- Отдашь партбилет, отдашь...
- Ты заполз в революцию и партию, как змея, Алчинбек!.. Ты окружил себя говорящими насекомыми вроде этого обмылка Урфона...
- Негодяй! - завопил Урфон. - Я вызову тебя на дуэль!
- Ты всегда был только блюдолизом Садыкджана, господин
заместитель народного комиссара!.. А сейчас своим красноречием пускаешь пыль в глаза Советской власти.
- Это ты пускаешь пыль в глаза своими пьесками, комедиант несчастный!.. Я, я, я, а не ты помог Советской власти отыскать последние сокровища Садыкджана!..
- Ты просто сдал в банк драгоценности Шахзоды, жены Садыкджана, которые украл у нее, когда был ее любовником!.. Ты показал себя бескорыстным ягненком, и тебя назначили в Фергану... А на самом деле ты просто купил эту должность!..
Лицо Алчинбека исказилось, перекосилось от яростной, неудержимой злобы.
- Я тебя вышвырну из партии за клевету, как щенка!..
- Не любишь правду, господин комиссар?
- И все твои пьесы - это клевета на узбеков! Ты нарочно выводишь на сцену уродов и психов, каковым являешься сам, и выдаешь их за народные характеры... Ты опозорил республику своими ублюдочными карикатурами на целый народ под видом драматургии!.. И за это ответишь отдельно!
- Вот теперь я слышу голос настоящего Алчинбека Назири...
Тебе же нравились мои пьесы еще десять минут назад, ты же собирался платить мне за них гонорар...
Алчинбек потерял контроль над своими чувствами.
- Вон отсюда! - заорал он и, схватив рукопись Хамзы, швырнул ее на пол. - И забери свою дешевую, свою гнусную пачкотню, свою отвратительную писанину!
Этого не ожидал никто, даже Шавкат и Урфон. Это был перебор даже для заместителя народного комиссара. С тревогой следил Шавкат за товарищем Назири, опасаясь, что з порыве гнева тот скажет что-нибудь такое, чего говорить было никак нельзя.
Хамза молча смотрел на рассыпанные по полу страницы своей рукописи.
- Возможно, в моих пьесах и есть недостатки, - тихо сказал он, - но лучше иметь заплаты на халате, чем на совести... А с партией ты меня не разлучишь никогда...
- Разлучу! У меня на тебя целый мешок материалов!
- И запомни, Алчинбек: пока я жив, пока я дышу, тебе не будет на земле покоя. Ни тебе, ни твоей продажной своре... Ни покоя, ни пощады!
Он вышел из здания Наркомпроса. И сразу увидел Зульфизар. Она стояла на противоположной стороне улицы.
- Что ты делаешь здесь? - удивленно и хмуро спросил Хамза.
- Вы сказали сегодня утром, что, может быть, зайдете к Алчинбеку. Я волновалась за вас.
- Он бросил мою рукопись на пол.
- На пол? И вы не взяли ее?
- Как видишь.
- Он уничтожит ее, как в Коканде полиция!
- Стой! Не ходи туда!..
Но Зульфизар уже перебежала дорогу.
Товарищ Назири, профессор Шавкат и поэт Урфон сидели молча, страницы рукописи белели на полу.
- Вы напрасно сделали это, - выдавил из себя Шавкат. - Он будет жаловаться. Придется давать объяснения.
- А, черт с ним, пускай жалуется, - махнул рукой Алчинбек. - У меня больше не хватает на него нервов.
- Если возникнет разговор о драгоценностях Садыкджана, я советую вам...
- Я сам знаю, что мне делать, если возникнет такой разговор, - оборвал Шавката заместитель народного комиссара. - Зачем вы повторяете эту ересь?
- Когда повторяю я, это еще полбеды. Хуже будет, когда начнут повторять другие.
- Я чуть было не вызвал его на дуэль, - ни с того ни с сего сказал вдруг Урфон.
- Пе-ре-стань-те па-яс-ни-чать.М - взорвался, почти задохнулся истерикой Алчинбек. - О каких дуэлях вы все время болтаете здесь? Где вы видели дуэль в Самарканде?
Нервы товарища Назири действительно были на исходе. Его раздражала каждая мелочь.
И в эту минуту распахнулась дверь. На пороге стояла Зульфизар.
До последней секунды не верила она тому, что сказал о рукописи Хамза. Но теперь увидела, что это так, - рукопись валялась на полу. Сердце Зульфизар сжалось. Нагнувшись, она быстро начала собирать страницы.
Урфон, Шавкат и Алчинбек Назири словно парализованные смотрели на нее.
- Почему вы вошли, не постучав? - спросил наконец Алчинбек, чтобы сказать хоть что-нибудь.
Зульфизар, не отвечая, продолжала собирать рукопись.
- Почему вы ворвались в мой кабинет без стука? - повторил заместитель народного комиссара.
