Николай набросился на нее с жадностью и через несколько минут уже снова появился у раздаточного окна...
И вторую миску супа съел с такой ненасытной жадностью, как и первую. А есть хотелось, кажется, еще сильней. Ему бы благоразумно сказать себе: хватит! - а он снова заспешил к раздаточному окну - простительно ль упускать столь счастливый случай?..
...На розыски команды штрафников Николай отправился с непривычно отяжеленным желудком. Вскоре он раскаялся в своей неосмотрительности: ему вдруг сделалось дурно, и он покрылся холодным потом. "Мать честная, это же надо быть таким идиотом!" - с запоздалой беспомощностью ругнул себя Николай, чувствуя, как с каждым шагом ему становится все хуже и хуже...
У входа в казарму, в которой размещались штрафники, он, хватаясь за живот, сперва присел на корточки; а потом и лег прямо на твердый снег...
Три дня Николай провалялся в санчасти запасного полка, но улучшения не было, и его отправили в госпиталь. Он лежал пластом, не вставая, и уже ничего отрадного для себя не видел: силы его быстро угасали...
Однажды, открыв глаза, он увидел возле своей кровати несколько мужчин и женщин в белых халатах. Они глядели на него с грустной безнадежностью...
- Спасите меня, - тихо, еле слышно попросил он. - Мне нельзя умирать... Пожалуйста, спасите!..
Врачи о чем-то тихо посовещались и ушли, не сказав ему ничего, будто он их ни о чем и не просил. Не сочли нужным даже выразить обычное, ни к чему не обязывающее утешение - зачем обнадеживать обреченного?
В ушах Николая вдруг поднялся страшный шум, а в глазах потемнело. Может, вот так и бывает в последние минуты?..
Но кто это снова склонился над ним? Ах, это оказывается, палатная сестра. Но что теперь-то ей нужно от него?..
А что если ей открыться? Пускай потом напишет Оле, где и как закончил свой жизненный путь ее незадачливый муженек. Чтоб ни она, ни дети всю жизнь не мучились в бесплодных догадках...
Сестра что-то говорит, но Николай из-за шума в голове не слышит ее голоса. Она сует ему какие-то пилюли, силой заставляет проглотить горькую микстуру и показывает на тарелку с творогом и куском белого хлеба. Значит, доктора вовсе не считают его безнадежным?..
...Шли дни, и Николай с изумлением возвращенного к жизни человека наблюдал за тем, как мартовское солнце весело и по-матерински щедро ласкало мир. За окном звенела капель, журчали ручьи, подмывая оледенелый снег, и с озабоченностью творцов строили гнезда грачи - по родной многострадальной земле шествовала весна...
Вскоре он поднялся на ноги, но ходить начал, как ребенок: сперва робко, неуверенно и в пределах палаты, потом стал выбираться в длинный коридор. Однажды Николай самостоятельно даже сошел с третьего этажа на первый, в рентгеновский кабинет. На обратном пути, проходя мимо раскрытой двери канцелярии, увидел телефон и, недолго думая, обратился к белокурой девушке-секретарю:
- Сестрица, будь ласкова, уважь мою просьбу.
- Какую?
- В Череповце проживает Ольга Тимофеевна Кравцова. Мне дозарезу надо с ней поговорить. Не откажи!.. Это моя двоюродная сестра...
Девушка понимающе заулыбалась:
- А может, внучатая племянница?
Улыбнулся и Николай:
- Ты права... Понимаешь, вот уже почти год от нее никаких вестей. Помоги установить связь - век буду благодарить!
- Раз такое дело - попытаюсь. Давайте адрес.
Возвратясь в палату, утомленный Николай уснул так крепко, что даже проспал обед. Проснулся уже под вечер с чувством облегчения и ожидания чего-то радостного, светлого, но не сразу осознал, чего же именно. Наконец вспомнил: возможен телефонный разговор с Олей!..
Но предвкушение светлой радости убила отрезвляющая мысль о предосторожности: "А не погубишь ли ты сам себя этим разговором?.."
Ночь прошла в противоречивых раздумьях: подходить к телефону или не подходить? Решения никакого не принял, и потому, когда утром, во время завтрака, в палату вбежала девушка из канцелярии и выпалила: "Косаренко, к телефону!", он несколько секунд оторопело глядел на нее, не зная как быть.
- Что же ты? - поторопили она его. - Быстрей же!
Николай рванулся с места. С трудом переставляя ноги, он заспешил в коридор. Перед тем как войти в комнату с телефоном, в нерешительности остановился, а потом досадливо махнул рукой - будь что будет, - открыл дверь. Взяв трубку, Николай сразу же услышал хорошо знакомый женский голос: "Алло, я слушаю, кто меня вызвал?.. Алло!.."
