с приторно-одухотворенным выражением лица. Фаина терпеть не могла подобного, поэтому любые вопросы и темы, касающиеся религиозной тематики, пропускала мимо ушей как нечто давно обесцененное, пустое и бессмысленное. Все, что можно об этом сказать, давно сказано. Однако сильные мира сего пользуются тем, что память у людей коротка: проходит несколько поколений, и старая шарманка опять звучит по-новому.
Фаина не нуждалась в вере в кого бы то ни было, чтобы различать добро и зло, не причинять вреда другим существам, вести себя разумно. У нее имелись недостатки, но все же она считала себя относительно хорошим человеком, который не совершает дурного не потому, что боится наказания после смерти, а потому, что полагает себя созданием разумным. Было в этой девушке нечто, благодаря чему ее восприятие жизни отличалось от прочих. Словно бы стояла она на кирпичик выше остальных, видела и понимала чуть больше, чем дозволено людям, а потому не испытывала потребности во многих привычных выдумках, которые придают существованию смысл. У выдумок сложные название, к ним относятся всерьез, о них спорят, их исследуют десятилетиями, но Фаине они казались попросту скучны и очевидны.
Лишь собственные, индивидуальные, а не коллективные фантазии представляли для нее интерес. Даже не интерес, а фундамент, на котором зиждилось ее пребывание в мире людей. То, что творилось и менялось в ее голове ежесекундно, то, что формировало ее непростую личность, являлось куда менее примитивным, нежели общечеловеческие попытки на протяжении веков объяснить мир или избежать смерти. Интуитивно Фаина это понимала, но всерьез никогда не обдумывала. Сравнивать себя с кем-то всегда казалось ей пустой тратой времени, в отличие от попыток найти себя настоящую, достигнуть сложного внутреннего равновесия.
Однако последние события, перемешавшись в котле ее воображения, пульсировали в голове, вызывая непривычные религиозные ассоциации. Обдумывание этой странной и даже дикой череды происшествий в конце концов натолкнуло ее на импульсивный поступок: в подземном переходе Фаина внезапно для себя остановилась у случайной витрины и быстро купила дешевый деревянный крестик на тонком, небрежно завязанном шнурке. Она тут же повесила его на шею и спрятала под одежду, озираясь по сторонам. Взбежав на поверхность, девушка поняла, что покупку совершила даже не совсем она. Решение приобрести крестик приняла та ее часть, которая все еще не теряла надежды разобраться в происходящем и готова была принять даже самую глупую теорию. Это была слабая, очень запуганная и забившаяся в угол прежняя Фаина.
Совпадение или нет, а после спонтанной покупки символа христианской веры Ян немного притих и вел себя так, словно между ними не случилось чего-то из ряда вон выходящего. И даже более того – словно Фаины вообще не существует. С одной стороны, закрадывались некоторые сомнения – а не причудилось ли снова – его визит, угрозы, увещевания относительно Александра и других мужчин? Но синяки на теле отметали все сомнения. Пришлось поверить, что Ян действительно приходил к ней и применял грубую силу. Он приревновал ее. Все это было на самом деле. И тем более странным становилось его нынешнее поведение. Словно очередная издевка в стиле «я усыплю твою бдительность, чтобы через время напасть снова».
«Мы писали, мы писали, наши пальчики устали, мы немножко отдохнем и опять писать пойдем».
Детская считалочка. Почему-то она перекликалась с ныне происходящим в ее жизни. Возникало ощущение дежавю. Нет, все это уже точно было с нею, шло по кругу, зациклилось. Потрясение, затем полный оборот, в течение которого она приходила в себя, закрывала глаза на случившееся или пыталась что-то выяснить, успокаивалась, надеясь на лучшее, и снова – потрясение. Петля, стянувшая шею до позвоночного хруста. Чтобы узнать, чьи руки накинули ее, нужно обернуться. Но этого не позволят сделать.
Ян вел себя спокойно и не трогал ее, и ночное происшествие, следы которого быстро сходили с тела, постепенно выветривалось из памяти. Вспоминать подробности не хотелось – это причиняло боль. Фаина испытывала потребность поговорить с Браль, но звонить ей не стала. Ситуация уже выходила из той системы, которой придерживалась Инесса Дмитриевна. Вместо того, чтобы впустую беспокоить психотерапевта, которая не видит полной картины и вряд ли уже поможет, девушка записала в блокнот выжимку из собственных размышлений.
«Он птица, которая сидит над тобой и клюет в те моменты, когда рана вот-вот затянется. Едва успеваешь забыть, как истекал кровью и гноем, какую боль перенес, и вот – снова сильный и точный удар разрывает края плоти, не позволяя коже стянуться в рубец. Опять все кровоточит, болит, опять тратится много сил, чтобы рана зажила, и все повторяется. Невыносимая мука. Что самое интересное, никогда не знаешь точно, в какой момент будет нанесен новый удар, не ожидаешь его – оттого он такой болезненный. Снова и снова давит на больное место. Он не хочет моей смерти, он хочет измучить меня, свести с ума от постоянных страданий. Он не позволит ране затянуться, будет ковыряться в ней ножом каждый раз, как у меня возникнет слабая надежда на исцеление. И после нового удара вновь затаится и будет ждать, со стороны наблюдая, насколько меня хватит. Не это ли происходит сейчас?»
Почти невесомая деревяшка на шее, символ чего-то малоприятного и очень далекого от мира Фаины, стал ее постоянным спутником. Она не снимала его даже ночью, хотя спать с крестиком было неудобно – на коже оставались вдавленные следы. Зато усталость и ломота в теле, с которыми девушка привыкла просыпаться, исчезли. Как и ночные судороги, когда вскакиваешь с бешено колотящимся сердцем и пытаешься рассмотреть в темноте кого-то, чье присутствие смутно ощущаешь, но никого не находишь. Улучшение самочувствия Фаина списывала на самовнушение, а игнорирование ее персоны пока казалось либо счастливым стечением обстоятельств, либо закономерностью – Ян выжидал подходящего момента, чтобы удар был непредсказуем.
Через несколько дней после похода в кино Фаине позвонил Александр. Он все еще был настроен решительно, и девушка дала ему шанс. Ни к чему не обязывающие встречи с ним помогали проветрить голову. А когда они перешли непосредственно к цели своих свиданий, угрозы Яна и вовсе забылись дурным сном. Руки простого смертного касались ее, но ничего ужасного не происходило ни с нею, ни с любовником. Значит, это были просто слова.
Без зазрений совести Фаина проводила с Александром вечера, а потом и ночи. Он снимал номера в отелях, кормил ее и удовлетворял. Чем больше времени они проводили вместе, тем тяжелее ему было оторваться от Фаины. Девушка раскрепощалась, но не становилась кем-то другим. То, как непосредственно она вела себя, даже не подозревая о своей несхожести со всеми девушками, которых Александру довелось
