Известно, что переход из детства сопровождается желанием казаться старше своих лет, Настасья Андреевна была неумолимо строга к туалету Ани, которым распоряжалась по поручению брата. И Аня со слезами надевала пелеринку, которую давно уже стыдилась носить, считая себя взрослой девушкой; но всего ужаснее было ей расстаться с своими прическами, которые она так искусно умела разнообразить каждый день.
Слез Ани Настасья Андреевна боялась: они поднимали грозу в доме. Если Федор Андреич замечал, что у Ани красные глаза, он тотчас требовал, чтоб она сказала ему причину. Таким образом, узнав раз о несправедливости Настасьи Андреевны, он назвал ее «сварливой бабой». С той минуты Настасья Андреевна всеми силами своей души возненавидела Аню и искала неутомимо случаев мстить ей, не рассуждая о беззащитности своего врага. Но, к счастью Ани, Федор Андреич стал реже отлучаться из деревни и сроки его отсутствия не были продолжительны.
Против своего обыкновения, он стал проводить вечера в гостиной, где играл в карты или шашки со старичком, а иногда требовал, чтоб Аня читала ему вслух какую-нибудь книгу или газету. Эти семейные картины наполняли сердце Настасьи Андреевны ревностью, почему не ее приемыша заставляет он читать, и под предлогом хозяйства она бежала к себе наверх, чтоб не слыхать приятного голоса Ани, который раздражал ее… Зато старичок сладко засыпал под голос своей внучки. Петруша присутствовал тут же и, будто слушая, сам с собой играл в шашки. Один Федор Андреич, медленно покуривая из маленького чубука с огромной пенковой трубкой, слушал внимательно и часто поправлял Аню, если она торопилась и не так выговаривала слова.
Удар был еще ужаснее для Настасьи Андреевны, когда ее брат стал заботиться о неоконченном воспитании Ани, в то время как давно была пора думать о воспитании Петруши.
В дом был взят гувернер. Петрушу с Аней засадили за уроки. Так как Петруша был резвый мальчик, то Аня, очень понятно, оказывала больше успехов, чем он, и часто получала похвалы от Федора Андреича, а Петруша — выговоры. В глазах Настасьи Андреевны всё принимало другой вид: она вообразила, что беззаботная Аня помышляет очернить Петрушу в глазах его благодетеля, а учитель потому только хвалит ее, что она перед ним кокетничает. И раз, присутствуя при выговоре, который прочитан был Петруше его благодетелем, Настасья Андреевна не выдержала и стала защищать своего приемыша.
— Вы, братец, всё его браните, а не хотите обратить внимания, с кем больше занимается Селивестр Федорыч. Всякий отстанет, если только с одной будут заниматься.
Федор Андреич сердито заметил, что пристрастие ее ослепляет.
— Господи! так небось к ней не пристрастен никто! Уж я давно всё вижу, да не хотела говорить вам! Я чаще вашего заглядываю в классную.
После этого разговора Федор Андреич стал посещать классную, что имело неблагоприятные последствия: Петруша подвергался наказаниям еще чаще и строже. Настасья Андреевна каждый раз, как начинался класс, подслушивала у дверей и, подметив что-нибудь за Аней и учителем, перетолковывала по-своему. Наконец Аня стала конфузиться учителя, преследуемая обидными и несправедливыми намеками Настасьи Андреевны.
Это не укрылось от Федора Андреича, и он уволил Аню от классов. А сам учитель, верно догадываясь о причине частых сцен в доме и боясь потерять место, отправился в город на неделю и, пробыв там две, явился с женой. Искусная сваха помогла ему. Через три дня по приезде его явилась к учителю очень пожилая женщина в сопровождении какого-то молодого мужчины и объявила, что она пришла переговорить с ним, узнав его желание. После расспросов, сколько он получает жалованья и какой его характер, пожилая женщина сказала, что у ней есть племянница двадцати семи лет с десятью тысячами приданого, которую она желает устроить, собираясь сама предпринять дальнее путешествие. Вскоре учитель стоял под венцом с девушкой, очень неуклюжей, с некрасивым, но смиренным лицом.
Таким образом, мы познакомились теперь со всеми лицами, которых увидели в начале повести, и даже узнали несколько о Федоре Андреиче, которого не было на нашей сцене при поднятии занавеса.
Аня и Петруша остались в саду. Он сидел верхом на деревянных перилах террасы в задумчивом положении. Аня, стоя неподалеку, бросала кверху носовой платок, играя им, как мячиком.
— Ну, лови, Петруша! — сказала Аня, кинув платок к Петруше.
Он ничего не слыхал и оставался в задумчивой позе.
Подымая упавший платок, Аня насмешливо спросила его:
— Скажи, пожалуйста, Петруша, о чем ты так задумался? Верно, боишься, что Настасья Андреевна пожалуется ему?