Николаю страстно хотелось сказать жене о многом, а еще больше узнать о ее теперешнем житье-бытье, но он, будто потерявший дар речи, молчал, вслушиваясь в тревожные интонации голоса родного человека, и молчал. Потом, осторожно положив трубку, мысленно обратился к жене: "Прости, Оля, и за это своего непутевого муженька..."
12
Армейская штрафная рота, в которой Николаю Кравцову предстояло искупить вину, действовала в Карелии. Он прибыл в нее старшим по команде в начале мая сорок третьего года, под вечер, когда низкое северное солнце уже спускалось к зубчатой линии пихтового леса, занятого противником.
Пополнение принимал командир роты Горначев, капитан в щегольской кубанке и бекеше, опушенной серым каракулем, накинутой на плечи небрежно, но расчетливо - так, чтобы были видны все три боевых ордена и медали "За отвагу". Приняв рапорт Николая, Горначев неторопливо, властно прошелся вдоль строя новичков. Остановился возле серой громады валуна, обросшего зеленым мхом, и заговорил неожиданно низким басом:
- Вот что, христосики... Я не намерен ворошить ваше грязное белье для выяснений, за что каждый из вас попал под трибунал. Для меня важно не это. Как будете драться - вот что главное. Признаюсь: люблю смелых и отважных, а с трусами и паникерами у нас тут разговоры очень даже простые и короткие расстрел на месте! Вопросы по этому поводу будут?
- Все и так ясно-понятно! - за всех ответил Коровин, конопатый боец лет тридцати в кургузой шинелишке и небрежно заломленной пилотке.
- Превосходно! - одобрительно заключил Горначев, похлопывая прутиком по начищенному до зеркального блеска хромовому голенищу. - Разъясню и другое, тоже весьма существенное... По приговору каждый из вас должен кровью искупить свою вину - ранение автоматически снимает судимость. Кого же пуля или осколок, не дай бог, сразит наповал - война есть война, тут уж, братцы мои, ничего не попишешь, - погибший, одним словом, будет похоронен с доступными нам воинскими почестями. В этом случае родным сообщается, как и про всякого бойца, геройски сложившего голову в боях за Родину. Вот и вся для вас политграмота... А сейчас отправитесь на склад за продуктами. Старшим по-прежнему будет, - капитан взглянул на Николая, - как тебя?..
- Рядовой Косаренко, товарищ капитан!
- Подойди-ка сюда, Косаренко.
Командир роты почему-то долго всматривался в лицо Николая, словно бы что-то вспоминая.
- Мы с тобой нигде не встречались?
- Нет, товарищ капитан...
- Странно. А лицо твое мне кажется хорошо знакомым... В топографии смекаешь?
- Немножко.
Развернув карту, командир роты ткнул в нее пальцем:
- Что изображено?
- Кустарники.
- Правильно. А это?
- Непроходимые болота.
- Тоже верно.
Капитан задал еще несколько вопросов и не без удивления заметил:
- Ды ты, тово, не разжалованный ли офицер?
- Что вы, товарищ капитан, - поспешил разуверить Николай. - Я вообще не шибко грамотный.
- Но где же ты научился топографической премудрости?
- На действительной, товарищ капитан. Служил при штабе полка, там и поднаторел.
Это, видно, не очень убедило капитана.
- Ну, тебе лучше знать, где и как приобрел командирские знания, - сухо заметил он. - А сейчас перед тобой задача такая... Поведешь людей вдоль этого кривого озера до охотничьей избушки. Возле нее свернешь влево и по настилу через болото выйдешь на позиции дивизионных артиллеристов. Ну а от них до продсклада рукой подать. Он расположен вот здесь, на опушке. Вопросы есть? Тогда действуй!
13
Вытянувшись цепочкой, восемнадцать штрафников шагали вразнобой. Под ногами - мягкий настил мха, скрадывающий звуки шагов, над головой - небо с кучевыми облаками, а вокруг - лесистые сопки и распадки, озера и болота, соединенные между собой протоками. В укромных, мало доступных для солнца местах еще серел снег. Глядя на него, Николай с тоской подумал: "А у нас в Репьевке теперь уже вишни и яблони в цвету...".
Подошли к болоту. По его зыбкой, мшистой и кочковатой поверхности был проложен пешеходный настил в три бревна. Под ногами бойцов он оживал, вдавливаясь в чавкающую жижу. Противник, наверное, знал про эту деревянную тропку и держал ее под обстрелом: по обочинам - бесчисленные оспины разрывов, заполненные ржавой водой. В нескольких метрах прямым попаданием повреждены бревна настила.
Разглядывая следы обстрелов, Николай невольно и не без опаски оглянулся - не просматривается ль болото наблюдателями противника?
