4 февраля 1899 г.
Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма, т. V, стр. 328–329.
Год устанавливается по упоминанию статьи П. П. Гнедича «„Чайка“ г. Антона Чехова» («Новое время», 1899, № 8223, 18 января).
Ответ на недатированное письмо П. П. Гнедича с пометой Чехова: «99.II»; Гнедич ответил 17 февраля 1899 г. (ГБЛ).
…благодарю Вас за статью о моей пьесе. — П. П. Гнедич отвечал: «Душевно рад, что моя заметка о „Чайке“ дала Вам хорошие минуты. Я писал искренно по двум причинам: и потому, что люблю «Чайку“, считаю ее лучшей Вашей драматической вещью, и потому, что был поставлен московским Малым театром в положение, отчасти сходное с Вашим: мой „Разгром“, имевший большой успех в театре Суворина, жестоко был провален в Москве». Гнедич писал в рецензии: «Я видел в Москве, на сцене частного театра, чеховскую „Чайку“, которая на первом представлении в Петербурге не имела успеха <…> В чем же дело? Публика в Москве более чутка, чем в Петербурге? Начинающие артисты талантливее, чем представители труппы императорских театров? Откуда вообще, как говаривал Суворов, — „такой, с божьей помощью, оборот?“ <…> „Чайка“ не переделана для Москвы: есть две-три мелких поправки, которые были сделаны еще в Петербурге, ко второму представлению драмы. Драма осталась с теми же недостатками и достоинствами. Но на сцене получилась совершенно другая пьеса. Произошло это потому, что малоопытные артисты подошли к исполнению своей задачи совершенно иначе, чем год тому назад подходили к ней петербургские исполнители, люди действительно талантливые и опытные. <…> У нас, в Петербурге, „Чайка“ потому не имела успеха, что артисты взглянули на нее с той же точки зрения, с какой они смотрят на каждую пьесу, случайно попавшую в репертуар. Посмотрели, сколько листов роли; увидели, что мало действия, всё больше разговор; наклеили себе усы, бороды и бакенбарды, надели то случайное платье, которое в данное время было последним принесено от портного, выучили роли и вышли на сцену. <…> Но вот частная маленькая сцена взялась сыграть опозоренную пьесу. И сыграла, и восстановила репутацию писателя. В чем же дело? Да в том, что эти неопытные исполнители полюбили пьесу. Они не остались равнодушны к требованиям автора: они, первым делом, прониклись той нервностью, которая составляет колорит пьесы. <…> — Какая это драма! — восклицают критики. — Тут нет элементов драмы. Да, если подходить к „Чайке“ с обычным ярлыком „драмы“, „комедии“, „трагедии“, — конечно, ни один ярлык не придется на нее наклеить, так как по законам, предписываемым учебниками литературы, эти ярлыки обозначают нечто определенное и точное <…> „Чайка“ выходит далеко за пределы шаблонной комедии, и тем хуже для тех, кто этого не видит. И большое счастье, что нашелся театр, — безразлично это, частный или казенный, — который понял, как надо подступаться к подобным пьесам, как осторожно и тонко надо за них браться. В этой реабилитации „Чайки“ я вижу залог светлого будущего, не для одного данного театра, а для русского театра вообще. Если пьесы, которые до сих пор носили нелепое определение „литературных, но не сценичных“, могут идти с большим успехом даже на сценах, не обладающих „образцовыми“ средствами, то это огромный толчок для будущего. Театральное дело вступает в новую фазу. Много борьбы предстоит с представителями отживающих форм мнимой сценичности, но главное — первый шаг сделан».
Что касается пушкинского сборника… — Чехов получил приглашение, подписанное П. П. Гнедичем, К. К. Случевским и Д. Мордовцевым, участвовать в сборнике к столетию со дня рождения Пушкина (ГБЛ). См. письмо 2644.
Прочтите Горького «В степи» и «На плотах». — Гнедич отвечал: «О Горьком. Он, конечно, талантлив. Если он молод и не сопьется — толк выйдет. Но он как-то странно красочен: он злоупотребляет тонами, которые ему кажутся симпатичными, сует их всюду, где нужно и где не нужно. Знаете, у Киселева в пейзажах так бывает: всё лиловое: и небо, и мельница, и гуси».
Марксу я продался за 75 тыс. — Гнедич отвечал: «Не знаю, кто выиграл — Вы или Маркс. Думаю — его наследники».
«Горящие письма» благополучно дошли по адресу… — Гнедич спрашивал: «Осенью, получив Ваше письмо, я послал в Париж „Горящие письма“. Вам не писали, получили ли их и пригодились ли они?» См. об этом в т. 7 Писем.
2627. В. Н. ЛАДЫЖЕНСКОМУ
4 февраля 1899 г.
