- Любовь зла, кума, полюбишь... и Настю Вардепу.
Крестная с ожесточением набрасывала веревку на бревно и тянула за троих. Анюта быстро поняла эту игру и помогала матери, подбадривала крестную разговорами.
Странная это была пара - крестный и крестная. Сколько помнила их Анюта, они всегда спорили, ругались, а то и дрались. Но все про них говорили, что очень дружно живут. Где же дружно, удивлялась Анюта. Настя так допекала муженька, что крестный, проклиная все на свете, уходил к братьям в Козловку. Уходил навсегда - но к вечеру возвращался.
Иной раз приходилось матери мирить кумовьев, но чаще она опаздывала.
- Они уже сидят-посиживают рядышком, две дружечки, баран да ярочка, ужинают и разговоры ведут, - смеялась она, наведавшись к соседям понапрасну.
Два года не видала Настя своего Федотыча и вдруг стала впадать в печаль и напевать, сидя на лежанке:
- Скучаю я... Наверное, к смерти.
- Конечно, ты скучаешь, - соглашалась мамка. - Некого тебе пошпынять, не на кого поворчать, не на ком досаду согнать.
И они начинали разговаривать о крестном. Этими разговорами Настя и питала свою душеньку. Как-то она пожаловалась Анюте на куму:
- Твоя мамка чумовая меня совсем замотала, я едва дыхаю. Каждый день в лес таскает, кажинный день. Я уже одной ногой там...
Крестная не верила, что они к осени построятся. Хорошо, если сруб успеют поставить. А рамы, а двери, а стекло? Где все это взять, на какие деньги? А раз так, зачем жилы рвать? Можно и еще год пересидеть в землянке и дождаться мужиков.
Сестренки звали ее жить к себе в Прилепы. С родней ей было бы спокойней и беззаботней. Но почему-то Настя не шла к близкой родне, а жила с кумой и крестницей. Сестренки ее были бабы нудные и плаксивые. У них только одни разговоры: начнут вспоминать старые беды и загадывать новые, разнюнятся, расплывутся, как квашни. Настя всегда возвращалась от них в слезах и потом несколько дней болела.
А подруга не позволяла ей скучать и плакать. Подруга над ней насмешничала и нахваливала своего дорогого кума. Настя просто на глазах здоровела от этих шуток-прибауток и жить без них не могла. И терпела, когда на нее покрикивали и гнали в лес. Анюте она потихоньку жаловалась на куму, но Анюта ее не понимала. Они с Витькой любили эти ночные походы.
- Лес вылечит твою скуку, крестненькая! - утешала она Настю.
Луна еще только собиралась взойти, но снег излучал скудный, белесый свет, и они без труда находили протоптанные тропки и колею от саней. Ночной лес встречал их настороженно и просто цепенел от Настиных криков и ругани. Анюта испуганно оглядывалась вокруг. Вот-вот появятся из самой глухой чащобы лесовой или лесовиха и сделают Насте выговор за то, что нарушает лесной покой.
- До чего же шумливая баба эта Настя Вардепа! - сердито скажет белый как лунь старичок лесовой. - Поглядите, всех перебудила. Вот уж я ее повожу по лесу, до красных искр в глазах повожу.
Сонного покоя, тишины и днем в лесу хватало. А ночью, особенно зимой, в лесу царит такой дремучий, нерушимый покой, что оторопь берет. Ни одна веточка не шелохнется, ни одна птица не вскрикнет, и, когда снег скрипнет под ногой, сердце испуганно ёкает. Ни за что не пошла бы Анюта ночью в лес одна.
Но никто не выходил из-за елок и не грозил Насте. А жаль! И водит лесовой заблудших только летом, иной раз по два-три дня водит по знакомым местам, а выйти человек не может, пока лесовой его не отпустит. И Настю однажды "водило", так что лесовой ее давно знает.
Но вот крестная с мамкой перебросили веревки через плечо и отправились в обратный путь. За ними Анюта с Витькой подталкивают бревно палками. Сказка закончилась, осталась одна работа. Настя еще какое-то время покричала, но вскоре запыхалась и угомонилась. Сколько они так переносили, перетаскали волоком бревен и лесинок - со счета сбились. Потом, когда поставили коров на ферме, в лес стали ходить и днем. Но днем уже было совсем не так, совсем обыкновенно.
К весне весь двор был загроможден лесом. Мать ходила и пересчитывала бревна, шевеля губами. Еще снег не сошел, а на нее уже лихорадка напала, глаза в одну точку и думы только об одном - о доме. Строителей раз-два и обчелся, да и те деды. Они и фундамент до осени не осилят, не то что стены.
Как-то перебирали на дворе кирпичи.
- Ты чего такая смурная, кума? - поглядывала на нее Настя.
- Толокэ* соберу! - грозилась мамка.
