- Помню.
- Но вы работали с Хамзой всего четыре года, а я знаю его без малого тридцать лет. И семь лет из этих тридцати мы жили с ним вдвоем в одной комнате, читали одни и те же книги, спали под одной крышей...
- Сочувствую.
- Правда, в те годы он был другим... Много событий должно было произойти, прежде чем он стал таким, как сейчас...
- Каким?
- Неистовым. Одержимым. Непримиримым... И опасным.
Лично для меня.
- Вы завидуете ему? Откровенно?
- Он мне надоел. Я просто устал от знакомства с ним.
- Почему мы так долго говорим только о Хамзе?
- Вы знаете, какое прозвище у него было в молодости?
- Нет, конечно.
- Скорпион!
- Довольно метко.
- Вы назвали его хаджи с партбилетом. Это тоже не менее метко. Но Хамза - это особый хаджи. И отнюдь не религиозный.
Недавно я совершенно случайно узнал, что во время своего паломничества в Мекку он выполнил за границей целый ряд ответственных партийных поручений.
- Вот как?
- Для верующих он был хаджи-мусульманин. А на самом деле он вернулся из Мекки красным хаджи. Он стал интернационалистом и поэтому предал интересы узбекского народа. Он хвалит русских потому, что ему безразлична судьба своей нации.
- Замечательные формулировки!.. Кто их автор?
- Я..
- Вы?!
- А разве я, по-вашему, не способен на такие формулировки?
- По крайней мере, я этого о вас не знал.
- Вы еще многого обо мне не знаете, Шавкат... Вы правы - надо кончать все эти слишком эмоциональные рассуждения о Хамзе. Я вызвал вас сюда для более серьезного разговора... Как вы уже, наверное, знаете, сейчас в республике готовится большая группа специалистов, которые поедут на учебу за границу. Список кандидатов по нашему наркомату поручено подготовить мне.
Я хочу, чтобы вы помогли мне правильно составить его...
- Благодарю за доверие, товарищ заместитель народного комиссара.
- Это должны быть люди, глубоко преданные нашим идеям.
Лет через пять они вернутся и займут ключевые посты. И тогда...
- Я вас понял.
- Насколько мне известно, наши специалисты будут учиться в Стамбуле...
- В Стамбуле?!
- А почему это вас так удивило?
- Нет, нет, ничего особенного...
- В свое время, Абдурахман Шавкат, вы окончили Стамбульский университет...
- Откуда у вас эти сведения?
- Вы состоите членом тайного "Союза тюрков"?
- Да, состою.
- А вы знаете, кто является главой самаркандского отделения "Союза тюрков"?
- Нет.
- Я, Алчинбек Назири...
- Вы?!..
- Теперь вам понятно, почему я привлекаю вас к составлению списка кандидатов? Вы прожили в Турции четырнадцать лет.
Когда вы были наркомом просвещения Хорезмской республики, все пленные турецкие офицеры, находившиеся в Хорезме, работали учителями в местных школах. Надеюсь, и здесь, в Самарканде, вы сохранили верность пантюркистским идеям?
- Что я должен сделать?
- Мне нужны адреса надежных людей в Стамбуле, с которыми будут связаны наши специалисты во время обучения в Стамбульском университете. Они должны вернуться оттуда стойкими борцами за идеалы пантюркизма. Пусть и они, хотя дорога их лежит не в Мекку, совершат, как и Хамза, двойной "хадж".
Шавкат тяжело вздохнул и, оглянувшись, устало сел на каменную ступеньку лестницы, соединявшей площадку, на которой они стояли, с галереей, вдоль которой были расположены мемориальные мавзолеи Шахи-Зинда.
По-прежнему ярко светила луна, озаряя своим серебристым сиянием голубые купола древних гробниц. Из расщелины ступени выползла обеспокоенная ящерица. Несколько раз инстинктивно ужалила пространство перед собой своим длинным языком, пугая предполагаемого врага, и юркнула обратно в расщелину.
В мавзолее Ибн Аббас продолжалась молитва и печальное чтение корана.
- Ну, так что скажете, уважаемый профессор? - наклонился к Шавкату Алчинбек.
- Я удивлен...
- Чем?
- Вы - герой революции в Коканде, руководитель союза трудовых мусульман...
- "Союз тюрков" был создан на развалинах союза трудовых мусульман.
- Зачем вы открылись мне?
- Думаете, из тщеславия? Ошибаетесь. Я хочу укрепить связь между нами. С людьми, которые стоят за мной, я был связан еще до революции. Они будут рады познакомиться с вами.
Очевидно, и турецкая разведка будет не против того, чтобы занести в свою картотеку советского чиновника моего ранга. Да еще группу молодых специалистов из столицы Узбекистана. Как говорится, тепленьких - прямо от сейфов, от служебной переписки...
Шавкат поднял голову и в упор посмотрел на заместителя народного комиссара. И неожиданно подумал о том, что и у товарища Назири, и у него самого одинаковая форма усов - узкие, висячие, словно два длиннохвостых мышонка ползут по верхней губе навстречу друг другу.
- Я согласен, - сказал Шавкат.
- Хош, приступаем к обсуждению кандидатов...
На улицах старого Самарканда идет своя, сонная жизнь. Кто торопится, кто тащится еле-еле, не поднимая головы. Никому ни до кого нет дела, никто ни на кого не обращает внимания.
И вдруг все всполошились, завертели головами, зашушукались, нахмурились. И было отчего - на улице появилась женщина с открытым лицом, без паранджи и чачвана. Бунт, дерзость, неповиновение - небывалое, невиданное!
Брели в разные стороны женщины, закрытые с головы до ног своими мешками-паранджами, никто в их сторону даже не плюнул. Но эта... И все устремили свои взгляды на нее - кто с гневом, кто с удивлением.
Женщину звали Зульфизар. Была она не только красива. Чтото располагающее, обворожительно прекрасное было в ее облике... И хотя шла она гордо, с высоко поднятой головой, молодой упругой походкой, тем не менее изредка все-таки опасливо поглядывала вокруг. И не напрасно.
Вдруг, вздрогнув, замерла Зульфизар на месте, глядя на неизвестного ей мужчину с повязкой на лице, закрывавшей один глаз, который как из-под земли вырос перед ней и загородил дорогу.
Одноглазый прошипел:
- Ни звука, иначе смерть тебе. - Показал нож. - Слушай меня внимательно. Ты, поддавшись посулам Хамзы, стала артисткой, ходишь с открытым лицом, поешь, танцуешь перед всеми, развратная... Покайся, пока не поздно, иначе не быть тебе живой.
Шариат простит... Тебе все равно не уйти от меня! Я точно тень буду преследовать тебя всюду, пока не добьюсь своего... Если не согласишься, не жить тебе! Я выпью твою кровь, ты сдохнешь вместе с Хамзой!
И исчез в проулке между домами.
Ужас сковал Зульфизар. Голос был очень знакомый, но чей - не припоминалось... Через мгновение, опомнившись, она овладела собой и, повернув направо, пошла в сторону базара.
Остановившись у первой же лавки фруктового ряда, Зульфизар взяла из корзины гроздь винограда и положила ее на весы.
Продавец вытаращил глаза, наблюдая за ее движениями. Неожиданно, словно его кольнули-сзади, резким движением схватил чашку, бросил гроздь обратно в корзину и рявкнул:
- Иди своей дорогой! Для такой, как ты, у меня нет винограда, бесстыдница!
Зульфизар, покраснев, растерявшись, неподвижно стояла на месте. Потом, опустив голову, двинулась к выходу.
Когда она проходила мимо парикмахерской, оттуда выскочил какой-то бойкий человечишка в заношенной тюбетейке с бритвой в руке. Прижав свободную ладонь к груди и деланно улыбаясь, заворковал:
- Добро пожаловать! Весь Самарканд смотрит на вас с восхищением. Все готовы услужить вам... Просим зайти и к нам, в кои-то веки вы появились тут, мы вас причешем, и локоны ваши уложим... Как трогательно вы хмурите брови! А как сладка, наверное, ваша улыбка! Ах, как мы вас обслужили бы, какую картиночку из вас сделали бы! Залюбовались бы... И не смотрите на меня так презрительно, красавица!.. Хоть я и мал, но могу справиться даже с быком...
Он вертел на ладони бритву, словно все время подтачивая ее, назойливо и развязно болтая. Зульфизар, делая вид, что не слышит и не замечает его, убыстрила шаги и еле отвязалась от разбитного парикмахера.
Лавочники около рыночных ворот тоже не выбирали выражений, окликая ее и заигрывая с ней. В страхе и гневе вышла она с базара, но с террасы чайханы тут же спрыгнул навстречу рыжий молодой толстячок. Франтовато поглаживая усы и протянув пиалушку с чаем, заговорил сладким голосом:
- Красотка, сделайте глоточек, и этот напиток станет для нас священным... Сделайте благое дело, а не то, ввергнутый в отчаяние, могу наложить руки на себя... А вас потом совесть замучает. Я поклонник вашей красоты, вах, вах! До чего стыдливая красоточка!.. - Внезапно умолкнув, сказал шепотом: - Встретиться бы с тобой в переулке - убить тебя мало!..
Наслушалась безбожника Хамзу и купаешься в разврате?.. У-у, стерва!
- Чтоб тебе сдохнуть, рожа проклятая! - крикнула Зульфизар и бросилась бежать. Душа ее была переполнена отвращением и болью. Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не разрыдаться.
А с террасы чайханы летели вслед ей похотливые возгласы, визги, улюлюканье. Зульфизар задыхалась, ноги еле держали ее, пот заливал глаза, она ничего не видела перед собой, но в ушах все еще звучали отвратительные, мерзкие, непристойные слова, и иногда ей казалось, что земля разверзнется сейчас у нее под ногами и поглотит ее.
