Правитель канцелярии тотчас приехал к Глыбину и передал ему все эти сведения.
— Если это окажется справедливым, его нужно будет предать суду, — прибавил правитель.
— Хотя я не должен бы просить за него, потому что он поступил бесчестно, — отвечал Глыбин, — но если это возможно, пощадите его молодость. Пускай он будет уволен от службы по прошению. В общественном мнении он уже опозорен. Может быть, это заставит его опомниться и исправит. Ведь он еще очень молод, ему двадцать семь лет, не больше.
Правитель, не давал слова, обещал, однако же, сделать все, что от него будет зависеть.
IX ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Представьте себе хорошенький, уютный дамский кабинет, обитый голубыми обоями, с голубыми портьерами и занавесями на окнах, уставленный цветами и устланный мягким, дорогим ковром. Над диваном висит прекрасная копия с одной из мадонн Мурильо, две этажерки сверху донизу наполнены сочинениями лучших русских и иностранных писателей. В углу покойный диванчик и перед ним на круглом столе, покрытом ковровою салфеткой, фарфоровая лампа, которая ярко и весело освещает комнату. Каждая безделка, каждый уголок в этой комнате говорят вам, что в устройстве ее участвовала не пустая прихоть, но нежная внимательность человека, старающегося окружить любимое существо спокойствием и довольством. Убрать так комнату может только тот, кто в награду за свои хлопоты и заботы надеется увидеть на дорогом ему лице светлую, ласковую, благодарную улыбку, проливающую в его сердце бесконечное, глубокое счастье. Не удивляйтесь, если, введя вас в этот кабинет, я скажу вам, что вы находитесь в деревенском доме Якова Петровича Заворского. Вот и сам он, довольный, веселый, радостный, сидит на угловом диване подле жены своей, которая положила ему руку на плечо и, устремив на него любящий, ясный, как весеннее небо, взгляд, о чем-то спрашивает его. Поодаль старики, его тесть и теща, глядят на молодую чету, счастливые ее счастьем. Но на их лицах в то же время вы прочли бы и какую-то тихую, затаенную грусть. Не мудрено, хотя они теперь все вместе, но старики уже знают, что завтра, или послезавтра, или через неделю они возвратятся в свой дом одни, и та, которая веселила их старческие дни, как иногда веселят на мгновение блеснувшие лучи солнца суровый ландшафт северной природы, та, при которой они сами становились моложе, расцветая отживающим сердцем, не будет уже с ними, что не на них одних сосредоточена теперь ее привязанность, но есть уже существо, которое, может быть, стало дороже их, и дом их для нее уже не свой дом. Она сама жена, сама хозяйка. А потом и надолго придется расстаться. Молодые сбираются за границу. Возвратясь, застанут ли они стариков в живыхe Ведь старческие дни сочтены. Вот что, глядя на детей своих, думали Глыбины и что нагоняло облако грусти на их лица.
В комнату вошел человек и подал Лизе письмо.
— Ко мнеe- спросила Лиза, удивясь. — От кого бы это! рука незнакомая.
Муж, смотревший все время, пока читала, на лицо ее, как бы опасаясь, чтобы какая-нибудь грустная, тревожная весть не смутила их молодого счастья, заметил, что при последних строках письма у Лизы выступили слезы.
— Что такое, ради бога, Лизаe- с беспокойством спросил Заворский,
— Я прочту вам вслух это письмо, — тронутым голосом произнесла Лиза и прочла следующее: — "Взглянувши на подпись этого письма, вы, может быть, бросите его и не станете читать. Знакомое имя не вызовет в вас ничего, кроме глубокого презрения. Я бы и не смел писать к вам, Лизавета Павловна, если бы не знал наверное, что через два дня, а может, и через день, меня не будет в живых. Вам пишет умирающий; и вы не можете его не выслушать, вы, ангел доброты, более чем кто-нибудь способный прощать. Да! Я умираю; умираю в тесной, душной, грязной каморке на станции, окруженный чужими, равнодушными лицами, на которых я читаю только желание избавиться поскорее от больного, что им накачала на шею судьба. Поблизости нет и лекаря. Какой-то лекарь проезжал вчера и, посмотрев меня, ничего не сказал, только покачал головой. А после его отъезда мне предложили, не хочу ли я причаститься. Я собрал последний остаток сил, чтобы написать к вам. После отрешения моего от должности, убитый и опозоренный, отправился я куда глаза глядят, не имея ничего в виду, не зная, чего мне искать, чего желать, Сначала я хотел пустить себе пулю в лоб; но и на это не хватило сил. Я стал утешать себя какими-то несбыточными надеждами. Я говорил себе, что я еще способен к перерождению, могу еще сделаться честным человеком и долгими годами покаяния и труда искупить