страдания
только раз! Потому что завтра никто не осилит тот же путь, как не сможет повторить сегодняшних романсов…
Перед сном я вышел из избы.
Звезды роняли с неба голубой иней. Его колючки дырявили голые плечи. Скрипел снег, не узнавая мои шаги. Я вдруг почувствовал – очень остро – свой терпкий человеческий запах, чуждый тайге.
Вернувшись в дымное логово, забрался на нары и бесшумно провалился в сон.
Но вскоре очнулся – ноги ломило, будто их собаки грызли! К тому же за дверью раздавался какой-то странный звук. Сосед на нарах не спал и объяснил мне, что, скорей всего, на пролитый кетчуп набежали зайцы!
Чтобы утихла боль в ногах, есть верное средство – ходить по снегу босиком. Пришлось опять выбираться из теплого спальника, идти по полу, спотыкаясь о рюкзаки, дрова и спящих товарищей.
Тихо открылась дверь, и я даже не сразу уловил взглядом белый комок, метнувшийся с крыльца. «Правда, зайцы», – равнодушно мелькнуло в голове.
Белый комок остановился у ближайшей пихты. Заяц вдруг встал на задние лапы и поднял – в лунном свете – огромные уши. Мол, не боюсь тебя, и ты меня не пугай!..
Лунный ореол побледнел, словно вышарканное драповое сукно. В воздухе стало теплей. Я улыбнулся на зайца, подумав, что завтра сменится погода.
1
В конце марта, когда сугробы заметно просели, было решено сжечь старую инструкторскую избу. Она стала опасной для случайных туристов: балки потолка прогнили и доски держались лишь на мерзлой глине.
А когда-то Олег целовался в ней…
Он был уже не новичок в туризме, а та девушка – из весеннего набора. За сезон стажеров на турбазе бывало до полсотни. Но приживалось не более десятка. В последующие два года их становилось втрое меньше, но кто оставался, тот прикипал к горам на всю жизнь.
История эта случилась лет десять назад. Зимний поход, опытные инструкторы и молодые стажеры. День начинался тревожно. По небу проплывали длинные рвущиеся облака. С тусклого солнца ветер сдувал серебристо-черненые блестки, предвещая метель.
Мерно скрипел под лыжами снег: хруст-хруст, хруст-хруст. Шумели вершины деревьев, роняя сухие сучья и черную кору на головы туристов. Вначале они шли легко и ровно друг за другом. Желание померяться силами со стихией лишь распаляло молодую кровь. Поземка стелилась по дороге, ласкалась к пушистым сугробам, рассыпала снежные завихрения у скал. Внезапные клубы снега, словно из-под полы больших пихт, приподнимали нижние ветви, стряхивая оцепенение тайги.
Метель выбивала тоску из души, словно пыль из одеяла. Поэтому настроение у Олега было хорошее. Разбойничий свист ветра слышался где-то в соседнем логу, ледяная волна его медленно поднималась за хребтом, становясь все громче и ожесточеннее. Туристы прислушивались – свалится гул в другой распадок или обрушится на них.
Пройдя половину пути, группа стала растягиваться.
Олег остановился на повороте, чтобы пересчитать людей. Из трех-четырех туристов, идущих кучно, всегда выделяется одна самая сильная пара ног, одна лыжная шапочка на упрямой голове, даже рюкзак на чьей-то спине – один, наиболее упругий.
Временами рев ветра становился тише. Будто стихал для передышки. Но уж лучше бы он дул непрерывно! Потому что в этом затишке возникают панические мысли: вдруг прошли уже нужный спуск? И придется возвращаться, кружить или подниматься на верхнюю дорогу! Олег верил, что метель подслушивает мысли путника. Он искал взглядом знакомые приметы. Вот на осиновой ветке трепещет сухой листок – держится назло ветрам, черный с желтыми пятнами и ледяным узором, словно линии судьбы на ладони. Вот лыжная палка утонула в снегу глубже обычного, нагнешься над ямкой и увидишь куржак по стволу – должно быть, чья-то нора.
2
Изба стояла на краю склона, кряжистая и задумчивая.
Зимой снег засыпал ее выше трубы. Обступившие пихты складывали на крышу отяжелевшие ветви. Трещали стропила. Сугробы душили окна, и с каждым днем все сумрачней и неприветливее становилось внутри дома.
Изба грустила о тепле, о голосах людей, о песнях под гитару. В ясные морозные дни проникали в избу через узоры на стекле мутные лучи солнца, высвечивая широкие нары, железную печку, обложенную камнем, березовые поленья с задранной корой, забытую с лета штормовку, серый зернистый иней на бревнах – будто чей-то долгий зимний сон.
Олег подошел к двери, отгребая ногой сугроб. Снял рюкзак, сразу почувствовав необыкновенную легкость во всем теле. Тоскливо заскрипело от его шагов стылое колючее эхо, словно жалуясь на свое одиночество. Олег вынул с низа поленницы дрова посуше, встал перед печкой на колени, отворив ржавую дверцу, и ласково поздоровался с копченым холодным нутром. Как священные дары, уложил на смерзшуюся золу свиток бересты. Достал спички из нагрудного кармана.
Робкий огонек слепо тыкался в ладони: то припадая на желтую хвою и вспыхивая ярче, то проваливаясь меж веточек и угасая. Едкий дым пополз из щелей дверцы.
3
Отставшие туристы выплывали из березовых сумерек. Заснеженные, измученные, они с трудом снимали варежки в цветных снежных катушках, медленно отстегивали лыжи, всаживая их в сугроб ярким частоколом. Потом неуклюже шли в избу, поскальзываясь на обледеневших подошвах, и бесцеремонно отбирали кружки у тех, кто уже согревался горячим чаем.
– Наши «желудки» уже здесь!..
Так называли прожорливых парней, растущие организмы. Эти ребята первыми подходили к столу, добровольно помогали дежурным открывать банки с тушенкой, а вывалив ее в котелок, высасывали оставшуюся жижу.
– А где Серега? Кто с ним шел?
Не досчитались одного туриста. Инструктор отправил двух крепких парней на поиск.
Сидящие у печи заново переживали сегодняшний поход, вспоминали бастионы заснеженных пихт на гребнях, меркнущий свет и ускользающую лыжню, пройденный перевал и даже прорвавшееся откуда-то солнце. Все это вместилось в одно лишь чувство: все-таки дошел!
Наконец привели отставшего парня. Почуяв тепло и запах дыма, он закричал:
– Бросили! Меня все бросили!
Лыжные палочки болтались на скрученных веревках у покрасневших запястий:
– Где мой друг Филин? Я хочу посмотреть в его лупатые глаза!
– Я просто хотел тебя проверить, Серега! – отозвался парень с большими светло-карими глазами навыкат.
Пришедшему туристу уступили место ближе к печке. Парень по прозвищу Филин налил водки.
– С горки скатился, – выпил Серега, морщась, – рюкзак перевесил, и я упал! А подняться уже не могу!..
Вернул стакан не глядя:
– Лежу на лыжне, а вокруг никого! Вообще никого, и никаких звуков! Даже слезы текут как-то беззвучно. Вот, думаю, хоть бы птичка какая-нибудь пролетела надо мной! Хоть бы какнула на меня, все ж капельку теплее стало!..
4
В избе душно и влажно.
