лет мне стукнет девяносто. Я не собираюсь уходить на пенсию, но мне нужна помощь, — сказала я.
Так Майлен снова появилась в моей жизни, на этот раз, чтобы остаться.
С тех пор она стала мне дочерью и вошла в нашу крошечную семью. Неудивительно, что менее чем через шесть месяцев она возглавила Фонд Ньевес. Мое партнерство с ней не имело отношения к сватовству, Камило. Достаточно того, что она твоя лучшая подруга и относится к тебе как к брату; когда я уйду, она позаботится о тебе, у нее гораздо больше здравого смысла, чем у тебя. Ее задача — не позволить тебе наделать слишком много глупостей.
Я вступила в последнее десятилетие своего существования, но, поскольку здоровье меня не подводило, а рядом был Харальд, я не чувствовала, что приближаюсь к царству смерти. Мы живем свою жизнь, стараясь не задумываться о том, что рано или поздно умрем, и в девяносто лет ничего в этом смысле не меняется. Я продолжала верить, что впереди еще много времени, пока не скончался Харальд. Мы были парой романтичных стариков, ложились спать, держась за руки, и просыпались, прильнув друг к другу. Я, жаворонок, просыпалась раньше него и бодрствовала благословенные полчаса в сумерках и тишине нашей спальни, благодаря небеса за подаренное нам обоим счастье. Таков мой способ молиться.
Тщеславие жило во мне ровно столько, сколько со мной был Харальд, считавший, что я красавица. Помнишь, какой я была раньше, Камило? Ты появился в моей жизни, когда мне было примерно столько же лет, сколько сейчас тебе, но выглядела я намного лучше, чем ты. Доброта изнашивает, я тебя предупреждала. Злодеи получают больше удовольствия от жизни и доживают до старости в лучшем состоянии, чем святые вроде тебя. Если ада больше не существует, а относительно рая тоже есть некоторые сомнения, мне кажется неразумным так уж стремиться в праведники.
Я очень скучаю по Харальду. Как бы мне хотелось, чтобы он был рядом, держал меня за руку в последние дни моей жизни. Ему сейчас было бы восемьдесят семь лет. С точки зрения прожитого мной века, это не так много. В свои восемьдесят семь я была еще молоденькой и училась танцевать румбу вместо физических упражнений, поскольку обычная зарядка кажется мне слишком скучной, а еще мы вместе плавали на каноэ по бирюзовым водам реки Футалеуфу в Патагонии, одной из самых бурных в мире, как я потом узнала. Представь себе, Камило, восьмерых психов в желтой резиновой лодке, в спасательных жилетах, чтобы трупы не утонули, и в шлемах, чтобы мозги не разлетелись при ударе головой о камень!
Я так любила своего мужа! Я не могу ему простить, что он меня бросил. Он был совершенно здоров, у меня и в мыслях не было, что его сердце внезапно разорвется. Было невежливо с его стороны умереть раньше меня, притом что он был на тринадцать лет моложе. Это случилось, когда мне исполнилось девяносто пять, — он умер в разгар вечеринки по случаю моего дня рождения с бокалом шампанского в руке. У Харальда была прекрасная жизнь и прекрасная смерть, он ушел с песней на устах, пьяный и влюбленный, но для меня это был тяжелый удар; мое сердце было разбито.
Я помню, как в шестьдесят четыре года я была готова смириться с приближением старости, но крестик Торито заставил меня изменить ход мыслей и начать новую жизнь, он указал мне цель, дал шанс приносить пользу другим и восхитительную свободу для моей собственной души. Я избавилась от большей части материального бремени и страхов — кроме тревоги, что с тобой может случиться что-то плохое, Камило. Следующие тридцать пять лет я прожила с тем же юношеским вдохновением. Зеркало показывало мне неизбежные возрастные изменения, но внутри я их не чувствовала. Поскольку процесс старения шел постепенно, дряхлость застала меня врасплох. Старость и дряхлость — это не одно и то же, мой дорогой.
Инстинкт постоянства поддерживает во мне жизнь, но подобная жизнь исключает чувство собственного достоинства. За последние три года безжалостная природа лишила меня энергии, здоровья, независимости, и в конце концов я превратилась в старуху, которую представляю собой сегодня. Мне исполнилось девяносто семь, но я не чувствовала себя старой — я занималась своими проектами, интересовалась окружающим миром и все еще способна была возмущаться, увидев перед собой очередную избитую женщину. Я не думала о смерти, потому что была поглощена жизнью. Я прожила два года без Харальда, человека, который подарил мне самое большое счастье за всю мою долгую жизнь, но была не одна, у меня были ты, Этельвина, Майлен и великое множество женщин, с которыми мы работали в Фонде Ньевес.
А потом, как ты знаешь, я упала на лестнице. Никаких серьезных травм я не получила. Обычная операция по замене тазобедренного сустава и несколько месяцев упражнений, чтобы снова начать ходить, но я больше не могла делать это в одиночку, мне нужна была палка, крепкая рука Этельвины, ходунки и, наконец, инвалидное кресло. Хуже всего в этом кресле то, что мой нос вечно утыкается в чужие пупки, а в людях я первым делом вижу волоски в носу. Прощай автомобиль, прощай мой офис на втором этаже, прощайте театры и фонд, который полностью перешел в руки Майлен, хотя на самом деле она управляла им уже много лет. В итоге я признала, что мне нужна помощь. Смирение уменьшает муки ежедневной унизительной зависимости. Однако телесная немощь принесла неожиданный подарок: бесконечную свободу ума.
У меня больше не было обязанностей, я могла неторопливо писать эту повесть и готовить дух к расставанию с миром.
После операции я переехала в Санта-Клару: последний этап жизни обидно проводить в городе. Здесь родилась Этельвина, здесь мы обе были счастливы. Подумать только, приехав в это идиллическое место с мамой и тетушками, мы окрестили его Изгнанием — именно так, с большой буквы. Это было не изгнание, а убежище. Теперь здесь сборный дом, который мы построили с братом на месте дома Ривасов, рухнувшего и сгоревшего во время землетрясения 1960 года. С тех пор он так и стоит на своем месте, каждые четыре года я меняла солому на крыше и провела отопление, потому что зимой здесь холодно и сыро. Дом окружен жасмином и гортензиями, а у ворот растут фиолетовые анютины глазки. С собой я привезла кровать и кое-какую мебель; очень уютно, я чувствую в этих стенах присутствие тех, кто жил тут
