на вечность. И смеется.
– В вечности умирают только часы! – кричит он.
Вид под крылом – море облаков внизу – приводит его в восторг. Но как раз в тот момент, когда он чувствует себя на вершине счастья, его посещают самые мрачные мысли.
Лулу…
С неожиданной четкостью вспоминается вдруг ему один ее характерный жест: то, как она склоняла слегка голову, как делают газели, а потом медленно поднимала глаза. И думает, что счастье круглое, как шар, и всегда, выскользнув из рук, катится по улице вниз. А тоска, наоборот, имеет форму куба и застревает в горле.
Решает перевести рычаг и спускаться. Сойти с облаков.
А Бернис? Что будет с Бернисом?
На следующий день он одиннадцать раз ставил на граммофон одиннадцать различных пластинок, и каждый раз игла на пластинке скакала из-за царапин и пыли. Взял в руки перьевую ручку, хотел править текст, но чернила в ручке засохли. Тогда взял карандаш, но единственное, что смог им сделать, это накорябать рисунки на полях листов: женские фигурки с развевающимися волосами, букву «Л» из имени Лулу, мальчика, одетого принцем.
Над Кап-Джуби сгустился удушающий, словно вата, туман и стер все вокруг. Голоса караульных на территории форта перекликаются фантасмагорическим эхом.
– На четвертом посту без перемен!
– На пятом посту без перемен!
– На шестом посту без перемен!
Они ничегошеньки не видят. Никогда еще их наблюдение не было столь бесплодным, но они продолжают стоять свою вахту.
Тони возвращается к Женевьеве и Бернису в тот пансион в каком-то провинциальном городе, где она погружена в горячечный сон, а он пытается сочинять будущее. В его мозгу возникают различные картинки жизни с Женевьевой. Представляет себе, как первое, что он видит, проснувшись, это ее глаза и как он будет возвращаться домой после долгих перелетов, а дома его ждет она. Видит, как она устроилась в кресле, прижимая к себе скрипку. Думает о постели с простынями, в которых запутался ее запах.
И всю ночь напролет в этом потерянном городке она спит, а он мечтает.
После двух дней полного штиля туман рассеивается, хотя в воздухе остается дрожать какая-то горячая хмарь. Ночью его будит рев самолетного двигателя.
Одним прыжком он выскакивает из постели.
«Лате 25» – да в это время?
– Тото, Фердинанд! Срочно зажигаем огни на полосе!
Сонные механики, ворча, направляются к бочкам с дровами.
– Давай-давай! Быстрее!
Тони по звуку мотора понимает, что самолет кружит в небе, что он не может сесть в темноте. И не понимает – кто он, тот заплутавший, кого занесло к ним сюда в ночи.
Они разводят огонь в шести бочках, маркирующих полосу. Двигатель самолета переходит в другой режим, и в ночной мгле он садится.
Хороший летчик… кто же это?
– Доброй ночи, месье начальник аэродрома!
– Серр! – восклицает Тони, узнав одного из опытнейших летчиков «Линий». – Какого черта ты делаешь в небе в такое время! Почему меня никто не предупредил?
– Летим из Агадира вне расписания.
– С какой стати?
– Потому что это я распорядился.
Сзади появляется переводчик и еще один пилот-ветеран, Рейн, с выражением подчинения на лице. А рядом с ним тот, кто произнес эту фразу, инспектор компании.
– Месье Дора дал мне задание проинспектировать линию, и я воспользовался чудной ночью в Агадире, чтобы в порядке эксперимента реализовать ночной полет.
– У нас туман стоял до сегодняшнего дня. Погодные условия не благоприятствуют экспериментам.
Инспектору неинтересны его комментарии.
– Ночь настолько хороша, что Серр и Рейн полетят дальше, до следующего аэродрома.
– Но в Вилья-Сиснерос все уже спят, они не ожидают самолета! Да и радио наверняка выключили, и дежурных нет.
– Точно так же, как вы, прибывающий самолет они услышат.
Больше всего Тони раздражают даже не те сумасбродные приказы, что тот отдает, а то безразличие, с которым говорит о полете. Для этого человека полет – формальность, пара строчек в отчете. Он бы с огромным удовольствием послал его куда подальше, но месье Дора заранее их предупредил, что их обязанность – вежливое и благожелательное отношение к инспекторам: они его глаза на расстоянии тысяч километров.
Заправившись, Рейн и Серр снова взлетают, взяв с собой переводчика, а Тони в отвратном расположении духа идет спать. Встает с рассветом, слыша за стенкой, в комнате пилотов, негромкий храп инспектора. Первым делом включает радио и вызывает аэродром в Вилья-Сиснерос, чтобы убедиться в том, что его коллеги благополучно долетели.
Но они не долетели. Вилья-Сиснерос покрыт густым туманом.
Он проклинает все на свете.
Связывается с Порт-Этьенном. Ничего. В последней отчаянной попытке вызывает Сен-Луи-дю-Сенегал, крайнюю точку линии. И там ничего.
Тони очень хочется вбежать в комнату пилотов и вытащить инспектора из постели. Но драгоценное время терять нельзя. Он идет за своей кожаной курткой и вылетает на розыски своих товарищей. Туман довольно плотный, видимость ограничена. Он удаляется на восемьдесят миль от базы, а на обратном пути, когда небо уже немного расчистилось, прочесывает все прибрежную зону, возвращаясь в Кап-Джуби. Но ни единого следа летчиков он не находит.
Зато подойдя к казарме, находит вокруг жилого барака шумную толпу. Инспектор выходит ему навстречу, в окружении нескольких арабов, оборванных поденщиков, обитающих в Вилья-Бенс.