Зульфизар подняла последние листы, выпрямилась, откинула косы. Глаза ее горели черным пламенем... Ах, как красива, как прекрасна была она в эту напряженную до предела минуту! Великие чувства - любовь и ненависть, соединившись одновременно в ее взгляде, озарили лицо. Невольно все трое мужчин испытали мгновенную зависть к Хамзе.
- Здесь все написано кровью его сердца, - взмахнула длинными ресницами Зульфизар, - а вы!.. Топтать это ногами?
Она прижала рукопись к груди как самое дорогое, самое ценное из всего того, что когда-либо в своей жизни держала в руках.
- Его пьесы любит молодежь. - Слезы застилали глаза Зульфизар, и от этого ее глубокий грудной голос звучал еще выразительнее, еще более волнующе. - Он создавал наш национальный театр на фронтах гражданской войны под пулями басмачей... Да как же вы можете так издеваться над ним? Как вы смеете прятать его произведения от народа в своих кабинетах?
Кто дал вам право скрывать его пьесы от зрителей других городов нашей страны, которые хотят знать, как рождалась Советская власть в Туркестане?
Ни у кого из них - ни у Шавката, ни у Алчинбека, ни у Урфона - никогда в жизни не было такой обаятельной, такой страстной защитницы... Ни за кого из них ни разу в жизни не горели таким жарким, таким верным огнем такие обольстительные, такие сумасшедшей прелести глаза... "Ах, Хамза, проклятый Хамза, - подумал, наверное, в ту минуту каждый из них, - почему же любили и продолжают любить тебя самые красивые, самые прекрасные женщины?"
- Не нужно предъявлять нам политических обвинений, - нахмурился товарищ Назири, - никто не виноват в том, что у вашего мужа такой несносный и нетерпимый характер... Он сам уронил свою рукопись на пол и не стал поднимать ее. А в советском учреждении нет слуг, которые подбирали бы за посетителями их бумаги.
Алчинбек, привыкший лгать на каждом шагу, каждую минуту, говорил очень убедительно... Эх, смолчать бы Зульфизар сейчас, не давать волю языку. Но разве знает женщина, что скажет она ровно за одну секунду до того, как сделает это?
- Когда-то у нас с вами, - медленно начала Зульфизар, - был общий хозяин, Алчинбек... Когда-то мы с вами жили в одном доме...
Заместитель народного комиссара поднял голову:
- На что вы намекаете?
- И в том доме вы не давали ни одной бумажке упасть со стола вашего хозяина Садыкджана-байваччи. А если она и падала, вы зубами поднимали ее с пола.
- Прекратите ваши гнусные инсинуации! Я прикажу вывести вас отсюда!
- Если вы, Алчинбек, будете и дальше издеваться над Хамзой, я смогу многое рассказать о вашем настоящем участии в делах Садыкджана. А старшие его жены, которые еще живы, подтвердят мои слова. И это будет, наверное, совсем не то, что пишете вы в своих анкетах.
Товарищ Назири вскочил из-за стола. Воистину ужасным был сегодняшний день.
- Вы уволены из театра!
- В театре есть главный режиссер!
- И ваш Хамза тоже уволен! С сегодняшнего дня ваш театр закрыт, как гнездо интриг, антисоветских слухов и склок, как источник клеветы на узбекский народ! Можете выступать на базаре, куда вас все время так тянет!.. Будем создавать настоящий театр, а не сборище бывших кизикчи и проституток, которым руководит самовлюбленный и полоумный дилетант, умеющий ставить только свои пьесы!
- Берегись, Алчинбек! - сказала Зульфизар, выходя из комнаты. - Если хоть один волос упадет с головы Хамзы, я расскажу все. Я женщина! И буду мстить за всех сразу - за Зубейду, за Шахзоду и за себя!
4
Через несколько дней, не дожидаясь официального приказа по Наркомпросу республики о расформировании своей труппы, Хамза, издерганный бесконечными разговорами об инциденте в кабинете заместителя народного комиссара, взбешенный назначением комиссии по проверке репертуара, в которую вошли Шавкат и Урфон, уехал вместе с Зульфизар из Самарканда в Коканд.
"Что же происходит? - думал Хамза, сидя в поезде у окна и глядя на облитую раскаленным солнцем степь. - Как понимать все это? Ведь у нас же Советская власть, которая везде и всегда поддерживает только правду, которая защищает справедливость... Мы делали революцию, мы сражались на фронтах, мы, не жалея себя, шли в огонь и воду, под пули басмачей, а кто руководит нами, кто пожинает плоды революции? Те, которые не сеяли, не косили, бывшие байские прихвостни, сынки аристократов...
Взять того же Шавката. Кто он для Советской власти? Его отец был одним из самых близких царедворцев хорезмского хана. На украденные у народа деньги обучал сынка в юности языкам и наукам, содержал в заграничных университетах. Именно такие люди, получившие "надежное" образование за рубежом, заправляли до революции национальной культурой. И вот пришла революция, и что же изменилось?.. Шавкат снова заправляет культурой, от его решений и действий зависят искусство, литература, в его руках оказалась даже судьба письменности народа...
