- Слышишь? - спросила Хатия.
Я прислушался. Снизу доносился глухой рокот,
- Ну и что? Шумит водопад...
- Прислушайся хорошо!
Я напряг слух и среди однообразного шума воды различил дребезжащее позвякивание колокольчика.
- Да, слышу...
- Козы со всего села к полудню собираются у водопада...
- Ты с ума сошла, Хатия!
- Немножко, всего полгоршка!
- Увидят нас!
- Твоему русскому нужно молоко, Сосойя!
...Целую неделю я и Хатия ровно в полдень появлялись у водопада. Начиналась погоня за козами. Козы с громким блеянием разбегались во все стороны, продирались сквозь колючки, скатывались по скалистому склону. Мы возвращались домой в разодранной одежде, с окровавленными руками и ногами и полным горшочком молока. Растроганная тетя благословляла добрых соседей. За эту неделю я наловчился так, что мог на ходу выдоить самую быструю из коз. Не знаю, до каких бы пор продолжалась наша молочная эпопея, если бы в один прекрасный вечер село не взбудоражил истошный крик Эдемики Горделадзе:
- Люди, выходите!
- В чем дело, Эдемика? - сбежались перепуганные соседи.
- Вот! Глядите все! Кто-то выдоил мою козу!
- Чтоб ему провалиться сквозь землю! Вчера выдоили мою! - крикнула Мина.
- Машико жаловалась мне: третий день, говорит, коза возвращается с пустым выменем! - добавил кто-то.
- Мою выдаивают через день!
- И мою!
- Что же это такое, люди?
- Такого не бывало даже во время русско-японской войны, а ведь тогда тоже нуждались в молоке!
- Знаю я, чьи это штучки, да только пока молчу! - помахал пальцем Эдемика.
- Говори, если знаешь! - набросились на него соседи.
- Знаю! Молоко ворует тот, кому оно нужно!
- Ну, ты скажешь! А кому оно не нужно?
- Дайте срок, и я раскрою это дело!
- Давай, Эдемика, выручай нас!
Между тем владельцы коз приняли меры предосторожности. Коз перестали выпускать со двора, а если выпускали, то обязательно в сопровождении кого-либо из членов семьи. Я и Хатия ходили убитые горем - нашему промыслу пришел конец.
Однажды вечером, когда нам чудом удалось выдоить чью-то зазевавшуюся козу и принести домой глоток молока, тетя подозвала нас.
- Хатия, подойди ко мне!
- В чем дело, учительница?
- Покажи свои руки!
Тетя приложила к лицу обе ладони Хатии. То же самое проделала она со мной.
- Что ты делаешь, тетя? - спросил я удивленно.
Хатия молчала.
- Ваши руки пахнут козьим молоком, дети!
За весь вечер тетя больше не проронила ни слова.
В ЧЕМ ЗАКЛЮЧАЕТСЯ ЗАДАЧА!
Колхозные собрания у нас, как правило, созывались по вечерам, но колокол начинал звонить уже с полудня.-Уставшие за день люди всячески старались увильнуть от собрания. Приходилось чуть ли не за руки вытаскивать их из домов.
- Просили же тебя, Архиц? Забыл про собрание?
- Эдемика, именно сегодня у тебя разыгрался ревматизм?!
- Не идешь, Диомид? Ладно, поговорим с тобой в другом месте! Не будь я Зосимом!
- Зосим зобастый! Не ори ослом и дай мне отдохнуть, а то возьму вод двустволку и отправлю тебя в такое место, откуда нет возврата!
- Маргарита, выходи, я знаю, ты дома!
- Иди на собрание, Ксеня, да прихвати своего инвалида!
Нас, детей, на собрание не приглашали, но мы и не нуждались в приглашении. Собрание было для нас единственным местом развлечения. Оно обычно проводилось в школе, и нам доставляло огромное удовольствие видеть, с каким трудом рассаживаются за партами седовласые загорелые дяди и тети. Мы устраивались на полу, с наслаждением наблюдая за ходом этого странного урока, во время которого не читали списка, отвечали с места, не вставая, свободно курили, перебивали друг друга, к учителю обращались на "ты", и никого за это не выставляли за дверь. Я мечтал о том времени, когда и меня-будут звать на собрание, когда и я смогу послать зовущего к черту, когда при голосовании председатель объявит: "Сосойя воздержался!.."
...Я и Хатия сидим на полу, перед тетей, за нами, также на полу, Бежана. Мы ждем начала собрания. Класс гудит. Все окна распахнуты настежь, но в комнате все же жарко. От запахов табака, пота и земли першит в горле.
Надрывно кашляют старики. Судачат бабы. А народ все валит.
- Ну что ж, пора начинать! - объявил колхозный счетовод Зосим, постучав карандашом по надтреснутому колокольчику. - Кого изберем председателем?
- Будь сам, какая еще с тебя польза? - съязвил Диомид.
- Пожалуйста, становись председателем ты! Убедишься, какое это удовольствие!
- Что ты! Отбивать кусок хлеба у любимого соседа!
- Пропади ты пропадом с твоим соседством!
- Да начинайте же, черти проклятые, утро скоро! - прервал дискуссию Зосима и Диомида дядя Герасим.
