французской администрации, однако Париж не желает давать добро на открытие межконтинентальной авиалинии, пока не будет самолета с гарантированной мощностью. Никто не желает получить фиаско, которое поставит под удар собственную политическую карьеру. Все его ходатайства остаются без удовлетворения.
Когда заместитель министра воздушных сообщений Франции оказывается проездом в Буэнос-Айресе, Мермоз просит об аудиенции, но его просьба отклонена в связи с напряженностью графика. Тогда ему удается получить приглашение на прием в посольстве и устроить так, чтобы один крупный промышленник его представил.
– Это вы! – с явным неудовольствием от его появления восклицает заместитель министра. Ему уже приходили от этого человека три весьма настойчивых ходатайства о поддержке трансатлантических перелетов.
Мермоз пытается пустить в ход свое обаяние, однако заместитель министра резко обрывает его тоном, не терпящим возражений:
– Успех не гарантирован, и на данный момент этот маршрут нереализуем. Аргентинская пресса от вас весьма зависима, поэтому, чтобы вы не выкинули что-то, что может поставить под угрозу репутацию французской авиации, мы ограничили поставки вам горючего лимитом в полторы тысячи литров.
Он поправляет оправу и полагает разговор оконченным. Или на это рассчитывает. Лицо Мермоза наливается такой огнедышащей краской гнева, что у заместителя министра запотевают очки.
– Единственное, что ставит под сомнение славу Франции, – так это отсутствие у вас храбрости!
Мермоз разворачивается на сто восемьдесят градусов и покидает политика на глазах у встревоженного скандалом посла и его приглашенных. Официальная жалоба на начальника летного состава компании «Аэропосталь» Жана Мермоза через два дня ложится на стол месье Дора в Монтодране. В соответствии с его прямым указанием секретарь сдает жалобу в архив.
Глава 45. Кап-Джуби (Марокко), 1929 год
У Нефертити появился загон. Теперь ни один лев не сможет на нее напасть, не смогут это сделать и бедуины или скучающие солдаты. Тони подходит к ней, и, когда он протягивает к ней руку, она покорно позволяет погладить себя по мордочке. Ни разу в жизни не случалось ему видеть, чтобы кто-то смотрел на него так пристально, как смотрит это грациозное травоядное животное. Ему кажется, что людям стоило бы многому поучиться у мудрых газелей. Газели еще никогда не воевали между собой. В черном стекле ее глаз мудрец прочтет историю Земли.
Сегодня приезжает почта, так что Тони проверяет готовность полосы, подключается к радио, чтобы убедиться, что все в порядке, а в оставшееся до прилета своих коллег время решает вернуться к Бернису и Женевьеве.
В прошлый раз он оставил их в скромном автомобиле Берниса, и едут они, сами не зная куда. Подальше от Парижа – это все, о чем просила Женевьева.
Она измотана мучительными неделями, у нее жар. Бернис в сто раз более охотно управлял бы сейчас самолетом, чем автомобилем, – ночью и под дождем, без подходящей посадочной полосы, где можно было бы приземлиться.
Уже поздно, она дремлет, убаюканная лихорадкой, и он решает свернуть с шоссе и заехать в первый попавшийся город. Струи дождя заливают узкие улочки. Туман снаружи и запотевшие стекла внутри размывают контуры всего вокруг. Вслепую движутся они по дну аквариума.
Бернис выходит из машины – расспросить людей в пока еще открытом кафе, и ему показывают дорогу к ближайшему хостелу. На рецепции пахнет пригоревшей едой. Мужчина с землисто-бледным и плохо выбритым лицом клюет носом за стойкой, на которой видны маленькие холмики трухи – результат деятельности жуков-точильщиков. Бернис колеблется: просить две комнаты или одну с двумя кроватями. Заметив нерешительность на лице клиента, мужчина поднимает бровь и спрашивает его, состоят ли они в браке.
– В браке?
Бернис так долго раздумывает над ответом, что мужчина ответ уже знает и так по-хамски с ног до головы оглядывает Женевьеву, что, не будь им столь необходим ночлег, Бернис перепрыгнул бы стойку и набил наглецу его глупую харю.
– Две комнаты, пожалуйста.
– У меня свободна только одна.
– Хорошо. Согласен. Мы с ней…
– Это меня не интересует.
И заламывает невообразимую цену за комнату, которую требует оплатить вперед, после чего протягивает Бернису ключ.
Комната под стать всему остальному. Узкая, холодная, с влажными простынями и застарелым запахом табака. Он спрашивает у Женевьевы, не сходить ли ему за горячим чаем, она лишь молча мотает головой.
– Я устала…
И это все, что может она сказать. Ложится на двуспальную кровать и засыпает. Есть одеяло, но грязное. Он накрывает ее своим пальто и садится в единственное кресло. Немного волнуясь, наблюдает за тем, как она спит. И чувствует себя неудачником оттого, что не смог привести ее в более достойное ее место, чем эта тоскливая хибара.
Совсем не похоже на то, какой он в мечтах представлял себе их первую ночь.
Тони отрывает пальцы от клавиатуры.
Никто не удосужился ему рассказать, что действительность не в ладу с мечтами.
Нужно выйти передохнуть. Он надевает шлем, очки и перчатки. На память приходит один из многочисленных циркуляров Дора, которые доставляют ему те же самые летчики-почтальоны: начальникам авиаузлов запрещается удаляться от своего аэродрома на расстояние, превышающее пятнадцать миль. Месье Дора сейчас очень далеко.
Взлетает он с небольшим раскачиванием. Если бы этот его взлет, такой хромой, видел сейчас Гийоме, он бы непременно в своей фирменной манере поднял вверх брови, словно желая соединить их с волосами на голове. Думать об этом забавно. Он пронизывает облака, поднимаясь над ними, в то место, которое похоже
