Бонна улыбнулась угломъ рта и отвѣчала:
— Ушла.
— Куда ушла?
— Можете вы думать, сударыня, въ дворницкую убѣжала. Пришелъ какой-то ея землякъ. Въ кухню его не пустили. Онъ въ дворницкую… Дворникъ увѣдомилъ Еликаниду черезъ парадную лѣстницу, что землякъ ждетъ ее въ дворницкой, и она убѣжала.
Екатерина Васильевна поблѣднѣла и схватилась за сердце.
— Спирту… воды… Скажите мужу… Ахъ, ахъ!.. Капель… А ее вернуть!.. Послать… привести домой… Господи, что-же это такое! — стонала она и опустилась на стулъ въ изнеможеніи.
А Колоярову о кормилицѣ ужъ докладывалъ лакей Павелъ.
— Никакой возможности не было ее удержать, ваше превосходительство… Какъ съ цѣпи сорвалась… Словно удила закусила… Выскочила на парадную лѣстницу и въ одинъ моментъ… Я ужъ бѣгалъ въ дворницкую… А тамъ два мужика и баба… Земляки… Зову — не идетъ.
— Сейчасъ привести ее!.. Сказать, чтобъ не медля шла! Или я самъ за ней явлюсь! — кричалъ Колояровъ. — Силой привести домой.
Лакей побѣжалъ за Еликанидой.
Пришла къ Колоярову бонна и сказала ему:
— Пожалуйте, Бога ради, къ барынѣ. Ей дурно. Она въ дѣтской.
Колояровъ поспѣшилъ въ дѣтскую. Тамъ ужъ около Екатерины Васильевны возилась горничная съ флакономъ спирта и разсказывала:
— Цѣлая орда гостей къ ней въ кухню явилась: два мужика, баба, солдатъ… Поваръ не пускаетъ. Ругаются…
— Ахъ, и солдатъ! — взвизгнула барыня… — Базиль, мы должны что-нибудь предпринять рѣшительное.
— А ужъ потомъ дворникъ вызвалъ ее на парадную лѣстницу, — продолжала горничная. — Павелъ сначала думалъ, что насчетъ паспорта что-нибудь. Переговорила она съ дворникомъ, да какъ пустится бѣжать внизъ.
— Какой дворникъ? — спрашивалъ Колояровъ. — Старшій?..
— Нѣтъ, младшій. Трифонъ.
— Я пойду къ домовладѣльцу и буду требовать, чтобы этого Трифона прогнали. Вѣдь это-же безпорядокъ, наглость, внѣдреніе въ семейную жизнь жильцовъ.
— Охъ, это ужасно, ужасно! Бѣдный Мурочка! — стонала Екатерина Васильевна. — И давно она тамъ сидитъ въ дворницкой?
— Да больше получаса, барыня. Судомойка бѣгала туда, такъ разсказывала, что они ей гостинца изъ деревни привезли: сушеной малины и грибовъ. Земляки, то-есть.
— Господи, только этого недоставало! И она теперь сидитъ тамъ въ дворницкой и все это жретъ. Базиль! Да прими-же какія-нибудь мѣры! Словно ты и не отецъ. Вѣдь твой-же ребенокъ.
— Я послалъ, другъ мой, Павла и приказалъ притащить ее силой, — засуетился Колояровъ. — Но меня удивляетъ одно: какъ могъ выпустить ее швейцаръ на улицу. Вѣдь онъ-же видѣлъ, что она была даже не одѣта.
— Какъ? даже и не одѣта? — взвизгнула Екатерина Васильевна. — Не одѣта… Инфлуэнца… А потомъ перейдетъ на Мурочку. Затѣмъ корь, скарлатина…
— Вы говорите, баринъ, швейцаръ… Швейцаръ влюбленъ въ нее… — говорила горничная. — Онъ вдовецъ и даже сватается къ ней…
— Кругомъ вода… — произнесъ Колояровъ и въ недоумѣніи развелъ руками.
— Но она не идетъ за него… Еликанида не идетъ… У ней есть женихъ… Вотъ этотъ самый, что-теперь въ дворницкой… Онъ-то и привелъ къ ней деревенскихъ земляковъ. Онъ прежній… Еще съ огорода… Когда она на огородѣ въ полольщицахъ жила… Онъ тоже изъ земляковъ… А потомъ его взяли въ солдаты… — повѣствовала горничная.
— Боже мой, Боже мой! — продолжала стонать Екатерина Васильевна. — Что намъ теперь съ мамкой дѣлать? Надо составить совѣтъ… Вѣдь ее придется дезинфицировать… Базиль… пошли за докторомъ, пошли за моей маменькой, пошли за твоей маменькой…
Въ дверяхъ показалась бонна.
— Павелъ мамку привелъ… — доложила она.
Уже издали слышался вой кормилицы Еликаниды, когда вели ее въ дѣтскую. Такъ воютъ въ деревняхъ только по покойникамъ. Велъ Еликаниду Павелъ, держа подъ руку, а она упиралась. Ее подталкивала сзади судомойка. Юбка будничнаго голубого ситцеваго сарафана Еликаниды была оторвана сзади отъ лямокъ, одинъ изъ кисейныхъ широкихъ рукавовъ разорванъ. Волосы были распустившись. Очевидно, была изрядная борьба. Красивое, всегда дышащее здоровьемъ, лицо мамки было заплакано, а нитку янтарей ея, которые она носила на шеѣ, несла въ рукѣ судомойка. Но вотъ Еликанида показалась въ дѣтской. Увидавъ Колояровыхъ, она бросилась имъ въ ноги и завопила:
— Барыня, голубушка, простите! Баринъ, ангелъ, что хотите дѣлайте, а я безъ родни жить не могу!
