какой-то частью рассудка хочу поступить именно так. Произошедшее в Большом доме начало тяготить меня, разъедать изнутри, и часть меня просто хочет очиститься от этого любой ценой.
Так действуй, подсказывает внутренний голос. Покончи с этим раз и навсегда. Не могу, возражаю я. Знаешь же, что не могу. Потому что дело не в агенте Карлайле или докторе Эрнандесе и даже не во мне. Все дело в моих Братьях и Сестрах, людях, которых я называла своей Семьей. Им я открыться не могу. Все в порядке, шепчет голос в голове. Не бойся. А нет ли кого-то, кому ты можешь все рассказать?
У меня обрывается сердце. Я мысленно прокручиваю вопрос снова и снова, поражаясь, почему не задумалась об этом раньше. Я понимаю, кого имеет в виду голос в моей голове. Человек, которому я могу открыть правду, есть, и внезапно мне все становится ясно. Я точно знаю, что делать.
– Мунбим, как самочувствие сегодня? – интересуется доктор Эрнандес.
– Все нормально, – отвечаю я. – Я должна вам кое-что сказать.
Психиатр откидывается на спинку стула.
– Отлично, – говорит он. – Слушаю.
Я набираю побольше воздуха и признаюсь:
– Я заходила в Большой дом. – При этих словах мою грудь как будто стягивает обручем. – Во время пожара. Да, заходила.
– Ясно, – кивает доктор Эрнандес.
– Я сожалею, что обманула вас. Правда. Просто мне казалось… так надо.
– Можешь объяснить, почему у тебя возникло такое ощущение?
Качаю головой. Вообще-то я могла бы объяснить, и, подозреваю, он бы даже меня понял, но это уже неважно, а времени отняло бы слишком много.
– Ничего страшного. Это совершенно нормально. И что бы ни случилось в Большом доме – что бы ты там ни увидела, что бы ни сделала, – обещаю, тебе ничего не грозит.
В голове – впервые, кажется, за сто лет – взрывается голос отца Джона: «ГОРЕТЬ ТЕБЕ В АДУ! – завывает он. – ГОСПОДЬ ЗНАЕТ, ЧТО ТЫ СОТВОРИЛА, И КАРА ЕГО БУДЕТ СУРОВОЙ! ТЕБЯ ЖДЕТ ВЕЧНОСТЬ В ОЗЕРЕ ОГНЕННОМ И СЕРНОМ! ЕРЕТИЧКА! ШЛЮХА! УБИ…»
Я изо всех сил заглушаю его визгливые вопли. Голос умолкает, остается лишь мерзкое эхо выплюнутых слов. Есть вероятность, что он прав и Господь на самом деле знает, что я сделала. Но все остальные – вряд ли. Думаю, агент Карлайл что-то подозревает и в своих подозрениях недалек от истины, в то время как доктор Эрнандес, уверена, просто старается меня подбодрить. Как обычно.
– Дело не в том, грозит мне что-нибудь или нет, – поясняю я, хотя в действительности и в этом тоже, по крайней мере частично. – Тут замешано много всего, что не касается ни вас, ни агента Карлайла. Вот почему я не могу все вам рассказать.
– Ясно, – говорит доктор Эрнандес. – Тогда чего или кого это касается?
– Меня. Легиона Господня. Отца Джона.
Доктор пристально смотрит на меня. Прикидывает, говорю ли я правду или просто тяну время при помощи очередной лжи. Я выдерживаю его взгляд.
– Так, ладно, – наконец произносит он. – Ты не можешь поделиться со мной и агентом Карлайлом, но с кем-то поговорить все же хочешь. Я правильно понял?
Киваю.
– Хорошо, – произносит доктор Эрнандес. – Может, скажешь, кого имеешь в виду?
Снова киваю. Спасибо.
– Приведите сюда Нейта, – говорю я. – Я расскажу ему, что случилось в Большом доме, а он перескажет вам, агенту Карлайлу и всем, кому нужно об этом знать. И неважно, что будет потом.
Когда сестра Харроу открывает передо мной дверь в «Кабинет для интервью № 1», в животе у меня трепещут бабочки.
Почти всю ночь я провела без сна, пытаясь представить, что почувствую, когда снова увижу Нейта. Скорее всего, рассержусь на него за то, что не доверял мне настолько, чтобы раскрыть свою истинную личность, не доверял даже в самом конце, когда над нами почти сомкнулась тьма. Но в основном я просто волнуюсь при мысли, что смогу поговорить с тем, кто по-настоящему понимает, в какой обстановке я выросла и какую жизнь была принуждена вести, кому не придется ничего объяснять.
Я усаживаюсь на вишневый диван и дрожу от нетерпения. Примерно через минуту в кабинет входит доктор Эрнандес, и по выражению его лица я мгновенно понимаю, что встречи с Нейтом не будет. Он широко улыбается, но глаз эта улыбка не достигает.
– Доброе утро, Мунбим, – здоровается он. – Как ты себя…
– Его здесь нет, – перебиваю я. – Так?
Улыбка доктора Эрнандеса гаснет.
– Боюсь, так. Вчера утром сразу после нашего сеанса я передал твою просьбу начальнику отдела, который занимается расследованием. Мне сказали, что дадут ответ позже.
– Вы им верите?
– Да.
– Ну хоть один из нас верит, – улыбаюсь я.
Вот уже пять ночей я сплю очень плохо. Сегодняшних снов, если они и были, я не запомнила, но, пожалуй, это и к лучшему, потому что проснулась я вся в поту, с колотящимся сердцем.
Доктор Эрнандес входит в «Кабинет для интервью № 1» ровно в десять и не успевает еще закрыть за собой дверь, как я задаю тот же вопрос, с которого начинаю каждое утро.
– Есть новости?
Он коротко улыбается и качает головой.
Агент Карлайл вернулся. Он входит в кабинет вслед за доктором Эрнандесом и широко улыбается. Мне полагалось бы злиться на него за то, что он так откровенно забил на меня, как только я перестала быть полезной, но, когда эти двое занимают свои привычные места за столом, на меня накатывает волна непонятного счастья, потому что все вдруг возвращается к тому, что я начала считать нормой.
Я посылаю агенту Карлайлу ответную улыбку, про себя удивляясь, как сильно рада его видеть. Я ведь уже смирилась, что доктор Эрнандес, сестра Харроу да мои Братья с Сестрами – вот и весь круг моего общения на весь срок, пока я не выйду отсюда. Если вообще выйду.
Хани сказала, что, когда мне исполнится восемнадцать, меня обязаны выпустить. Не знаю, с чего она это взяла и правда ли это, но, даже если и правда, придется ждать еще несколько месяцев. Я не могу избавиться от ощущения, что держать здесь меня будут столько, сколько им вздумается, если доктор Эрнандес сочтет, что это ради моего же блага. Вступиться-то за меня некому.
Не знаю, почему Нейт не пришел. Может, то, что случилось в Большом доме, интересовало только агента Карлайла, а может, с моей стороны было глупо надеяться на встречу. Возможно, Нейт сейчас шпионит где-то еще и
