Вы взяли себе две, затем уехали. Марина, я чего-то не знаю? Что с тобой?
– Не было лишней вакцины, – сказала Спицына. – Не было.
До нее вдруг дошел весь ужасный смысл этих слов. Они означали, что Лев инфицирован. Он заражен. Он не вакцинировался, обманул ее, чтобы спасти ее отца. Но она ведь видела отметину на его руке! Он мог использовать пистолетный шприц вхолостую, чтобы провести ее. Скорее всего, он так и сделал. А потом провел несколько минут в компании ее умирающего отца и заразился. Но свою неиспользованную вакцину он отдал… Гаеву.
Глава 29. Горбовский
«Нет на свете ничего такого, чего нельзя было бы исправить».
А. и Б. Стругацкие
Марина не понимала, что она ощутила в тот момент, как догадалась обо всем. Злость, гнев и ярость или шок, ошеломление и страх. Зато девушка готова была дать руку на отсечение, что такой бешеного коктейля отрицательных эмоций она еще в жизни не испытывала. В голове пульсировало, словно там, внутри, кто-то пролил серную кислоту: «Лев инфицирован, Лев инфицирован, Лев инфицирован. Он может умереть. Зачем он сделал это? Накануне вакцинации он говорил мне, как дорожит нашим общим будущим, а потом он поступил вот так?!»
Ничего не объяснив Пшежню, девушка ринулась на поиски Горбовского, чтобы как минимум морально уничтожить его за этот опрометчивый поступок. Кровь гулко шумела у нее в ушах, страх безжалостно сжимал не только сердце, но и остальные внутренности. Лев, единственный человек, который у нее остался, мужчина, заменяющий ей отца, заражен и может умереть. Больше она ни о чем не могла думать. Ни о чем.
Спицына мчалась по коридору в сторону секции генной инженерии. Ученые, что попадались ей на пути, в замешательстве останавливались, увидев ее лицо, задавали вопросы, кричали ей вслед. Но Марина сейчас хотела найти только Льва. И она нашла его. Заметив, как он выходит из секции, она набросилась на него, почти оскалившись, схватила за плечи.
– Что ты натворил, Лев?! – закричала она, не сдерживая эмоций. Отчаяние и страх сочились в каждом ее слове. – Что ты сделал?! ЗАЧЕМ?! Во имя чего ты подверг себя такому риску? Ты хочешь умереть? Хочешь оставить меня? Почему ты так поступил?
– Марина, не кричи. Первым делом для меня было обезопасить тебя…
– Как ты можешь? Зачем ты это делаешь? Я не стану жить, если ты умрешь! Зря ты тратил вакцину на меня и не потратил на себя!
– Дело вовсе не в этом. Я решил, что твоего отца еще можно спасти. А потом позвонил Гаев, и я не мог быть таким эгоистом, чтобы потратить вакцину на себя, если мы успевали спасти его, – Горбовский говорил очень спокойно и уверенно, как человек, который уже очень далеко отсюда.
– Но ты заражен теперь! Лев! Ты ведь инфицирован! Почему ты ведешь себя так спокойно?
– Да, я заражен. Но у меня есть еще пятнадцать часов в запасе, а новая партия должна уложиться в этот срок.
– Господи, Лев… Лучше бы я поехала сама! Как это глупо и рискованно! Зачем было обманывать! Ты должен был посоветоваться со мной, а не принимать единолично такое решение! Ты хочешь уберечь меня, но ставишь свою жизнь под угрозу, совсем обо мне не думая! Как ты можешь так поступать, Лев?! – Горбовский, слушая ее, испытал стыд, а Спицына продолжила кричать. – Спасать меня вовсе не нужно, если сам собрался умирать! Могли бы оба отдать свои вакцины кому-нибудь и пойти прогуливаться по городу, а?! Как это глупо!!! Не ожидала от тебя такой детскости, Лев Семенович! В голове не укладывается просто! Ты – великий человек, и какое право ты имеешь, открыв вакцину, рисковать своей жизнью? Какое право ты имеешь умирать, оставив нас всех в этой ситуации? Ты крайне неправильно поступил. Ты позабыл ответственность, возложенную на твои плечи.
– Ты права, – печально сказал Горбовский.
Он и сам все хорошо понимал, и впервые его посетил страх перед смертью. Теперь, когда Марина точно была вне опасности, он мог начать бояться и за себя. Этот глупый поступок превратил Льва из атланта, поддерживающего небо, в обычного смертного.
– Ох, Лев, надеюсь, мы успеем, – заплакала Марина, обняв его. Вся ее злость испарилась, едва она услышала в голосе Льва признание ее правоты.
– Иначе и быть не может, – заверил ее Горбовский.
Через пять часов дали знать о себе первые признаки заражения. Ни с того ни с сего Лев закашлялся, будто подавился, затем обвел виноватым взглядом коллег. Спицына не могла этого вынести. Вирусологи уже были оповещены обо всем, и Гаев ходил понурый и опечаленный, понимая, что Горбовский может умереть из-за него, из-за мерзкого предателя.
Через семь часов появились первые потемнения на коже шеи и груди. Лев неохотно позволил Марине осмотреть себя, уверяя ее, что он в полном порядке, и времени еще вагон. Спицына каждый час бегала к Сергею Ивановичу Крамарю, чтобы узнать, как идет процесс синтеза, нельзя ли его как-то ускорить, но инженер только разводил руками. Он и так делал все, что мог, чтобы сократить время.
Когда прошло около десяти часов с момента заражения Льва, он кашлял почти каждую минуту и ощущал слабость по всему телу. Его поместили в отдельное помещение, и все вирусологи находились с ним, не опасаясь заражения. Описывая свои ощущения, Лев говорил о боли в области диафрагмы, странном привкусе во рту, головной боли, а также затрудненном дыхании.
Время от времени он отключался и спал по несколько минут, затем просыпался чуть бодрее, чем прежде. Спицына сидела рядом с ним, покидая его только затем, чтобы в очередной раз поговорить с Крамарем, а затем быстро возвращалась на свое место. Невозможно описать, как у нее болело сердце, когда она видела состояние Льва. Человек, достойный памятника, мужчина, которого она так любит, лежал перед ней совершенно беспомощный и беззащитный.
Она не может и не должна потерять его. Судьба так долго сводила их, такими извилистыми дорожками, заставляла их ненавидеть друг друга, чтобы подарить потом самое великое счастье в жизни. И ради чего? Чтобы он сейчас вот так просто покинул ее? Этого не могло произойти. Ведь это же Горбовский! Тот самый Горбовский! Бесстрашный, бескомпромиссный, бессмертный! Не человек, а Титан, без слабостей и страхов.
Верила ли Спицына в чудо? После смерти отца уже нет. Но сейчас она не помнила об отце. И ей хотелось верить в лучшее. Но время инкубации кончалось, а Крамарь все не давал вестей. Сердце у Спицыной разрывалось от каждого приступа кашля у Льва. Сам же Горбовский был печально-спокойным, словно и не происходило ничего из ряда вон выходящего. Вирусологи траурно молчали, словно все уже было предрешено.
На тринадцатый час с момента заражения, когда
