Дом - Эмма Беккер

— Желание присутствует, но, обрати внимание, это, скорее, жажда денег.

— Да, но как им удается имитировать так правдоподобно, не произнося ни слова, как удается провоцировать вожделение за долю секунды, да так, что на протяжении какого-то времени любой мужчина забывает, что это игра…

— Это игра.

— Да, но это хорошая игра! Это большое искусство. Или так, или же механизм мужского желания бесконечно глуп, и, чтобы поверить во взаимность, ему достаточно того, чтобы девчонка приподняла свои сиськи.

— Тебе известно, насколько глупы мужчины.

— Хорошо, мужчины глупы, но не настолько же, чтобы…

— Настолько.

— Ах, не раздражай меня, я видела, каким взглядом ты ее провожал.

— Потому что она симпатичная!

— Рада слышать это от тебя. Этим ты доказываешь мою правоту: может, в сущности, их ремесло — просто быть красивыми и желанными, но разница между теми, на которых ты смотришь, и теми, которых игнорируешь, — это душа, которую они вкладывают, чтобы привлечь твое внимание.

— Значит, они актрисы.

— Потенциально самые великие актрисы. Проститутка, которая создаст впечатление, что ты действительно овладел ею, проститутка, которая заставит тебя забыть, сколько она тебе стоила, — в этом квинтэссенция актерства, большего и не нужно.

Стефан улыбается мне.

— Легко так думать, когда это не твоя работа. Я уверен, что твои клиенты в Париже были полностью удовлетворены, но так было потому, что ты занималась этим ради смеха. Притворство не требовало от тебя огромных усилий — если предположить, что ты действительно притворялась, — потому что этими деньгами ты не платила за аренду и еду на каждый день, ты покупала на них то, что представлялось тебе роскошью. Что до этих девушек…

— Я просто хочу сказать, что притворяться так, чтобы никто не заметил, это, возможно, что-то, присущее женщинам.

— Ах, вот так? И каким же женщинам?

— Всем женщинам.

— Всем женщинам или только тебе? Твоя проблема в том, что ты обобщаешь, чтобы успокоить себя.

— Было бы странно, если бы я была единственной. Вас просто обижает, что проститутка симулирует, а вы все равно от этого кончаете.

— Ты знаешь, насколько легко заставить мужчину кончить.

— Да, у вас это получается автоматом. Но это не мешает вам продолжать этим заниматься? Может быть, все это неправда с самого начала, даже с твоей любовницей или с женой, и, несмотря на это, когда у тебя встает, когда тебе хочется секса, ты думаешь только о тепле тела, находящегося рядом с тобой, и о звуках, которые эта женщина будет издавать, и о том, как она будет извиваться под тобой. Если самую малость тебе будет казаться, что она этого желает, ты даже на секунду не задумаешься о том, что это может быть игрой.

— То есть ты считаешь, что все женщины симулируют?

— Проститутка остается женщиной. Это особенное ремесло, но оно не делает из них особенных женщин. С ними у тебя столько же риска потерпеть фиаско и столько же шансов на триумф, сколько и с любой другой.

— С женщиной, которая не трахается целыми днями, у тебя больше шансов достичь наслаждения и взволновать ее. Потому что она не окутана своим профессиональным равнодушием.

— Заниматься сексом с мужчинами, которые оставляют тебя равнодушной, такое случается. Есть множество причин заниматься этим, не думая о плоти.

— Какие?

Какие? Я смотрю на Стефана и вдруг чувствую, что мы как никогда далеки друг от друга. Без сомнения, был бы он девушкой, мы бы стали самыми лучшими подругами. Возможно, понять меня ему мешает та часть тела, что находится у него между ног и для которой заниматься любовью означает кончить. Одно подразумевает другое. Секс и последующее наслаждение неизменно связаны, пенис и голова живут одной жизнью во время полового акта. Они идут рука об руку и сливаются в единое целое во время оргазма.

Если бы я вслух сравнила его с его же собственным членом, Стефан разорался бы благим матом, закричал бы, что я все упрощаю грубейшим образом. При этом он непременно отчасти покривил бы душой.

Спустя два часа на Гамбургском вокзале Стефан, для которого шутки заканчиваются, как только речь заходит об искусстве, наклоняется ко мне, как будто хочет поделиться мыслью о произведении, находящемся у нас перед глазами. В данный момент перед нами скучнейшая инсталляция Йозефа Бейса.

— У меня встает.

— С чего бы?

— Просто так, не знаю, в чем дело.

Мы малюсенькими шажочками передвигаемся к стене напротив, на которой аккуратнейшим образом развешаны написанные чем-то похожим на кровь или клубничный сок наброски. Они уже не привлекают внимание Стефана: он лишь мельком читает таблички под ними. Его глаза лихорадочно разыскивают темный уголок. Он находит его — это темная комната, в которой показывают экспериментальные короткометражки, — и мы смешиваемся с редкой публикой, слушающей стоя. Он шепчет:

— Дай мне свою руку.

— Ты сам потащил меня на эту выставку.

— Не знаю, что со мной, у меня прямо сейчас прилив тестостерона…

— Пройдет.

— Ты даже не хочешь знать, что я сделал бы с тобой, будь такая возможность, прямо посередине этой комнаты.

Как это не хочу знать? Я быстро, пусть мне и только-только стала интересна выставка, протягиваю руку Стефану, он затаскивает ее себе в карман так, чтобы я могла обхватить его член. Меня потрясает осознание того, что в своем припадке этот мужчина растерял весь здравый смысл. Шел снег, а мы ходили кругами два километра, пока не добрались до этого музея, который ему во что бы то ни стало нужно было посетить. Мы три раза поругались, потому что я слишком понадеялась на свое умение ориентироваться. Стефан начал прогулку по музею так, будто никто, кроме Бейса, не заслуживает права называться художником. А теперь рука, маленькая тепленькая ручка вокруг его члена, отнимает у него всяческую способность думать.

И ему не приходит в голову, что испытываемое мной возбуждение, проявлениями которого я делюсь с ним, абсолютно независимо от моего тела. Он и представить не может, что мое тело равнодушно, что реагирует моя голова. Не подозревает, что меня радуют его собственное возбуждение и картинки в его голове. Вот оно, точное описание нашей взаимной лжи, не так ли? Он притворяется, что я источник его эрекции, а я в свою очередь — что соответствую этому вожделению, вовсе не принадлежащему мне. Скорее всего, дело в том, как резко изменилась температура внутри музея по сравнению с тем, как было на улице. Женщины занимаются любовью по уйме превосходных причин, не имеющих