свой поступок, свое падение. Вздор! Никогда бы из меня ничего не вышло. Я бесхарактерное, слабодушное существо. Если вы своим теплым участием, своею чистою дружбой не могли восстановить меня, чего же я мог надеяться! Хорошо сделала судьба, что послала мне болезнь, которая должна свести меня в землю. Но перед смертью я хочу вымолить у вас прощение. Чего бы я не дал, о, боже мой, чтобы услышать его из уст ваших, чтоб еще раз взглянуть на вас, чтобы ваша рука закрыла мне глаза! Но я не стою этого счастья, как не стоил дружбы вашей при жизни. Храни вас господь! Да не помрачит ни одно облачко вашей жизни; да найдете вы полное, беспредельное счастье, которого вы заслуживаете! Благодарю вас за светлые мгновения, подаренные мне вашею дружбой, за ваше желание поднять меня из этой грязи, куда втолкнули меня и моя слабость, и мое нелепое воспитание. Ведь оно тоже отчасти виной моего падения, не так лиe Как ни много я виноват, но все же мне кажется, что если бы с детства повели меня иначе, я бы еще мог быть порядочным человеком. Не всех же создает бог сильными, и не все же слабые так падают. Не знаю почему — но мне верится, что вы простите меня, что вы будете заступницей моею и перед окружающими вас, которых суровый упрек я так заслужил, и перед всеми, кто захочет бросать камень осуждения в мою память. Мне верится также, что вы исполните и еще последнюю просьбу умирающего. Вот она: в уездном городе*** есть девушка, перед которою я тоже много виноват, которой существование я, может быть, навсегда отравил. Повидайтесь с ней, скажите ей слово утешения и передайте ей о моем раскаянии, попросите, чтобы и она и жених ее простили меня. Я знаю, как много значит слово утешения, сказанное вами! Прощайте, моя добрая, мой светлый гений, мой бывший, несравненный друг! Навсегда прощайте.
Владимир Пашинцев".
Лиза едва могла дочесть это письмо и глотала слезы.
— Мне жаль его, Яков, — сказала она, обратясь к мужу, спрятав на груди его свою хорошенькую головку. — Если бы не его прошедшее…
— И если бы не эта подлая среда, — отвечал Заворский с раздражительностью, ясно показывавшею, что письмо Пашинцева задело за живое и его, — которая вместо того, чтобы поддержать человека, вывести его на честный путь, сама толкает его в бездну. Если бы ухабинские женщины были похожи на тебя, Лиза, если бы благородное ухабинское общество, вместо того чтобы сплетничать, плясать и обыгрывать друг друга в карты, занималось делом и руководилось не дюжинною, пошлою моралью, он, конечно, не пал бы.
Лиза исполнила просьбу Пашинцева и виделась с Надей. Во все время отсутствия Пашинцева у ней не вырвалось ему ни одного упрека; а смерть его глубоко ее опечалила. Красота Нади начинает блекнуть, и, кажется, ей суждена та же доля, что и ее тетке, то есть остаться старой девушкой.
ПРИМЕЧАНИЯ
"Пашинцев". — Впервые: PB, 1859, ноябрь, кн. I, т. 24, с. 106–146, 429–480.
Печатается по тексту первой публикации.
Повесть написана в ссылке в Оренбурге в "минуты глубочайшего омерзения к окружающему", по словам Плещеева. В ней воспроизведены страшные нравы в "ухабинских губерниях" России, с царившими в них чинопочитанием, властью денег, пошлостью чиновничьей знати, ее паразитизмом. Не случайно "высший свет" столицы оренбургского края узнал себя и предал автора "анафеме". Зато рядовые оренбуржцы прочли повесть с большим интересом.
Герой повести "Пашинцев", которую Плещеев считал лучшим своим прозаическим произведением, — человек, не имеющий твердых убеждений и принципов, ставший жертвой "среды", ее "законов" и требований. Плещеев развенчивает Пашинцева: как ни отвратительна "заедающая среда", печальный конец героя — результат его безволия.
Плещееву очень хотелось услышать отзыв Добролюбова о повести. Как раз в начале 1860 г. вышли два томика его прозы. "Пашинцев" туда не вошел. Но в статье "Благонамеренность и деятельность" Критик выделил главное достоинство рассказов Плещеева: "Элемент общественный" проникает их постоянно и этим отличает от множества бесцветных рассказов 30 и 50-х гг.". Добролюбов положительно оценил и повесть, изображающую надуманные страдания, ничтожество практических устремлений так называемого "образованного общества", Плещеев снимает с своих персонажей ореол страдания, которым были окружены "лишние люди" в литературе, создав в "Пашинцеве" героя другого типа — учителя Мекешина, которого отличают энергия, прямота. В его уста автор вкладывает свои размышления о настоящих людях как о натурах "страстных, энергических, до истощения готовых на борьбу". (Плещеев А. Н. Повести и рассказы. СПб., 1897. Т. 2. С. 38).
