не умею… – Мирослав чуть покраснел, но со смущением всё же принял подарок.
– Ничего, научим! – бодро проговорил Андрей и тут же, не мешкая, произнёс второй тост. Снова поневоле пришлось пригубить.
Немного посидев за столом, гости потребовали от хозяина развлечений. Тот включил музыку, под которую сам тут же принялся танцевать с Ларисой. Мирослав остался за столом: другие девушки из пришедших в гости также не нашли отклика в его сердце. Знакомые Андрея тут же принялись выплясывать с девушками. Затем кузен, заметив, что Мирослав сидит в одиночестве, попросил его развлечь гостей.
Видимо, от алкоголя, ударившего в голову, а может, ещё и от утренней прогулки, Мирослав расхрабрился и вместо заявленного Андреем чтения стихов начал петь. Как-то так получилось, что он запомнил все слова песни, сочинённой утром, и без запинки её исполнил. Кажется, гостям она пришлась по вкусу, поскольку они зааплодировали в конце, кто-то даже крикнул: «Браво!». Польщённый Мирослав сел на место, и подумал про себя: «Теперь-то точно мне удастся стать если не писателем или художником, то хотя бы певцом!».
Андрей клятвенно заверил всех присутствующих, что такой талант не должен пропадать, и вскоре после выставки он организует для кузена выступление на одном из ближайших концертов. Гости снова зааплодировали, а Мирослав лишь улыбался, опять чувствуя себя нужным для других и полным творческих сил.
Он присел за стол, чтобы насладиться вкусными салатами, приготовленными Ларисой. Сама подруга Андрея обладала какой-то, с одной стороны, притягательной, а с другой – отталкивающей внешностью. Роскошные тёмные волосы, изящная шея, узкая талия… но резкие скулы, вздёрнутый подбородок, слишком толстые бёдра отнюдь не красили Ларису. К тому же, она часто во время празднества притрагивалась к спиртному, иногда слишком уж грубо шутила… Нет, Мирославу такая женщина не пришлась по душе. Конечно, он ещё ни разу не видел свою возлюбленную Веронику в обстановке, подобной сегодняшней, но почему-то был твёрдо уверен, что она не способна на пошлый юмор и резкие замечания вкупе с опорожнением бокалов…
Сам Андрей, похоже, вовсе не замечал недостатков своей подруги. Он с готовностью смеялся над её шутками, часто подливал ей то шампанского, то вина, а то и ещё чего покрепче… Судя по всему, кузен не имел ничего против подобной спутницы на всю жизнь. Махнув на это рукой, Мирослав предоставил право двоюродному брату решать самому.
Остаток вечера пролетел быстро. Гости мало-помалу разошлись, Лариса осталась переночевать, к тому же, после обильных возлияний она уже не могла ровно ходить. Поддерживаемая с двух сторон Мирославом и Андреем, она добралась до ближайшего дивана и практически сразу уснула. Мужчинам пришлось самим всё убирать со стола и мыть посуду.
Тщательно полируя одно из блюдец, Андрей заметил:
– Не умеешь ты веселиться по-настоящему. За весь вечер так и не расслабился толком.
– Не умею, – признал Мирослав. – Потому что не люблю выпивать, не понимаю пошлых шуток и не участвую в дёрганых танцах. Такой уж я, – развёл он руками, позабыв, что держит в них вилки.
– Поосторожнее, а то в глаз мне попадёшь, – Андрей чуть отклонился. Вздохнув, он уже молча продолжил мыть посуду, сочтя бесполезными дальнейшие попытки переубедить кузена.
Мирослав же подумал про себя: «По-настоящему отдохнул душой и расслабился я нынче утром».
***
Через два дня Мирослав проснулся и ощутил лёгкое недомогание. Болела голова, во всём теле поселилась вялость, а из носа казалось, вот-вот потечёт неостановимый поток. «Кажется, я всё же переусердствовал тогда с «моржеванием», ведь не привык ещё к такому закаливанию, – подумал художник и тут же вспомнил, что сегодня должна открыться выставка его картин. – Ещё не хватало при всех расчихаться…».
Андрея опять не было дома с утра. Мирослав встряхнулся и, борясь с желанием чихнуть, прошёл в ванную. Умывшись тёплой водой, он почувствовал себя чуть лучше, но в носу не прекратило свербеть. Мирославу пришлось вытереть побежавшие сопли платком.
Он перекусил на скорую руку очередным салатом, приготовленным вчера вечером Ларисой (теперь она всё чаще появлялась в квартире кузена). Шмыгая носом, Мирослав убеждал себя, что это пройдёт, ведь он практически никогда не жаловался на здоровье.
Наверно, только ему могла прийти в подобный момент мысль: «Клин клином вышибают». Он встал, решительно оделся и направился к Серебряному бору. По дороге он всё ещё сдерживал себя, чтобы не чихнуть, и спорил сам с собой: «Я никогда не болел! Да, но слишком переусердствовал во время закаливания… И сейчас иду зачем-то туда же… Но нет! Природа лечит, а не таблетки в аптеке!». Так, разрешив разногласие внутри себя, Мирослав подошёл к тому же водоёму, что и два дня назад. На сей раз здесь никого не наблюдалось, но на глинистом берегу он увидел явственный отпечаток чьей-то босой ноги – видимо, кто-то из «моржей» проснулся раньше, поскольку след был ещё свежим.
Набрав воздуху в грудь и постаравшись забыть про головную боль и потёкший снова нос, Мирослав быстро разделся до трусов. Через миг он уже смело прыгнул в ледяную воду – и снова почувствовал то же, что и раньше: словно что-то огромное навалилось на него и мешает дышать. Но, едва вынырнув, Мирослав ощутил лёгкость во всём теле, свободу и какую-то внутреннюю силу. Выбираясь на берег, он уже напрочь забыл про головную боль, вялость и шмыгающий нос, который, словно испугавшись закаливающей процедуры, тут же перестал его беспокоить.
…К открытию выставки Мирослав уже чувствовал себя абсолютно здоровым. Андрей заехал за кузеном, и вместе они вскоре прибыли в музей, возле которого уже собралось несколько заинтересованных людей.
Безо всяких пышных церемоний, разрезаний ленточки и тому подобного сотрудник музея объявил об открытии выставки и пригласил всех пройти в зал. Конечно, Мирослав с Андреем вошли первыми, за ними – пара девушек странного вида, с раскрашенными зелёными волосами и цветными точками на лбу. Кузен пояснил художнику, что это – две сестры, нарисовавшие остальные картины, представленные на выставке.
Едва войдя в зал, Мирослав убедился, что творения двух сестёр под стать их внешнему виду: такие же аляповатые, бьющие в глаза яркими красками, и столь же непонятные. Почти на каждой их картине было нарисовано что-то с неясными контурами, представлявшееся в воображении не то пьяным драконом, не то поломанным фортепьяно. Работы Мирослава, расположившиеся на противоположной стене, являлись резким контрастом к картинам двух юных художниц. В творчестве Корнева чувствовалась жизнь, она пробивалась горным чистым источником на одной картине и прорастала подснежником сквозь сугроб в другой; пламенела красками заката и рассвета; тянулась к наблюдателю ветвями деревьев. Мирослав глядел на свои творения и снова поражался тому, что вложил в них – будто частичка его души осталась в каждом мазке…
Но посетители, с интересом