Екатерина Васильевна не поднималась со стула.
— Безстыдница! Срамница! Губительница ребенка! — вырвался у ней какъ-бы стонъ изъ груди.
— Милая барыня, да вѣдь я только что накормила его передъ тѣмъ, чтобы уйти. Пришли дяденька Селифонтъ Митричъ, земляки… принесли родимаго гостинца, а ихъ изъ кухни гнать стали.
Колояровъ остановился передъ ней въ наполеоновской позѣ, скрестивъ руки на груди, и глухимъ голосомъ спросилъ ее:
— Несчастная женщина, скажи, что мнѣ съ тобой теперь дѣлать?
— Да что хотите, баринъ миленькій, то и дѣлайте… только простите, — плакала Еликанида.
— Поднимите ее съ пола и посадите ее на кушетку!
— Не встану я, баринъ добрый, не встану, пока не простите. Барыня сердечная, заступитесь!
— Отчего ты не шла наверхъ, когда тебя звала прислуга?
— Баринъ, ваше превосходительство, вѣдь кровные, кровные земляки… Родные… Поговорить хотѣлось… о деревнѣ поразспросить. Баринъ родименькій, вѣдь и у васъ есть родня… Охо-хо-хо! О, моя головушка!
— Не корчи изъ себя дуру. Встань и сядь вонъ тамъ на кушеткѣ… Тебѣ надо успокоиться. Тебѣ вредно тревожиться. Ты ребенка кормишь. Не реви… А я объявляю тебѣ строгій выговоръ. Чтобы не было этого! И если это повторится или ты сдѣлаешь хоть попытку къ повторенію, ты будешь лишена подарка къ Пасхѣ, будешь лишена награды послѣ того, какъ откормишь ребенка.
Судомойка и лакей Павелъ подняли Еликаниду и повели на кушетку.
— Не сажайте ее близко къ кроваткѣ ребенка, не сажайте! — закричала Колоярова. — Ее прежде всего надо обчистить, обмыть и привести въ порядокъ. Кто это порвалъ у ней рукавъ у рубахи и сарафанъ? Земляки?
— Да вѣдь не идетъ изъ дворницкой, такъ за неволю… — отвѣчалъ Павелъ. — А драки промежъ ихъ въ дворницкой не было.
— Они это, барыня, они… Наша прислуга… Они оборвали… Бусы сорвали… — стонала Еликанида.
— А ты не упрямься, ты иди… Ты вонъ по дорогѣ даже укусить меня хотѣла… — жаловался лакей.
— Прежде всего тебѣ надо переодѣться, — обратилась къ мамкѣ Екатерина Васильевна. — Даша, уведите ее къ себѣ, перемѣните на ней сарафанъ, а затѣмъ ванну ей приготовьте, — отдала она приказаніе горничной. — Ей необходимо вымыться и надѣть чистое бѣлье, а до тѣхъ поръ я не подпущу ее къ ребенку. Пожалуйста, Даша. Возьми себѣ въ помощь судомойку и сдѣлай все это. А я васъ награжу… Я умѣю награждать тѣхъ, кто преданъ нашему дому и исполняетъ наши приказанія.
— Да я, барыня, съ удовольствіемъ, — откликнулась судомойка. — А только не велите ей брыкаться. Она давеча меня кулакомъ въ носъ. Пойдемъ, Еликанида, — сказала она кормилицѣ.
Та перестала плакать и поднялась.
— Стало быть, барыня, вы меня простили? — уныло спросила она.
— Такіе проступки не прощаются. Но все равно иди. Теперь я удвою надъ тобой надзоръ, и ты ужъ не убѣжишь. А что я не кричу на тебя, не браню тебя, такъ я не тебя, дуру, жалѣю, а ребенка. Поняла? За ребенка я скорблю, скорблю душой, что не могу сорвать на тебѣ мое сердце… Разносить тебя — ты будешь ревѣть, безпокоиться, и вотъ порча молока для Мурочки.
— Спасибо вамъ, барыня, — произнесла слезливо мамка, удаляясь.
— Дура! Она еще благодаритъ! Ведите ее и мойте скорѣе, Даша! Да вымыть ее зеленымъ мыломъ! Зеленымъ калійнымъ мыломъ. А потомъ обтереть одеколономъ. Пожалуйста.
— Слушаю, барыня…
— А вы, мадемуазель, пока мы будемъ обѣдать, посидите около Мурочки, — обратилась Екатерина Васильевна къ боннѣ. — Онъ теперь спитъ, а какъ проснется и заплачетъ — я приготовлю ему немножко муки Нестле. Шурочка, чтобы не мѣшать вамъ, сядетъ съ нами за столъ. А вамъ мы пришлемъ обѣдъ сюда. Ахъ, да… Попрыскайте немножко здѣсь скипидаромъ. Все лучше… Кто знаетъ… съ какими такими земляками она тамъ въ дворницкой бесѣдовала… Можетъ быть, съ заразными.
Супруги Колояровы вышли изъ дѣтской и направились въ столовую обѣдать. Колоярова вела Шурочку.
Колояровъ садился за столъ и говорилъ:
— Нѣтъ, какова женщина! Я про Еликаниду. По пылкости, по мужчинолюбію — это испанка какая-то, а между тѣмъ по паспорту она уроженка Валдайскаго уѣзда. Нѣтъ, тутъ не новгородская кровь, а южная, прямо южная, знойная какая-то. И все узнаемъ новости, новости относительно ея. Теперь ужъ оказывается, что къ ней нашъ швейцаръ сватается.
— Да, да, да… И знаешь, мы не должны ограничиться сейчасъ сдѣланнымъ, мы должны принять относительно Еликаниды какія-нибудь экстраординарныя мѣры, — произнесла супруга.