Зосим кашлянул, надел очки, раскрыл бумажную папку, извлек оттуда лист бумаги, поднес его к носу и вдруг вспомнил:
- А секретаря? Надо же избрать секретаря собрания!
- Будь заодно и секретарем! - предложил Диомид.
- Не справится с двумя обязанностями! - сказал Бежана.
Зосим нахмурился, снял очки и посмотрел на Бежану, однако, увидев его серьезное лицо, промолчал.
- Голосовать?
- Хоть голосуй, хоть пой в три голоса, только начинай! - крикнул выведенный из терпения отец Хатии.
Зосим еще раз кашлянул и объявил:
- На повестке дня у нас один вопрос: о лодырничании и отвиливании от работы отдельных, так сказать, изменников общего дела и родины. Слово предоставляется председателю нашего колхоза товарищу Кишварди Спиридоновичу Вашакмадзе!
При упоминании фамилии председателя раздалось несколько жидких аплодисментов. Кишварди встал, выпил полграфина воды, затянул пояс потуже и начал:
- Товарищи! Нынешний год сложился для нас очень неблагоприятно. Что происходит сейчас? Происходит смертельная борьба. Две стороны - красная и черная - ведут между собой - что? Они ведут между собой войну. Беспощадную войну. Кто мы? Мы - серп и молот, то есть звезда. Кто они? Они - ад и бездна, тьма-тьмущая и беда нескончаемая! Что делает Гитлер? Гитлер продвигается вперед. Он достиг уже кислых минеральных вод, Кисловодск! перевел он на русский язык. - Каково приходится народу? Трудно приходится, товарищи, народу! И правительству нашему нелегко, и армии нашей нелегко.
Л нам? Нам тоже трудно, товарищи! Не хватает пищи, одежды, обуви... Вот ты, Христофор Василия! Думал ли ты о том, что твоему мальчику, который с винтовкой в руках бьет Гитлера, нужна жратва, нужна одежда?
- О чем же я думал, если не об этом, дорогой Кишварди!
- А ты, Герасим? Попал твой сын в госпиталь, и ладно? А о том, что таких, как он, тысячи и каждого из них надо накормить и напоить, ты знаешь об этом?
- Знаю, Кишварди, знаю...
- Ражден! Как по-твоему? Танк, в котором сидит твой парень, растет в саду на дереве?!
- Да что ты нам байки рассказываешь! Говори о деле! - раздались недовольные голоса.
- Скажу о деле! Стране нужен хлеб, нужно мясо! Лобно и мчади нужны народу! Вы как думаете, зачем нас оставили здесь? Или мы стрелять не умеем? Да я за пояс заткну любого... как его... снайпера! АН нет! Велели сидеть здесь, дома! Почему? Потому что мы сегодня нужны здесь! У войны ненасытный желудок, ох и ненасытный!
И заполнить этот желудок должны мы с вами! Понятно это?
- Кишварди! Вот тебе нож - режь нам горло! Что мы, не работаем, что ли? - подал голос дядя Герасим.
- Я не про всех... Мужиками я доволен. И на баб я не в обиде... Однако есть отдельные лица...
- Назови, назови конкретно! - зашумело собрание.
Кишварди извлек из нагрудного кармана сложенный
вчетверо лист бумаги, развернул его. В классе люди затаили дыхание. КишварЦи долго всматривался в листок, потом решился:
- Где Амбако, где Кирилл, где Кикития, где Федосия Барамидзе и левестка ее Маквала?
- Ну-ка, Шакро, отвечай, где твоя мамаша и жена твоего брательника? толкнул кто-то Шакро Барамидзе.
Тот встал, провел ладонью сперва по парте, потом по собственному лицу и нехотя ответил:
- В Батуми они... За сахаром...
- Ага, за сахаром? Архип, как давно ты видел сахар? - спросил Кескинэ.
- Видеть-то видел, да вот есть не приходилось! - улыбнулся Архип.
Шакро закашлялся, закрыл лицо руками.
- Что ты раскашлялся, точно Бегларов пес! - прикрикнул на него Зосим. Скажи-ка лучше, зачем их в Батуми потянуло?
- Да они... У них там... В общем, они там достают сахар, а потом...
- А потом здесь продают втридорога, так, что ли? - спросил кто-то.
- Так...
- И это говорит сын про собственную мать! Язык надо вырвать у такого сына! - запричитала Машико.
- А что, мне за них садиться в тюрьму, да? - огрызнулся Шакро и сел.
- Никого я не собираюсь сажать в тюрьму! - продолжал Кишварди. - Кому работа не по душе, пусть идет в лес, к Датико, и ночует там с волками... Просить и упрашивать мы не намерены... Война только начинается, и никто за нас не постоит, кроме нас самих... Лукайя Поцхишвили, скажи что-нибудь!
С того дня, когда Лукайя узнал о гибели единственного сына, он словно онемел. Он выходил в поле до восхода солнца, работал за троих, возвращался домой после захода солнца, ложился под навесом и лежал, не двигаясь, до утра. Обрушься небо и разверзнись земля - Лукайя не моргнул бы даже глазом.
