Васиф усмехнулся, вспомнив нечто похожее, талантливо и остро написанное Физули. О том, как поэт пришел хлопотать о пенсии. Поклонился чиновникам, сказал "Салам". Но те и головы не подняли. Только буркнул кто-то недовольно: "Твой "салам" еще не деньги".
- Здравствуйте, - еще раз сказал Васиф.
Человек, читавший газету, и бровью не повел. Из угла, где быстро строчила машинка, на него с любопытством посмотрели две молодые женщины - и та, что печатала, и та, что диктовала.
- Товарищ начальник, - он шагнул впритык к столу. - Я насчет работы к вам.
- Откуда? - Махмудов раздраженно отложил газету.
- Из Баку. Здесь - в гостинице пока устроился.
- Специальность?
Начальник задавал вопросы, не глядя на Васифа. В его манере разговаривать, не поднимая головы, сквозили пренебрежение, самоуверенность. Васиф с трудом сдерживал возмущение.
- Знаете ли, я здесь...
- Короче. Профессия?
- Я геолог.
Махмудов поднял голову. Глаза у него оказались неожиданно светлые, рыжеватые. Посмотрел, как водой холодной плеснул.
Худощавая девушка в сатиновой спецовке подошла ближе.
- Товарищ Махмудов, на нашем участке как раз нужен геолог. Может, его к нам?
Махмудов даже не посмотрел в ее сторону.
- Не лезь. Иди, занимайся своими замерами.
Тонкое, нервное лицо девушки вспыхнуло. Однако ее ничуть не смутил тон начальника.
- Вы что, запретите мне говорить?
Она дерзко усмехнулась Махмудову.
- Только не здесь. Надо соблюдать этику.
- "Этика". - Девушка фыркнула. - Какая тут у вас этика!
Махмудов повернулся к ней всем туловищем:
- Что пристала? Парень тебе понравился, что ли?
Девушка не ответила, молча ушла в угол к машинистке. Васифу она не понравилась, чувствовалась в ней сдержанная злость. Таких языкастых девчонок он всегда сторонился.
Махмудов пожевал губами и уже мягче спросил Васифа:
- Диплом с собой? Покажи.
- Диплом? Да, да. Я еще не успел получить копию. Я на днях зайду в институт.
- А-а-а, - начальник равнодушно махнул рукой. - Вот тогда и придете.
- Я работал здесь! Девять лет назад работал...
Махмудов снова зашелестел газетой:
- Да? Могу взять рабочим. Пока не принесешь диплом.
- Хорошо. Могу рабочим. Согласен. Но я хочу вам объяснить...
- Э-э-э... К чему этот бесполезный разговор. Что ты еще будешь объяснять? Вон возьми анкету, заполни. И автобиографию напиши. Больше меня ничего не интересует.
Через полчаса Васиф положил перед начальником и анкету и автобиографию. Тот долго жевал губами, перекатывая за щекой кругляшок монпансье.
- Так... Высшее образование - да... Награды - да... Ученая степень нет. Нет. Нет. Нет... Одни "да-нет"... Почему я должен верить тебе на слово? А кто знает, имеешь ли ты высшее образование? Или эти награды? Вот принесешь диплом... А пока только рабочим. Ясно?
У Васифа набрякли кулаки. На лопатках взмокла рубашка. "Надо сдержаться. Надо... Он в чем-то прав. Я не могу, не должен уйти отсюда ни с чем". Медленней, тише стучит в углу старенький "ундервуд". Девушка с нервным лицом кусает губы. Вот-вот бросится на защиту.
- Хорошо. Оформляйте рабочим. Но мне показалось, что и с рабочим надо говорить по-человечески. Что вы узнаете обо мне по этой анкете?
- О, ты, кажется, начинаешь учить меня? Не советую. Да откуда ты вообще взялся, демагог такой? Откуда родом?
Зазвонил телефон. Махмудов что-то буркнул в трубку, но через секунду голос его переливчато зазвучал всеми оттенками почтения. Он даже вскочил с кресла и продолжал разговор по телефону стоя.
Васиф, забывшись, забарабанил пальцами по столу. Даже сесть не предложил "начальничек". Поделом тебе. Говорил же Балахан... Один звонок, несколько деловых слов - и не надо было бы стоять перед этим чванливым чинушей, терпеть его хамство.
Махмудов в последний раз улыбнулся в трубку и осторожно положил ее на рычаг. "Ты еще здесь?" - спросили его холодные глаза.
- Значит, вам некогда говорить со мной? Хорошо. Я пойду к управляющему. Может, он...
- Он скажет то же, что и я, - почти весело отрезал Махмудов и заложил за щеку прозрачное монпансье.
В дверях его догнала девушка-замерщица.
- Успокойтесь. Этот Махмудов совсем зарвался. Правильно вы с ним, правильно.
Васиф прошел мимо, ничего не ответив.