- Вовсе и не думал! — обидчиво отвечал Петруша. — Если бы даже и пожаловалась… ну, что мне могут сделать??
— Как же? — с удивлением спросила Аня.
— Разумеется! ну, что сделают?.. побранят!.. велит сидеть у Селивестра Федорыча!..
И, помолчав, он с грустью продолжал:
— Нет, Аня! я думал, отчего она меня не хочет послать нынче в город, чтоб держать экзамен. Ведь опять целый год надо будет сидеть в классной с Селивестром Федорычем да проходить зады. В то время как все мои товарищи учатся, я… я один только бью баклуши в этой куцей курточке!
И Петруша с сердцем рванул курточку, так что она затрещала; глаза его наполнились слезами, и он засвистел, вероятно желая скрыть их.
— Ну, кто у тебя и бывает? один Федя! — заметила Аня.
— Он-то меня и злит! — с горячностью подхватил Петруша и с возрастающим жаром продолжал: — Поступил в класс — и нос поднял, говорить со мной не хочет, что ни скажу ему — подсмеивается, ты, говорит, на руках у нянюшек. А сам мне по плечо, да и годами моложе.
И, переменив голос, он с восторгом воскликнул:
— Ах, Аня! что он мне рассказывал! как они весело живут! играют, курят!
— Ну, а как узнают? — спросила Аня.
— Кто же может узнать! Селивестра Федорыча нет там, чтоб всё переносить. А товарищи не выдадут и сухим из воды вытащат. Да погодите, я уж поставлю на своем: я буду, буду в пансионе нынешний год!!
Последние слова Петруша говорил, обратись к дому, как будто кто-то его слушал в окне.
Аня засмеялась.
— Чему ты смеешься? — с сердцем спросил Петруша.
— Над тобой!.. ха-ха-ха!.. у! как разгорячился. И играть будет, и курить будет… ха-ха-ха!
— Буду, всё буду делать, что захочу, как переселюсь в город! — топнув ногой и разгорячась, воскликнул Петруша.
— Да в том-то и вся сила, когда-то еще переселишься? — поддразнивая, заметила Аня.
— Клянусь тебе, очень скоро! — торжественно произнес Петруша и прибавил таинственно: — Я уж знаю, что надо сделать.
Аня перестала смеяться и с любопытством спросила:
— А что?
— Скоро состареешься — не скажу!
— Пожалуйста! — умоляющим голосом сказала Аня.
— Я, пожалуй, скажу, только с условием.
— Какое?
— Танцуй со мной при Феде, а ему откажи, если он будет просить тебя. А то он меня всё дразнит, что ты на меня как на мальчишку смотришь…
Аня, помолчав, нетерпеливо сказала:
— Ну, скажи же, что ты сделаешь?
Петруша огляделся кругом и, понизив голос, сказал таинственно:
— Помнишь, по какому случаю он рассердился, хотел меня отправить в город? Да тетенька разнежничалась!
— Ну, помню! что же? — с напряженным любопытством спросила Аня.
— Не понимаешь? — с удивлением, в свою очередь, спросил Петруша.
Аня покачала головой.
— Я…
Петруша опять огляделся и тихо продолжал:
— Я перепишу черновое письмо Феди, что он у меня оставил, и выроню при нем, будто нечаянно.
— Так что же?
— А вот увидишь, что будет, — весело отвечал Петруша и, схватив Аню за руку, потащил ее за собой, прибавив:- Побежим в нижний сад.
Аня сначала упиралась, но потом пустилась бежать ровно с Петрушей и спросила его:
— А кому писал Федя письмо?
— К Танечке, — отвечал Петруша,
— И она ему пишет?
— Разумеется!
Она замолчала и продолжала бежать. Петруша усилил свой бег и сказал:
— А ты будешь писать ко мне, когда я уеду отсюда?
— Это зачем?
— Так!
— Нет-с, вы уж лучше попросите Танечку, чтоб она вам обоим писала.
— Трусиха! — заметил Петруша и, выпустив ее руку, пошел шагом.
— Вовсе не из трусости!
— А из чего же?
— Так!
— Значит, тебе меня не будет жаль? — с упреком заметил Петруша.
— Пойдем к лодке, Петруша! — взяв его за руку, поспешно сказала Аня.
— Зачем?
— Нарвем цветов; я их ужасно люблю.
— Ну пойдем!
И они как стрелы пустились бежать, — перебежав мостик, повернули по берегу речки, которая прихотливо изгибалась узкою лентою, окаймленною с двух сторон широкими листьями болотных лилий. Прибежав к одному из кустов, Петруша взвалил себе на плечи два весла, которые скрывались там, и медленно пошел к лодке, стоявшей невдалеке. Он проворно прыгнул в нее и отвязал ее от колышка, покрытого изумрудным мхом.