Печатается по тексту: Письма, т. V, стр. 329–331, где опубликовано впервые полностью, по автографу. Отрывки, без указания года, печатались первоначально — «Мир божий», 1905, № 4, стр. 192, 195. Нынешнее местонахождение автографа неизвестно. Фамилия Тихомирова, обозначенная в Письмах литерой, восстановлена по ПССП, т. XVIII, стр. 61–62, где она раскрыта, по-видимому, по копии из архива.
Год устанавливается по письму В. Н. Ладыженского от 30 января 1899 г., на которое Чехов отвечает; Ладыженский ответил 16 февраля (ГБЛ).
…член губернской земской управы… — Ладыженский писал, что на три года уехал в Пензу служить в земстве и выбран членом губернской управы.
…я не буду заниматься виноделием ~ Не подумай, что я намекаю на Тихомирова… — Редактор журнала «Детское чтение» и владелец большого книгоиздательства Д. И. Тихомиров был крупным виноторговцем, разбогатевшим на дешевых сортах вина.
Буду ждать посвященную мне вещь. — Ладыженский писал: «Одну из следующих вещиц в стихах или прозе, если позволишь, посвящу тебе…» И в следующем письме: «Некоторое лирическое стихотворение из обыденной провинциальной жизни, без ярко выраженного либерализма (например, долой городового!) будет мною в самом непродолжительном времени украшено надписью: посвящ. Ант. П. Чехову». (Ладыженский вспоминает высказывание Чехова: «Не надо нарочно сочинять стихи про дурного городового!». См. Чехов в воспоминаниях, стр. 298.) Здесь же Ладыженский писал: «В прошлом письме я позабыл тебе написать вот что: ты, уверяю тебя, написал удивительную вещь — „Чайку“. Будучи в Москве, я пошел посмотреть ее в новом театре, где так необыкновенно важен Вл. Немирович! Ты, конечно, сто раз читал, да и Вукол мог тебе рассказать, что в новом театре играют пьесу, изучив ее, с очень хорошим ансамблем. Ты, может быть, помнишь, что я не совсем тебя понимал, когда ты говорил о декадентах вообще и об изображенных в „Чайке“. Теперь я бы уже не стал спорить: дело не в литературной доктрине, а в живых людях, проникнутых искренно определенным настроением…»
2628. М. П. ЧЕХОВОЙ
4 февраля 1899 г.
Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: с пропусками — Письма, т. V, с. 331–332; полностью — ПССП, т. XVIII, с. 62–63.
Год устанавливается по письму М. П. Чеховой от 30 января 1899 г., на которое отвечает Чехов; Мария Павловна ответила 11 февраля (Письма М. Чеховой, с. 100–101 и 104–105).
…пиша тебе о пианино… — См. письма 2597 и 2598.
…и потому Сергеенко может говорить о нем где угодно и сколько угодно. — М. П. Чехова писала: «Был Сергеенко, но без меня, хвастал, что устроил твои дела с Марксом. Вообще он много болтает об этом, и даже в газетах. Если это хорошо, что ты продал свои сочинения, то слава богу».
Ответа до сих пор нет. — Ответ был получен в тот же день (см. примечания к письму 2608*).
Я читал в «Курьере», что Станиславский играет Тригорина каким-то расслабленным. — В «Курьере», 1899, № 31, 31 января было напечатано «Письмо в редакцию», подписанное псевдонимом «Старый писатель». Кто скрывался под этим псевдонимом — неизвестно. В письме говорилось: «Перед нами коротенькими и медлительными шагами двигается какой-то паралитик, человек с тихим, слащавым голосом, томительно цедящий слова. Невозможно представить, чтобы подобный человек, хотя бы и с большой литературной известностью, мог производить на женщин обаятельное впечатление. Тригорин не отличается силою воли; но автор нигде не указывает нам, что он перенес тяжелый тиф и не может ходить и говорить по-человечески». М. П. Чехова писала брату: «На Станиславского подействовало письмо старого писателя. Он стал играть живее». В предыдущем письме — от 5 февраля — она писала: «Была я вчера в третий раз на „Чайке“. Смотрела еще с большим удовольствием, чем в первый и во второй разы. Очень, очень хорошо играли, даже Роксанова была хороша. Вишневский был у нас недавно в гостях, пригласил меня на сцену и перезнакомил со всеми артистами. Если бы ты знал, как они обрадовались! Книппер запрыгала, я передала ей поклон от тебя. Алексеева, которая играет Машу, просила передать тебе, что лучше по ней ты роли не мог написать, она тебя очень благодарит. Кланяются все тебе. С какой любовью они играют твою „Чайку“!! Была Федотова, плакала все время и говорила: „Передайте ему, голубчику, что старуха очарована пьесой и шлет ему глубокий поклон“. При этом она мне поклонилась очень низко. В каждом антракте она требовала меня к себе и всё плакала… Был Южин, но он ничего не сказал. Я от души пожалела, что ты не можешь посмотреть свою пьесу при такой художественной игре, хоть Немирович говорит, что еще лучше можно сыграть! Я вчера наслаждалась четвертым действием. Его удивительно заканчивает Вишневский».
