша: тащат его лютые разбойники, каленым железом выжигают его светлые глазки; бьется он в руках палачей, зовет своим голоском тятю; а его тятя должен со светлым лицом оповестить царю великую радость.
- Горе мне, горе! - закричал не своим голосом князь и в отчаянии упал в траву ничком.
Холодная роса смешалась с горячими слезами и смочила лицо и волосы князя.
Антон, видя отчаяние своего господина, перекрестился и вздохнув сказал:
- Не коснусь до волос своих ни бритвой, ни ножницами, пока не объявится молодой князюшка!
Этот обет и несколько утешил его волнение; как вдруг он увидел мчащихся к ним четырех всадников.
- Едут, едут! - кричали они, показываясь в облаках пыли.
Антон подошел к князю и тихо позвал его. Князь поднял голову, и лицо его выражало полное недоумение, словно он только что проснулся.
- Едут! - сказал Антон своему господину.
Князь тотчас вскочил на ноги и быстро оправился.
- Коня!
И они помчались, гремя доспехами, в Москву. Толпы народа уже запрудили улицы. Антон скакал впереди и громко кричал:
- Дорогу князю! Дорогу гонцу царскому!
Народ испуганно шарахался в стороны, давя слабых и толкаясь.
Князь со своим отрядом добрался до Кремля и сошел с коня.
На площади, от царского терема, от самого Красного крыльца, князь Трубецкой двумя шпалерами ставил стрельцов в зеленых кафтанах с алебардами в руках.
Увидев князя, он кивнул ему.
- Едут! - ответил князь и вошел в теремные ворота.
Во дворце шла суета. Окольничьи бояре, думные, стольники, кравчие, все, кто знатные и местом выше, толпились в царских покоях, готовясь к выходу. В длинных парчевых кафтанах с воротами, подпиравшими их стриженные в скобку затылки, с длинными бородами, в высоких шапках, они важно ходили и стояли, не в силах сделать ни одного свободного движения.
Увидев князя, они все окружили его. Он поднял руку и сказал:
- До царя батюшки! Где царь?
- В молельной! - ответили все хором, а боярин Стрешнев прибавил:
- Сейчас из Вознесенского прибыл. У матушки-царицы, дай ей Бог многие лета здравствовать, благословение принял.
В это время к князю подошел окольничий Борис Михайлович Салтыков.
- Государь - батюшка в беспокойстве...
- Иду - ответил князь.
Царь Михаил Федорович, окруженный слугами, перешел из молельной в свой покой.
Князь вошел и опустился на колени.
- Государь, твой батюшка, да продлит Бог его жизнь, на три часа времени пути от Москвы, - сказал он и, ударившись лбом об пол, поднялся на ноги.
Царь милостиво кивнул ему головой.
- Спасибо на доброй вести, князь Терентий! Жалуем тебя к нашему столу на пирование.
Князь снова стал на колени и стукнулся лбом в землю.
- Жалуешь не по заслугам убогого раба своего, - сказал он.
- А теперь пойди, милостиво приказал государь, - прикажи звон поднять. Уж и велика радость моя! - прибавил он.
Его молодое, несколько грустное лицо осветилось неподдельной радостью, и на карих глазах блеснули слезы.
- А мы, государь, твоей радостью рады, холопы твои! - поспешно ответили ему окружавшие его бояре, рабски целуя его в плечо и почтительно беря под руки, чтобы вести. Князь вышел на Красное крыльцо и махнул рукою. И тотчас загудели колокола Успенского собора; их звон подхватили колокола, доски и била других церквей, и воздух наполнился радостным гулом.
Тронулось шествие из Кремля с хоругвями, с крестами и иконами за реку Пресну.
Народ двигался густыми волнами по улицам, ломая напролом боков своих заборы, срывая ставни, давя и толкая друг друга. Все двигались к месту встречи царского отца с сыном, и скоро огромное поле было все заполнено людьми всякого звания, возраста и пола.