Кабинет управляющего промыслом он нашел быстро. Стремительно проскочил мимо секретаря и распахнул дверь. У окна стоял высокий, наголо выбритый пожилой мужчина. Темные проницательные глаза под густыми выгоревшими бровями. Под тенниской острые худые плечи, а впадины под ключицами такие глубокие, что кажется, налей воду - не прольется.
Это и был сам управляющий Амир Амирзаде. С неожиданной легкостью обернулся он на шаги Васифа, пошел навстречу. Надо было толково рассказать все, объяснить цель своего прихода, но вместо этого у Васифа вырвалось злым упреком:
- Где вы нашли такого начальника кадров? Кто ему позволил так...
Он не успел договорить, как почти следом ворвался Махмудов. Васиф понимал: нельзя спускать тормоза, надо поспокойней. Но уже не мог.
- Вот он... Явился. Опередить меня торопится!
Амирзаде поморщился:
- Не кричите, не на базар пришли!
- Да что вы меня учите, как мальчишку?! - снова сорвался Васиф. - Сам знаю, куда пришел!
- Замолчите! - Амирзаде шлепнул рукой по столу, звякнул стакан с карандашами.
- А-а-а, и вы... Видно, стоите друг друга! Начальнички!..
- Что? Сейчас же покиньте кабинет!
Васиф швырнул на стол анкету с автобиографией и вышел, хлопнув дверью...
Махмудов налил воды из графина, подвинул стакан к Амирзаде.
- Успокойся, дорогой. Теперь сам видишь, что мне приходится терпеть. Таких типов не только близко подпускать нельзя, судить надо! Я этого так не оставлю.
Амирзаде махнул рукой на дверь, опустился в кресло. На скуластом обветренном лице его выступили красные пятна.
Через полчаса Махмудов вернулся и положил перед начальником каллиграфически исписанный листок. Амирзаде быстро пробежал глазами ровные строчки. "... Васиф Гасанзаде... начальника отдела кадров Махмудова публично... управляющего промыслом Амирзаде... должен понести ответственность за хулиганскую выходку..."
- Слушай. - Амирзаде поднял на Махмудова усталые, уже спокойные глаза. - А может, не стоит?
- Нет. Таких надо учить, чтоб на всю жизнь запомнил.
- Сумасшедший какой-то. Кто он? Откуда? Почему такой взвинченный? Ты говорил с ним?
Махмудов развел руками, с видом мученика поднял глаза к потолку.
- Разве он дал мне слово сказать? Наседал, как бешеный пес. Нет, нет. Я этого так не оставлю. Пусть отсидит недели две... Это тоже метод воспитания. Сейчас я дам машинистке. Пусть напечатает в трех экземплярах. И ты, Амир Расулович, пожалуйста, подпиши. Нечего с такими церемониться. Не зря говорят: доброта хуже воровства. Вот тебе на голову и садятся...
Управляющий промолчал. Сбычившись, Махмудов пошел к двери.
Амирзаде подвинул к себе рулон с чертежами, развернул, укрепил концы кусками породы. К ногам упала брошенная странным посетителем анкета. Он поднял ее, вчитался, разыскал лист с автобиографией. И чем дальше читал, тем ярче разгорались пятна на впалых щеках. "Нехорошо получилось. Человек столько лет был лишен возможности заниматься своим делом. Рвался сюда за тысячи километров. Родное тут все ему. А я... Выслушать человека и то толком не смог. Еще этот со своим актом... Ни черта я тебе не подпишу".
Он схватился было за телефонную трубку.
"Да, но он орал на тебя как бешеный".
Отдернул руку, зашагал вокруг стола.
"А если бы с тобой, с тобой, Амирзаде, стряслось такое? Может быть, Махмудов сам довел? Не нравится, как он гнет спину здесь, в кабинете... Что стоит вывести из равновесия такого вот издерганного человека? Хорошо, если в нем еще вера в людей жива. Легко ранить такого, а вот помочь... в тридцать семь лет начать жизнь сначала... А что, если бы с тобой так?..."
Из окна ему было видно, как мерно клюет носом качалка. Ни одного человека рядом, а буровая работает. Тридцать пять лет назад он, Амир Амирзаде, впервые пришел на промысел учеником мастера-тартальщика. Хилый был. Из колодца выползал чуть живой. Тут же на вонючей, скользкой земле растягивался, хватая ртом воздух. А случалось, таких мальчишек вытаскивали из колодца мертвыми. Не выдерживали... Помнится, его уволили с работы за то, что он не поздоровался с управляющим. Сколько потом рабочие ходили на поклон к хозяину... Не помогло. Вышвырнули, как щенка. Злой был управляющий и мстительный, как див. Он, Амир, тогда клялся, что до смерти не забудет этой обиды. Что ж, выходит, забываться стало? Да, да. Однажды забыл, однажды и сам наломал дров, стыдно вспомнить. В плохом настроении был, сорвал на пареньке одном. Уволил ни за что ни про что.
Потом он сам искал этого парня. Того и след простыл. Наверное, в село к себе вернулся. Столько лет прошло, а как камень на душе. Память жестока. Может, к лучшему, что жестока. И вот сегодня...