Настя только посмеялась. На толоку надо угощение приготовить народу, хоть самое немудрященькое, но с мясом. И обязательно по рюмочке. И они стали вспоминать, как раньше косили и дружно строились толокой. А какие были богатые толоки во времена их молодости!
- Приходит воскресенье - зовем к себе толокой косить. А вдовы только толокой и косили. Готовили угощение. Придут человек шесть мужиков, за день все скосят. А вечером ставили столы во дворе и гуляли. Песни на всю деревню слыхать. Народ уже знал, где это песни орут, - это у Гришаковых толока. И строились толокой. Соберутся на стройку человек двадцать-тридцать - туча! Барана резали на такие толоки. Зато глядишь: два-три воскресенья - и хата стоит.
- Давайте, давайте толоку! - обрадовалась Анюта.
Мать вздохнула:
- Ладно, продам что-нибудь. Снесу на базар на станцию. Бабулечкин шушун, валенки можно, а, Насть?
- Погоди продавать, сама через год босиком побежишь. - Тут Настя хитренько им подмигнула. - Ну, по рюмочке-то мы найдем. Зернышек чуток на ферме украду, такую загну самогоночку!
Мамка заохала и руками на нее замахала: ни за что, никакого воровства, лучше бабкино льняное полотно на базар отнести. Но мысль уже пала Насте на ум, и, сколько кума ее ни стращала, она всегда делала по-своему.
Настя и до войны гнала самогонку. И многие у них в деревнях умели гнать из картошки и бураков. Какая свадьба или поминки без самогонки! Ближе к весне случилось у них радостное событие: один из дониных братьев вернулся. Отлежался в госпиталях после тяжелого ранения, и его отпустили насовсем, комиссовали. По этому случаю Доня быстро затерла самогоночки. И их тоже пригласили на праздник. Настя попробовала угощение - и потеряла покой. Ей и себе захотелось так сделать: вдруг вернется Федотыч - чтоб всегда стояла в запасе бутылочка.
Крестная напросилась к Домне в баню и исчезла на всю ночь. У Дони была чуть ли не единственная баня в деревне. Еще осенью она сказала: нет, я так жить не могу! И заставила батьку вырыть еще одну землянку. Быстро слепили там каменку, вмазали котел из старой бани и стали мыться. Они тоже в очередь с Гришаковыми топили баню, и дрова свои привозили, и воду таскали из речки.
Но очень скоро баню приспособили не только для мытья, но и для других дел. По ночам вились над нею таинственные дымки, а утром, крадучись, возвращалась довольная Настя, прижимая к груди укутанное ведро. Давала попробовать куме. Кума морщилась. Угощали стариков помощничков. Дед Устин, бывало, откушает стопочку - и просияет.
- И как они эту гадость пьют! - смеялась мама.
- С удовольствием! Натуральный продукт, ничего постороннего, - хвалила свою продукцию крестная. - Погляди, как старички потрусили в лес, в охотку, как на праздник. И лесинки нам свалят, и дрова попилят. Но я их баловать не стану, каждый день они у меня угощений не дождутся.
Весной привезли и поставили на ферме элитных быков. Говорили, из-за границы везли. Уж и тряслись над этими быками. Не дай Бог, что случится, под суд за них пойдешь. И кормили этих иностранцев не то что колхозных буренок чистым овсом. Но как водится, еще на пути этот овес где подмочили, где подморозили, где сгноили.
Тут же погнали баб этот овес перебирать: который получше - быкам, совсем гнилой и негодный, на радость колхозникам, списали и выдали по триста граммов на трудодни. К тому времени многие подобрали последнюю муку, жили на одной картошке. Кто подсушил зерно, смолол на самодельной мельничке и испек лепешки напополам с мякиной. Кто просто распарил в печке.
А Настю поставили ходить за этими заморскими быками. Однажды вечером она похвасталась: из одного кармана тулупа достала горсть овса и из другого горсть. С этого дня мать покоя лишилась:
- Настя, тебя посадят. Бабу с Рубеженки посадили, двое деток осталися. Говорят, в детдом свезли.
Зато у Домны глаза разгорелись, когда она увидела эти краденые зерна. Каждый ребенок в деревне знает, что с зерном самогонка совсем другая - и крепче, и вкуснее. На другой день в бане уже стояли чугуны, прикрытые тряпками. Работа закипела. И Домне не для баловства нужно было зелье. Они тоже начинали строиться, денег не хватало. А мужики за самогонку готовы горы свернуть. Им и денег не надо, дай только выпить.
Собрали уцелевшие бутылки, Настя разлила часть своей продукции и приготовилась на станцию бежать - к поезду или на базар. Надо сейчас сбегать, рассудила она, пора огороды копать, сеяться, да еще стройка. А коров своих на куму бросила, Анютка поможет. Мать чуть ли не в рукав ее вцепилась:
