подготовиться. Но через секунду уже не может отличить их друг от друга – лица становятся незнакомыми, усредненными, начинают напоминать всех сразу. То видится первая учительница – Зоя Федоровна, погибшая в осажденном Ленинграде, до последнего исполнив учительский долг, то интеллигентное лицо кондуктора Евгения, жившего по соседству, который неизменно в течение многих лет здоровался и справлялся о здоровье Надежды Константиновны и, как ей казалось, втайне был влюблен в нее. И многие другие, давно забытые лица на секунду промелькнули перед ее глазами. Она видела не только их самих, но и как бы читала их мысли о себе самой: о том, что думали о ней и как воспринимали ее все эти люди, какой, по их мнению, жизнью она жила и чего бы могла добиться или как должна была закончиться её жизнь. Все эти суждения имели очень острый и интенсивный характер, как будто размышления о личности Надежды Константиновны занимали весомую долю всех мыслительных процессов, происходящих у этих людей в течение всей жизни.
Это было очень странно. Не успела Надежда Константиновна задуматься об этом, как видение вдруг прекратилось, и призрачные лица с фотографий окончательно воплотились в физиономии двух похмельных на вид рыбаков, изначально сидевших в противоположном ряду, напротив старушки.
Надежда Константиновна прикрыла глаза. Через веки бил яркий солнечный свет, в котором, казалось, растворились все эти непонятные для нее образы и значения, которые они в себе несли. И воспоминания после стольких лет и на исходе дней не имели теперь уже никакого смысла. Ведь все это было так давно, что любой след о тех событиях уже стерся с лица земли и не влиял больше ни на что на этом свете. И лишь она одна еще оставалась живым памятником тому времени, которого по реалиям текущего момента, можно сказать, никогда не существовало. Просто потому, что никак нельзя было доказать то, что оно когда-то было, и не просто было, а являлось таким же важным и знаковым в глазах тех людей, как день сегодняшний. Люди переживали каждый момент, трепетали перед будущим, делая следующий шаг в его сторону, всей душой надеясь его вскоре увидеть. Но в итоге видели лишь настоящее, которое для большинства стало лишь мутным зеркалом, отражавшим их прошлое, возможно, так никогда и не существовавшее на самом деле.
Под тихий аккомпанемент этих неоднозначных мыслей Надежда Константиновна задремала и всю оставшуюся дорогу видела сновидения. Характер снов был весьма неопределенный. Сначала Надежда Константиновна видела красную точку на белом фоне, которая все расширялась и расползалась, словно пятно, заполняя собой все пространство. Когда белого фона уже не осталось вовсе, красное полотно вдруг закипело и забулькало, чем дальше, тем интенсивнее. Неизвестно откуда, но Надежда Константиновна точно знала, что эта красная субстанция – кровь и ничто другое. Затем внимание старушки, как это часто бывает во снах, резко и без предупреждения изменило угол обзора, и она поняла: то, что она до сих пор видела, было не чем иным, как кастрюлей, стоявшей на газовой плитке.
В алюминиевой кастрюле по-прежнему кипела красная жижа, подогреваемая огнем очень странного черного цвета. Он быстро коптил блестящие бока грязноватой кастрюли, окрашивая ее в такой же непроницаемо черный, как само пламя, цвет.
Вдруг в поле зрения Надежды Константиновны появился человек. Лица его видно не было, но, судя по костюму и кепи на голове, это был мужчина. Из кармана он достал глубокую деревянную ложку и с лихвой зачерпнул из кастрюли красной жидкости. Поднеся её ко рту, он, видимо, снял пробу, после чего одобрительно закачал головой. Затем полез во внутренний карман пиджака и достал оттуда здоровенный подосиновик, на вид очень красивый, но от Надежды Константиновны не укрылся тот факт, что весь гриб покрыт червоточинами, а значит, внутри, однозначно, был изъеден червями. Дальше мужчина в кепи небрежным движением закинул гриб в кастрюлю и, не оглядываясь, зашагал прочь и уже через секунду пропал из поля зрения.
Не успела Надежда Константиновна удивиться произошедшему, как сразу в кадре появился еще один человек. Его было видно отчетливо, и Надежда Константиновна сразу его узнала. Это был ее отец. Вот только у него были пышные усы, которых никогда не было при жизни, а одет он был в военную шинель и заправленные в сапоги галифе с красными лампасами. Отец подошел к плите и твердым жестом повернул рукоять подачи газа на максимум. Красная жидкость забурлила внутри кастрюли так сильно, что стала литься через край. Стекая по внешним стенкам кастрюли, густая жидкость очищала ее от толстого слоя черной копоти, который покрывал ее всю. Доходя до нижнего края, красная жидкость капала на конфорку и понемногу тушила черное пламя. Когда огонь совсем погас и жижа перестала кипеть, отец достал из кармана брюк хлопчатый платок и сильными движениями отер кастрюлю от запекшейся красной жижи. Кастрюля вновь стала блестящей даже лучше, чем была. Удовлетворенно кивнув, он достал курительную трубку и спички. Закурив трубку и, несколько раз с наслаждением выдохнув дым, не гася спичку, он поднес ее под кастрюлю. Тут же появилось пламя, которое на сей раз было привычного голубоватого цвета.
С минуту отец дымил трубкой и наблюдал за тем, как равномерно расходятся пузырьки по поверхности красной жидкости, лопаясь и выпуская горячие клубы пара. Затем он накрыл кастрюлю тяжелой на вид железной крышкой, непонятно откуда взявшейся у него в руках. Затем он повернулся лицом к Надежде Константиновне, улыбнулся ей, хитро сощурясь, а затем, придерживая трубку, не спеша вышел за пределы ее видимости. В этот момент у Надежды Константиновны так нестерпимо защемило сердце, как будто она поняла, что больше никогда его не увидит.
– Отец, постой, не уходи! На кого ты меня оставляешь? Что делать мне теперь? Отец! Пастырь! Вождь! – взмолилась Надежда Константиновна, тщетно пытаясь повернуть взгляд вслед уходящему отцу.
К сожалению, сделать это не представлялось возможным, как бы ей этого ни хотелось. Горечь была так сильна, что затмила дальнейший сон, потому как Надежда Николаевна уже не могла, да и не хотела воспринимать ничего, кроме необъяснимой жалости к самой себе. Остальной сон она наблюдала словно издалека, без фокуса, на самом краю периферии сознания. Один за другим там смеялись мужчины, которые ненадолго задерживались у плиты, каждый что-то добавлял в кастрюлю, снимал пробу, а затем уходил вслед за остальными. Впрочем, некоторые отличались экстравагантностью и творческим подходом. Один из таких, например, подойдя к плите, приподнял крышку, накидал внутрь кукурузы, а затем снял башмак с ноги и стал помешивать им красный бульон. Последним, кого увидела Надежда Константиновна, перед тем как сон оборвался, был невысокий мужчина в костюме, с обширной лысиной на голове. На этой лысине красовалось небольшое коричневое пятно. Старушке пришло на ум, что должно быть именно так и должна выглядеть печать зверя из библейских рассказов, которые ей рассказывала бабушка в детстве. Мужчина все ходил вокруг плиты, так и сяк двигал кастрюлю, а в самом конце, за секунду, как Надежду Константиновну разбудил проводник, он неосторожным движением опрокинул кастрюлю, и все ее содержимое выплеснулось ему на брюки.
От вокзала до дома старушка добралась, словно на автопилоте. В глубокой прострации. Про таких людей, замкнутых и отстраненных от реальности, сама Надежда Константиновна, будучи всегда сосредоточенной и настроенной к решительному действию, отзывалась нелестно. " Мешком пыльным с рождения осененный«, – именно так говорила она, про людей невнимательных, медлительных и нерешительных. А вот теперь и сама она, проплывала по улицам родного города, словно призрак, не поднимая глаз от асфальта, как будто вовсе не была причастна к людскому сообществу, представители которого отчаянно суетились и возились, устраивая свою жизнь сегодня согласно утвержденной партией повестке дня.
Пришла в себя Надежда Константиновна, уже находясь у порога деревянной двери, которая вела в подъезд многоквартирного дома, где она и проживала последний десяток лет. Чувство тревоги совсем ушло, оставив после себя внутреннюю пустоту и эмоциональную усталость. Поднимаясь по холодным бетонным ступеням на свой этаж, Надежда Константиновна безразлично рассуждала на тему собственного внезапного помешательства:
– Совсем спятила на старости лет. Никогда бы не подумала, что доживу до такого.
Когда Надежда была молодой, она всегда
